Ричард считал, что править страной из Центральных графств Маргарита не сможет; но наступило и миновало лето, ласточек, по вечерам сновавших над крышами Кенилуорта, становилось все меньше, они собирались в стаи и улетали на юг, однако королева и не думала возвращаться в Лондон. Она правила из Кенилуорта исключительно с помощью приказов; не было даже намека на какие-либо дискуссии. Королева просто распоряжалась советом, членов которого сама же и назначила, совет делал то, что она велит, и никогда с нею не спорил. Она не созывала парламент – точнее, не созывала палату общин, которая непременно выразила бы желание увидеть короля в столице. Лондонцы, разумеется, тут же начали жаловаться, что «эти иностранцы», и без того отнявшие у них торговлю, назначают для них, англичан, завышенные цены, и все это результат правления королевы-иностранки, которая ненавидит Лондон и никогда не станет защищать честных английских купцов. Затем французские корабли стали все чаще заходить в наши воды и совершать налеты на прибрежные города и селения, а порой французы проникали даже в глубь страны, куда раньше забираться не осмеливались. Войдя, например, в порт Сэндвич, они разорили город и обчистили его буквально до нитки, унеся с собой все сколько-нибудь ценное, а потом еще и рыночную площадь подожгли. Конечно, в этих набегах все винили только королеву.
– Неужели они и в самом деле подозревают, что это я приказала французам совершить налет? – не скрывала она своего возмущения в беседе с моим мужем. – Они что, с ума сошли? С какой стати мне отдавать французам подобные приказы?
– Нападением на Сэндвич руководил один из ваших друзей, Пьер де Брезе, – сухо заметил Ричард. – У него имелись карты всех отмелей и речного русла – английские карты, ваша милость. И людям, понятное дело, интересно, откуда они у него, если не от вас? Люди говорят, что вы помогаете ему, потому что вам, возможно, понадобится его помощь. А еще вы когда-то клялись, что непременно накажете Кент за поддержку, которую он оказал Уорику. А знаете, какую веселую шутку учинил де Брезе? Он притащил с собой мячи и ракетки и сыграл в теннис на городской площади Сэндвича. Жители города были оскорблены до глубины души и сочли, что это вы попросили его и он намеренно их оскорбил. Они говорят, что, мол, таков ваш французский юмор, но англичанам это вовсе смешным не кажется.
Маргарита, прищурившись, взглянула на моего мужа и тихо произнесла:
– Надеюсь, вы еще не стали йоркистом? Не хотелось бы думать, что вы переметнулись на сторону врага. Это разбило бы сердце Жакетте. Да и мне неприятно было бы наблюдать за вашей казнью. Вы ведь сто раз смотрели в глаза смерти, Ричард Вудвилл, но все же остались живы; мне, право, было бы жаль вынести вам смертный приговор.
И Ричард, не сводя с нее глаз, сказал:
– Вы сами задали вопрос, почему люди вас обвиняют. Я просто пояснил, ваша милость, почему это происходит. Но это вовсе не значит, что я и сам так считаю. Хотя, признаюсь, меня несколько озадачило то, откуда у де Брезе эти карты. Я всего лишь честно доложил вам, как обстоят дела. Более того, предупреждаю: если вы не наведете порядок в прибрежных районах и не заставите уйти оттуда эти пиратские корабли, то граф Уорик выведет из Кале свой флот и сделает это вместо вас, но тогда уже все станут прославлять его как героя. Вы ведь не его репутации вредите, позволяя пиратам де Брезе хозяйничать в проливе и совершать грабительские налеты на Сэндвич, а своей собственной. Южные города должны быть защищены. И короля нужно показать людям – пусть это послужит ответом на вызов врага. Ваша милость, необходимо сделать пролив безопасным для английских судов. Даже если вы не любите Кент, он все равно остается главной прибрежной территорией вашей страны, и вы должны его защитить.
Она кивнула; весь ее гнев моментально испарился.
– Да, я понимаю. Я действительно все поняла, Ричард. Я просто не подумала о южном побережье. Не набросаете ли вы для меня план того, как нам следует его защитить?
Ричард спокойно и с достоинством поклонился.
– Подобное поручение – большая честь для меня, ваша милость.
Замок Рочестер, Кент, ноябрь 1457 года
– Ну, я, например, не в восторге от твоего плана, – заявила я мужу.
Мы находились в старом сыроватом замке Рочестер, построенном в широком и влажном эстуарии Медуэй; стоял ноябрь, один из самых серых и холодных месяцев в Англии. Замок этот был возведен норманнами для обороны, а не для удобства, там было слишком промозгло и отвратительно, поэтому я не могла допустить, чтобы и мои дети жили в таких условиях, и оставила их дома, в Графтоне. Сделанная Ричардом подробная карта южного побережья была разложена перед нами на его рабочем столе; те города, которые, по его сведениям, были особенно уязвимы, он обвел красным кружком и теперь размышлял, как бы укрепить и защитить их, не имея ни оружия, ни людей.
– Я-то надеялась, что твой план поможет тебе получить по крайней мере пост командующего гарнизоном в Тауэре; тогда мы могли бы провести Рождество в Лондоне; это устроило бы меня гораздо больше.
Он рассеянно улыбнулся; он был слишком поглощен собственными мыслями.
– Да, я знаю, любимая, что ты хочешь в Лондон. Прости.
Я внимательней пригляделась к тому, над чем он трудился. Полной карты побережья никто прежде не составлял, так что Ричарду все пришлось складывать по кусочкам, извлекая сведения как из собственной памяти, так и из судовых журналов и отчетов морских капитанов. Даже рыбаки присылали ему зарисовки небольших участков береговой линии: каждый из них хорошо знал и свой залив, и свой причал, и все ближайшие рифы и отмели.
– Королева пришлет тебе достаточно оружия? – осведомилась я.
Муж покачал головой.
– Она получила довольно большие средства от парламента, чтобы собрать лучников и купить пушки для обороны от французов, но мне пока ничего не досталось. А как я могу укреплять южные города, не имея ни солдат, ни пушек?
– Действительно, как? – поинтересовалась я.
– Придется подключить тамошних жителей. Кроме того, в прибрежных городках живут матросы и шкиперы. Если, конечно, удастся убедить их записаться в армию. Но всех их надо научить хоть как-то вести оборонительный бой на суше.
– Но что же королева сделала с этими деньгами? – спросила я.
Ричард внимательно и как-то очень сурово посмотрел на меня и ответил:
– Она и не думает защищать нас от Франции. Она вооружает в Лондоне своих сторонников. По-моему, она намерена обвинить в измене графа Уорика, графа Солсбери и герцога Йорка, доставить их в Лондон и предать суду.
У меня перехватило дыхание.
– Так ведь сами они никогда туда не явятся!
– А она считает, что явятся. И если они все-таки действительно явятся в Лондон, то наверняка приведут с собой и свои войска, и войска своих вассалов. Вот тут-то королеве и понадобятся эти тринадцать сотен лучников. – Ричард совсем помрачнел. – Скорее всего, Маргарита готовится к войне.
Вестминстерский дворец, Лондон, зима – весна 1458 года
Нас, как и прочих представителей аристократии, призвали в Лондон холодным зимним днем сразу после Рождества. Город выглядел на редкость темным и подозрительным. Мы вскоре узнали, что король и не думает кого-то обвинять и наказывать, а, напротив, готов, вопреки воле королевы, всех простить и праздновать всеобщее примирение. Судя по всему, под воздействием некоего видения он вдруг воспрянул духом, почувствовал себя вполне хорошо и прямо-таки сгорал от нетерпения воплотить в жизнь свой план, который, по его мнению, мог разрешить конфликт между двумя величайшими Домами страны. Он хотел, чтобы йоркисты заплатили штраф за чрезмерную жестокость, проявленную в сражении при Сент-Олбансе, и построили часовню в честь павших, а затем дали клятву прекратить кровавую междоусобицу и не преследовать наследников своих прежних врагов. Королева же упорно требовала покарать графа Уорика за предательство. Однако король не внимал ее желаниям и намеревался его простить как раскаявшегося грешника. Лондон напоминал бочонок с порохом, вокруг которого бегает дюжина ребятишек с горящими ветками, от которых так и сыплются искры, а король по-прежнему бормотал себе под нос «Отче наш» и чувствовал себя совершенно счастливым благодаря посетившей его идее о всеобщем примирении. Мстительные наследники Сомерсета и Нортумберленда разъезжали по всей стране и, размахивая мечами, клялись продолжать междоусобную войну еще в течение по крайней мере десяти поколений; да и йоркисты отнюдь не раскаивались – слуги графа Уорика щеголяли в роскошных ливреях, а сам Уорик, которого лондонцы считали воплощением щедрости, похвалялся, что Кале и Пролив уже у него в руках и вряд ли кто-то осмелится противоречить ему и другим сторонникам Йорка. А лорд-мэр, вооружив каждого дееспособного лондонца, приказал во что бы то ни стало хранить в городе мир и порядок – то есть, собственно, создал еще одну, и весьма немалую, армию.
Королева пригласила меня к себе, когда зимний день уже сменялся сумерками.
– Сейчас вы пойдете со мной, – заявила она. – Хочу познакомить вас с одним человеком.
Мы надели плащи и опустили капюшоны как можно ниже, скрывая лица.
– Кто он? – уточнила я.
– Мы навестим одного алхимика.
Я остановилась и замерла, точно косуля, почуявшая опасность.
– Ваша милость, Элеонора Кобэм тоже всего лишь советовалась с алхимиками, и ее на одиннадцать лет заперли в темнице! Она там, в Пилкасле, и умерла.
Маргарита тоже остановилась и посмотрела мне прямо в глаза.
– И что с того?
– Я вовсе не желаю закончить свою жизнь так же, как Элеонора Кобэм.
Некоторое время мы обе молчали. Затем на лице ее вспыхнула улыбка, она с явным облегчением рассмеялась и воскликнула:
– Ах, Жакетта, уж не хотите ли вы сказать, что тоже являетесь ведьмой – безумной, безобразной и злой?
– Ваша милость, у каждой женщины в душе живет безумная, безобразная, злая ведьма. И я, например, всю жизнь стараюсь это скрыть. По-моему, каждая женщина должна это отрицать. Вот главная задача каждой из нас.