Наконец он поклонился, вышел из комнаты и тихо закрыл за собой дверь. А Маргарита произнесла:
– Я, пожалуй, переоденусь – ведь король наверняка захочет меня навестить.
Мы поспешно сменили ее мрачное темно-синее платье на бледно-зеленое, особенно хорошо подходившее для весны. Служанка уже держала платье наготове, и Маргарите нужно было только шагнуть в него, но я успела заметить, что живот ее, прежде совершенно плоский, заметно округлился, и груди пополнели, налились под тонким льняным бельем. Я не смогла скрыть улыбки, наблюдая за ней.
Но зря мы надеялись, что в ее покои вот-вот ворвется восхищенный король, довольно улыбаясь и протягивая к ней руки. Мы прождали целый час – было слышно, как часовой выкликает время. Наконец за дверью раздались торопливые шаги, стража распахнула двери, мы вскочили, ожидая появления короля с сияющим от восторга мальчишеским лицом, однако в покоях королевы снова появился Ричард Танстол, дабы сообщить королеве слова ее супруга.
– Его милость приказал передать вам следующее: «Эта новость послужит наивысшим утешением и для нас, и для всех истинно преданных нам людей», – буквально процитировал он короля и нервно сглотнул, глядя на меня.
– И это все? – не удержалась я.
Он кивнул.
Королева непонимающе на него смотрела.
– Так король придет ко мне?
– Не думаю, ваша милость. – Камергер откашлялся. – Но он был так счастлив! Он даже наградил меня за то, что я принес ему столь радостное известие, – осмелился добавить он.
– А он навестит ее милость перед обедом? – допытывалась я.
– Он велел пригласить его личного ювелира и собирается заказать у него для королевы какое-то особое украшение, – уклонился от прямого ответа камергер.
– Но что он делает сейчас? – осведомилась Маргарита. – Прямо сейчас? Что он делал, когда вы уходили от него?
Ричард Танстол снова поклонился.
– Он отправился воздавать хвалу Господу в свою личную часовню. Наш король, как всегда, встал на молитву.
– Хорошо. – Лицо Маргариты было печальным. – Хорошо, вы свободны.
До вечера мы так и не увидели короля. Лишь перед самым обедом он заглянул навестить королеву, как и делал каждый день. Он в присутствии всех фрейлин поцеловал ей руку и обмолвился, что в высшей степени доволен полученным известием. Я невольно посмотрела по сторонам: судя по всему, фрейлины, находившиеся в это время в комнате, были потрясены не меньше меня. После восьми лет бесплодного брака и мучительного ожидания эти двое наконец-то ухитрились зачать дитя, сделавшее их брак полноценным, а их трон – незыблемым, так почему же они ведут себя так, словно едва друг с другом знакомы?
Маргарита, впрочем, держалась по-королевски, не проявляя ни малейших признаков того, что ожидала от мужа большего восторга или хотя бы тепла. Она учтиво поклонилась Генриху, улыбнулась ему и произнесла:
– Я очень рада, что доставила вам удовольствие, и молю Бога, чтобы у нас родился сын. Ну а если нет, то прекрасная дочка, а сын будет следующим.
– Так или иначе, Господь, конечно же, благословит любое наше дитя, – ласково заметил король.
Он подал Маргарите руку и повел ее в обеденный зал, где заботливо усадил ее рядом с собой и принялся выбирать для нее самые лучшие куски мяса и самые мягкие ломти хлеба. А сидевший напротив них Эдмунд Бофор смотрел на них обоих и улыбался.
После обеда королева выразила желание пораньше уйти к себе, и весь двор поднялся, когда мы покидали обеденный зал. Но только Маргарита добралась до своих покоев, как тут же, оставив своих фрейлин и поманив меня за собой, прошла в спальню и закрыла за собой дверь.
– Снимите с меня головной убор, Жакетта, – велела она. – Я так устала от него, у меня даже голова болит.
Я развязала ленты, сняла с ее головки высокий конус и аккуратно отложила в сторону. Под него на голову привязывали еще и подушечку, помогавшую удерживать тяжелый убор в вертикальном положении. Я отвязала подушечку, распустила Маргарите косы, взяла щетку и стала с нежностью расчесывать густые пряди. Она даже глаза закрыла от наслаждения.
– Слава Богу, так гораздо легче, – вздохнула она. – Заплетите их совсем слабо, Жакетта, и пусть мне принесут стакан теплого эля.
Расчесав ее золотисто-рыжие волосы, я заплела их в свободную косу, потом помогла Маргарите снять оба платья, верхнее и нижнее, и она, накинув свой льняной пеньюар, забралась на высокую кровать; среди этих тяжелых богатых занавесей и толстых одеял она выглядела совсем ребенком, и я с тревогой сказала:
– Теперь вам надо быть особенно осторожной. Вам нужно чаще отдыхать. Все станут о вас заботиться, а вы постарайтесь просто отдыхать и ни о чем не думать.
– Интересно, кто у меня родится, – лениво промолвила она. – Вы как считаете, это будет мальчик?
– Хотите, чтобы я взяла карты? – спросила я, готовая на все, лишь бы ее ублажить.
Она отвернулась и, к моему удивлению, ответила:
– Нет. И даже думать не смейте о том, кто у меня родится, Жакетта!
Я рассмеялась.
– Но я просто обязана думать об этом! Это же ваш первый ребенок. Если это мальчик, то он станет следующим королем Англии. Для меня большая честь – думать и заботиться о нашем будущем короле. Да я бы и так непременно думала о нем – хотя бы из любви к вам.
Она нежно коснулась пальцем моих губ, словно требуя замолчать, и заявила:
– В таком случае не думайте о нем слишком много.
– Слишком много?
– Во всяком случае, думая о нем, ни в коем случае не прибегайте к вашему дару пророчества, – пояснила она. – Пусть малыш расцветает незаметно, как цветок.
На мгновение мне показалось, что она просто опасается какой-нибудь ерунды – старинных суеверий, деревенского колдовства, сглаза или недоброго слова.
– Надеюсь, вы не считаете, что я способна причинить ему какой-либо вред? Ведь если я буду просто думать о нем, это не нанесет ему…
– Ох, нет! – Она тряхнула своей золотистой головкой. – Нет, дорогая Жакетта, что вы! Я ни в коем случае так не считаю. Просто дело в том… Просто я бы не хотела, чтобы вы знали все… не надо вам все знать! Некоторые вещи являются очень личными, интимными… – Она вдруг покраснела и отвернулась от меня. – Нет, вам не стоит все знать.
По-моему, я догадалась. Неизвестно, к каким уловкам ей пришлось прибегнуть, вызывая интерес к себе у такого холодного супруга. Неизвестно, какой соблазнительницей ей пришлось стать, заставляя его бросить молитву, подняться с колен и лечь с нею в постель. Может, она даже решилась подражать грязным уличным шлюхам и теперь стыдится самой себя?
– Что бы вы ни сделали, зачиная ребенка, оно того стоило, – решительно произнесла я. – Вы должны были зачать дитя, а если это будет сын, так тем лучше. Не думайте о себе плохо, Маргарет, а я так вообще ни о чем таком и помышлять не стану.
Она подняла глаза.
– По-вашему, действительно любые мои действия не будут считаться греховными, если благодаря им у Англии появится наследник престола?
– Если вы и совершили грех, то это был грех во имя любви, – ответила я. – И он никому никакого вреда не причинил. А в таком случае каждый грех простителен.
– И мне не нужно в нем исповедаться?
И я вспомнила епископа Айскау, который внушил молодому королю, что ему ни в коем случае нельзя делить ложе с молодой женой в течение первой недели, ведь тогда молодые супруги познают грех плотской страсти.
– Вам ни в чем не нужно исповедаться, если это было сделано ради зачатия долгожданного ребенка. Сделать это было необходимо; и вы сделали это во имя любви. Мужчины таких вещей не понимают. А уж священники тем более.
Она слегка вздохнула.
– Хорошо. Но вы все-таки не думайте больше об этом.
Я взмахнула рукой, словно опуская на лицо вуаль.
– Да не стану я думать! Клянусь, у меня в голове уже не осталось ни одной мысли!
Маргарита засмеялась.
– Я понимаю, что говорю глупости: как это вы можете вообще перестать думать? Но я знаю: порой вы действительно способны предвидеть будущее. Обещайте мне, что не будете пытаться узнать судьбу этого ребенка, хорошо? Пусть он будет как дикий цветок, который просто растет, и мы любуемся им, не ведая, ни кто его посадил, ни откуда он тут появился.
– Сын Маргариты-маргаритки, – обронила я. – Пусть он окажется тем самым цветком, который мы всегда с радостью встречаем каждую весну, ведь он-то и означает ее настоящий приход.
– Да! – подхватила она. – Просто дикий цветок, невесть откуда взявшийся!
Графтон, Нортгемптоншир, лето 1453 года
Я сдержала слово, данное королеве, и не стала разгадывать загадку этого столь надолго отложенного зачатия; она тоже сдержала данное мне слово и поговорила с герцогом Сомерсетом, который и позволил моему мужу вернуться домой как раз ко времени моих родов. У нас родился мальчик, и мы назвали его Лионель. Моя дочь Элизабет, теперь замужняя дама, приехала помочь мне во время моего «тюремного заключения»; действовала она весьма серьезно и умело и очень мне помогла; я обратила внимание, что она то и дело наклоняется над колыбелькой и воркует, не в силах оторваться от новорожденного.
– У тебя тоже скоро такой будет, – пообещала я ей.
– Очень на это надеюсь. Он такой замечательный, такой красивый.
– И это чистая правда, – согласилась я с тихой гордостью. – Еще один прекрасный сын Дома Риверсов.
Как только я достаточно окрепла и вернулась ко двору, королева прислала мне письмо, в котором просила меня незамедлительно присоединиться к ним, поскольку они в очередной раз путешествуют по стране. Ричарду же пришлось вновь ехать в Кале. Мне было мучительно больно опять расставаться с ним, и я молила:
– Позволь мне навестить тебя в Кале. Я не могу без тебя!
– Хорошо, приезжай, – кивнул он. – Но только через месяц. И младших детей с собой возьми – мне ведь тоже невмоготу без тебя и без них.
Он поцеловал меня в губы, поцеловал мои руки, вскочил на коня и умчался.
Дворец Кларендон, Уилтшир, лето 1453 года