Было очевидно, что следует строго запретить ей оставаться с Бофором наедине, но она смотрела на меня так умоляюще, она была так одинока и так молода! О, как я хорошо понимала, до чего это ужасно – совсем юной женщине оказаться в чужой стране, среди королевских придворных, которые ее не понимают и не испытывают к ней ни капли симпатии или сочувствия. Я-то знала, каково это, когда твой муж едва замечает тебя, но при этом рядом с тобой постоянно находится молодой мужчина, который глаз с тебя не сводит. Я-то знала, что такое – гореть от жажды любви в холодной супружеской постели.
– Просто будьте осторожней, – предупредила я, хоть нужно было потребовать, чтобы она отослала герцога прочь. – Вам придется все время соблюдать осторожность, в любое время дня и ночи. И не стоит встречаться с ним наедине. Наедине с ним вы вообще никогда не должны оставаться. Это выходит за рамки отношений благородного рыцаря и его прекрасной дамы, тем более королевы. Ваша тайная радость должна оставаться тайной. Приличия всегда должны быть строго соблюдены.
Она покачала головой.
– Но мне необходимо общаться с ним. Мне необходимо быть с ним.
– Вы не имеете на это права. Для вас обоих нет иного будущего, кроме позора и бесчестия.
Маргарита встала и направилась к своей огромной кровати с богатыми золотыми занавесями. Усевшись на постель, она приглашающим жестом похлопала по покрывалу, приглашая меня к ней присоединиться. Я подошла к кровати, и она вдруг попросила:
– Вы не могли бы погадать – на него? Тогда мы, наверное, смогли бы получить ответы на многие вопросы. И узнали бы, что готовит нам будущее.
Я покачала головой.
– Вам же известно, что король не любит карты. Да и гадание запрещено законом.
– Вытащите всего одну карту. Всего одну! И мы все выясним. Чтобы я могла остерегаться возможных бед и неприятностей, а?
Однако я колебалась, и она, воспользовавшись этим, мгновенно нырнула за дверь и тут же вернулась с колодой игральных карт в руке. Она взяла ее у одной из своих фрейлин. Вручив мне карты, она нетерпеливо меня поторопила:
– Ну же, давайте!
Я стала медленно тасовать карты. Разумеется, при дворе постоянно играли в карты; но теперь-то я знала, что мне нужна только одна карта, которая приоткроет мне будущее королевы. Это было совершенно иное ощущение, чем при обычной карточной игре. Я протянула ей колоду и очень тихо произнесла:
– Еще раз перемешайте и снимите. Так. Теперь снова снимите.
Она наблюдала за мной, как зачарованная.
– И мы узнаем его будущее?
– Его будущее мы узнать не можем, – пояснила я, – для этого ему пришлось бы самому вытаскивать карту, самому ее выбирать. Без него это невозможно. Но мы можем узнать, как его жизнь соприкоснется с вашей. Карты покажут, как он относится к вам и как вы относитесь к нему.
Маргарита кивнула и страстно воскликнула:
– Да, мне это очень интересно! Как вы считаете, Жакетта, он любит меня? Вы столько раз видели его со мною. Как вы считаете, он меня любит?
– Раскиньте карты, – велела я, игнорируя ее вопрос.
Она разложила карты веером, рубашкой кверху.
– Теперь выбирайте.
Медленно водя пальцем по ярким рубашкам, она задумчиво выбрала и указала:
– Вот эту.
Я перевернула карту. Это была «Падающая башня». Башня замка, в которую, возможно, ударила молния: светящаяся изломанная линия словно вонзилась в крышу башни, и стены ее падали в одну сторону, а крыша – в другую. И две крошечные человеческие фигурки летели со стены на заросшую травой землю.
– Что это значит? – прошептала она. – Он захватит Тауэр? Неужели он захватит власть в королевстве?
Несколько мгновений я даже понять не могла, что она имеет в виду[54].
– Захватит власть в королевстве? – в ужасе повторила я. – Захватит власть в королевстве!
Она качала головой, отрицая, казалось, даже возможность подобных мыслей. Потом прижала пальцы к губам и прошептала:
– Нет-нет, ничего… Но что это все-таки значит? Что означает эта карта?
– Она означает, что все будет перевернуто с ног на голову, – сообщила я. – Разрыв времен. Разрыв эпох. Может, падение некоей крепости… – И я, разумеется, тут же подумала о Ричарде, который поклялся Бофору во что бы то ни стало удержать крепость Кале. – Или падение с высоты. Вот, смотрите: двое людей падают с высокой башни. Возможно, те, что стоят низко, теперь поднимутся высоко. То есть – полные перемены. Новый наследник займет трон, старый порядок будет изменен – все станет иначе.
Ее глаза сияли.
– Все станет иначе, – отозвалась она. – И кто же, по-вашему, является истинным наследником трона?
Я смотрела на нее с ощущением, более всего близким к ужасу, однако голос мой звучал спокойно, когда я напомнила:
– Ричард, герцог Йоркский. Нравится вам это или нет, Ричард Йорк – прямой наследник нашего короля.
Она покачала головой.
– Но Эдмунд Бофор – кузен Генриха! И он вполне мог бы стать его наследником. Может, карта означает именно это?
– Мне никогда не удается в точности предсказать грядущие события, – заметила я. – Порой все получается совершенно иначе. И вообще, это не предсказание, а скорее предупреждение. Помните ту карту – «Колесо Фортуны»? Ту, что вы вытащили в день своей свадьбы? Она предостерегает человека: тот, кто возвысился сейчас, может через минуту рухнуть, ведь нет на свете ничего постоянного.
Но никакими доводами нельзя было омрачить ее радость; ее лицо светилось. Ей казалось, что эта карта предвещает перемены во всем, а она страстно мечтала все это изменить. Возможно, Маргарита считала, что башня, изображенная на карте, – это ее тюрьма, стены которой пали, выпустив ее на свободу. А ей так этого хотелось! Видимо, ей казалось, что эти люди, явно летевшие со стены вниз, навстречу своей гибели, вырываются на свободу; что стрела молнии, пронзившая крышу крепости и разрушившая ее, уничтожает старое и создает новое. И никакие мои объяснения были ей ни к чему: она все равно ни слова не пожелала бы воспринять как предупреждение о грозящей опасности.
Зато, вспомнив тот жест, которому я научила ее в день ее свадьбы, она указательным пальцем нарисовала в воздухе круг – символ вечного вращения колеса Фортуны – и, точно завороженная, произнесла:
– Все станет иначе!
В ту ночь, лежа в постели, я поделилась своими опасениями с Ричардом, старательно обходя тему безумной страсти королевы к Бофору. Я рассказала мужу, какой одинокой чувствует себя Маргарита и как ее поддерживает герцог, которого она считает своим ближайшим другом. Ричард сидел у камина, набросив на обнаженные плечи халат.
– Ничего плохого в этой дружбе нет, – решительно заявил он. – А она хороша собой и, безусловно, заслуживает поклонения и доброго отношения.
– Но люди станут говорить…
– Люди вечно болтают.
– Но я боюсь, что она может слишком увлечься герцогом.
Ричард, прищурившись, посмотрел на меня, словно пытаясь прочесть мои мысли.
– По-твоему, она может в него влюбиться?
– Я бы не удивилась, если б это произошло. Она молода, а герцог весьма хорош собой, и никто здесь не проявляет к ней ни любви, ни сочувствия. Король, правда, достаточно добр и внимателен с ней, но в нем нет ни капли истинной страсти.
– А может ли король подарить ей ребенка? – напрямик спросил Ричард, улавливая самую суть вопроса.
– Я думаю, да, – ответила я. – Только он слишком редко заходит к ней в спальню.
– Ну и глупец! – воскликнул мой муж. – Такую женщину, как Маргарита, нельзя оставлять без внимания. А как ты думаешь, герцог на нее никаких видов не имеет?
Я молча кивнула.
Ричард нахмурился.
– В таком случае тебе, по-моему, не следует ему особенно доверять; вдруг он сделает что-то такое, что будет грозить ее положению как королевы. Господи, да нужно быть последним негодяем и эгоистом, чтобы соблазнить эту несчастную женщину! У нее есть что терять. В том числе и английский трон. И все-таки Бофор не дурак. Они с королевой просто вынуждены постоянно находиться в обществе друг друга, поскольку король практически не отпускает их от себя. С другой стороны, Сомерсету это чрезвычайно выгодно: ведь благодаря такой близости к королю он практически правит государством. Сойдясь с нею, он попросту разрушит и собственное будущее, и, безусловно, будущее Маргариты. Нет, ей все-таки сейчас важнее всего родить наследника!
– Она вряд ли способна сделать это одна, – заметила я.
Он рассмеялся, глядя на меня.
– Нечего передо мной защищать ее! Но пока у нее нет ребенка, Ричард Йоркский по праву остается единственным прямым наследником престола, хотя наш король и продолжает осыпать милостями других членов своего семейства – в том числе и герцога Бекингемского, и Эдмунда Бофора. А теперь я все чаще слышу, что он намерен призвать ко двору и своих сводных братьев, сыновей Оуэна Тюдора[55]. Это вызывает всеобщую тревогу. Кого же Генрих действительно считает своим наследником? Осмелится ли он отодвинуть в сторону герцога Ричарда Йорка в пользу одного из своих фаворитов?
– Но Генрих пока молод, – сказала я. – И Маргарита молода. У них еще вполне может родиться сын.
– Да уж, и этому Генриху в отличие от другого Генриха, его отца, погибнуть на войне явно не суждено! – жестко и презрительно бросил мой муж-солдат. – Уж он-то себя бережет, предпочитает отсиживаться в безопасности.
После двенадцатидневных рождественских праздников Ричарду пришлось снова вернуться в Кале. Я спустилась к реке его проводить. На нем был толстый дорожный плащ, хорошо защищавший от холодных зимних туманов, и, пока мы стояли на причале, он укрыл этим плащом нас обоих. Внутри этого теплого кокона, прижавшись головой к его плечу и сомкнув руки у него за спиной, я так льнула к нему, словно была не в силах его отпустить.
– Я приеду в Кале, – решительно сообщила я.
– Дорогая, там тебе совершенно нечего делать. Лучше я приеду домой – на Пасху или даже раньше.