Она отвела глаза.
– Я полагаюсь на свою интуицию.
– И что же говорит вам ваша интуиция по поводу меня?
– Что вы порядочный человек, человек чести. Что вам можно доверять.
– А вы уверены, что ваша интуиция вас не подводит?
– Абсолютно, – улыбнулась она. – Ну так вы идете?
Фред сам не знал, что его разбудило. Он напрягся, обвел настороженным взглядом темную комнату, затем, убедившись, что один, расслабился и откинулся на подушку.
Сразу после ужина Фред сослался на усталость и ушел к себе в комнату, твердо решив проводить с Викторией как можно меньше времени. То, что его неудержимо влекло к ней, еще полбеды. Физическое влечение – нечто знакомое, привычное, и с ним он мог справиться. А вот желание защищать и оберегать – это что-то новое, не характерное для него и, без сомнения, опасное.
Фред зажег лампу и посмотрел на часы. Скоро полночь. В доме стояла тишина, кроме каких-то мелодичных звуков, которые лились в открытое окно.
Музыка? В такой час? Кто же наигрывает эту мелодию среди ночи?
Встав с постели, он торопливо натянул джинсы и набросил рубашку, не застегивая ее. Следуя на звуки музыки, он спустился на второй этаж и в одном из залов обнаружил Викторию, сидевшую за старинным белым роялем и игравшую вальс.
– Тори?
Музыка оборвалась, она испуганно обернулась, но, когда увидела, что это он, лицо ее заметно просветлело.
– Это вы, Фред. Входите. Вы не спите?
– Спал, но проснулся от звуков музыки.
– Ой, простите, я совсем забыла, что ваша комната тоже в этом крыле. А мне не спалось, и я решила поиграть. Это вальс Шопена, мой любимый. В детстве я всегда просила маму играть мне его.
Сунув руки в карманы джинсов, Фред приблизился к ней. Она поднялась ему навстречу. На ней была шелковая бирюзовая пижама с кружевным лифом. Распущенные волосы серебрились в лунном свете. Разум кричал, что он должен развернуться и бежать отсюда как можно дальше, но мужское любопытство взяло-таки верх. Она была так соблазнительна, так желанна…
– А вы почему не спите?
– Даже не знаю, как-то не спится. Бывает такое, когда впечатления дня не дают уснуть.
Виктория бросила взгляд на незастегнутые полы рубашки, между которыми виднелась полоска смуглой кожи, поросшая черными волосками. Ей вдруг нестерпимо захотелось прикоснуться к теплой коже, проверить, такие ли эти волоски шелковистые на ощупь, какими кажутся. Захотелось зарыться носом в изгиб смуглой, крепкой шеи и вдохнуть аромат мужского тела.
– А у вас бывает бессонница?
– В последнее время нет, – солгал он. – Едва моя голова касается подушки, как я тут же проваливаюсь в глубокий сон.
Она дотронулась до его руки.
– Это из-за слабости. Скоро вы поправитесь и все придет в норму.
Фред опустил глаза на ее руку, от которой исходил жар, и высвободил свою. Видит бог, каких усилий ему стоит сдерживать себя, но он ведь не железный. Все-таки не удержавшись, он легонько прикоснулся к ее бархатному плечу.
– Вы еще не рассказывали, чем занимаетесь.
– Я юрист, адвокат.
– Хорошая профессия.
– Порой я начинаю сомневаться в этом, – усмехнулся он.
Кожа горела там, где прикоснулись его пальцы. Как бы он удивился, если бы узнал, что с момента его появления здесь все ее мысли заняты им и теми чувствами, которые он в ней пробуждает! Даже реконструкция ее горячо любимого особняка и все, что с ней связано, отошли на второй план.
Чтобы нарушить затянувшееся молчание, она сказала первое, что пришло в голову.
– Сегодня я разговаривала с мамой по телефону. Она сейчас в Египте.
И снова, как и в тот раз, когда она впервые упомянула о матери, в ее голосе ему почудилось не то легкое раздражение, не то волнение.
– Вас беспокоит, что она путешествует?
– Да, то есть… нет, не то, что она вообще путешествует, а то, что последние несколько лет ей не сидится на месте. Она переезжает из страны в страну, с континента на континент, словно что-то ищет.
– И давно это началось?
– Да, пожалуй, лет десять назад или около того. Я уже училась в колледже. До этого мы с мамой и Джуди жили в Сан-Франциско.
– А ваш отец?
– У меня нет отца.
Фред хотел было пошутить, что такое просто невозможно, но, увидев ее серьезное лицо, прикусил язык. Ему вдруг захотелось утешить Тори, как это только что делала она.
Едва их руки соприкоснулись, как выражение ее лица неуловимо изменилось, глаза сделались большими, а голубая жилка на шее лихорадочно забилась. На ее порозовевшем лице отразилось смятение чувств, бушевавшее и в его душе.
Его вдруг обуяла злость на самого себя. Какого дьявола он все усложняет?! Они просто мужчина и женщина, которых неудержимо влечет друг к другу. Так зачем отказывать себе в том, чего они оба хотят и что касается только их двоих.
– Фред? – голос Тори вывел его из оцепенения. – Хотите послушать старые пластинки? Вон там, – она махнула рукой в противоположный угол музыкальной комнаты, – стоит дедушкин патефон, а в шкафу полно пластинок. Хотите, я поставлю Фрэнка Синатру?
Он не хотел никого и ничего, кроме нее, но все же кивнул, все еще сомневаясь, правильно ли он поступает, снимая узду со своих желаний.
Виктория завела патефон, и зазвучала музыка: медленная, тягучая, обволакивающая. Она вернулась к нему, и он ощутил ее неповторимый, женственный аромат, такой дразнящий и возбуждающий, что у него закружилась голова.
– Потанцуйте со мной, – хрипло прошептала она.
Фред был так поглощен своими ощущениями, что до него не сразу дошел смысл ее слов.
– Что?
Она подошла к нему вплотную и положила руки ему на плечи.
– Пожалуйста, потанцуйте со мной.
Его окатило жаркой волной, и сразу стало ясно, почему он до сих пор так старательно избегал прикосновений к ней. Как он и ожидал, она оказалась гибкой как тростинка, мягкой и такой желанной, что у него от страсти потемнело в глазах.
Она стояла перед ним, откинув назад голову, с разметавшимися по плечам волосами и ждала. Фред обнял ее за талию и привлек к себе. Очарованный лунным светом, освежающим морским ветерком, врывающимся в открытое окно, романтической музыкой и самой Викторией, он чувствовал, как его сдержанность утекает, словно вода сквозь пальцы. Он больше не мог сопротивляться тому, что казалось неизбежным. Понимая, что ступает на опасную территорию, он был уже не в силах остановиться.
Виктория прекрасно отдавала себе отчет в том, что просьба потанцевать была с ее стороны лишь предлогом, чтобы наконец ощутить прикосновение его сильных рук, горячих губ, мускулистого тела, вдохнуть его неповторимый, мужской аромат…
– Фред, – хрипло прошептала она, прижимаясь к нему.
Он отыскал ее губы и горячо и страстно приник к ним, как испытывающий жажду путник приникает к роднику с ключевой водой. Виктория застонала, всецело отдаваясь своим ощущениям. Она так долго ждала этого поцелуя, жаждала его, но оказалась не готовой к тому вихрю эмоций, который закружил ее, грозясь подхватить и унести в неизведанные дали.
Повинуясь настойчивому напору его языка, она приоткрыла губы, и он проник в нее, исследуя, пробуя, вкушая. У нее подкосились ноги, и она непременно упала бы, если бы он не держал ее так крепко, словно стремился слиться с ней в единое целое. И ее это совсем не пугало. Напротив, это было и ее желанием.
Фред чувствовал, что она тает в его объятиях, и это сводило его с ума, затмевало разум, однако выработанное годами тренировок умение жестко контролировать себя пока не исчезло – он знал, что в любой момент сможет остановиться.
Он оторвался от ее губ, мучительно медленно стащил с ее гладкого плеча одну бретельку, обнажая грудь, которая оказалась еще прекраснее и совершеннее, чем рисовало его воображение. Он немного помедлил, ожидая и боясь, что она остановит его, но Виктория закрыла глаза и откинула назад голову, даже и не помышляя о сопротивлении. Щеки ее порозовели, губы приоткрылись, полуобнаженная грудь тяжело вздымалась и опускалась.
С протяжным стоном Фред вновь приник к ее губам, накрыв ладонью нежный холмик груди с заострившимся соском. Он гладил, ласкал и исследовал бархатистую плоть, упиваясь ее медовой сладостью. Теперь ему хотелось получить все: и ее, и то, зачем он сюда приехал. Но разве такое возможно?
Виктория вся пылала от страсти. Еще никогда с ней не происходило ничего подобного. Эти сильные, уверенные руки возбуждали каждую клеточку ее тела, которое, казалось, больше ей не принадлежит. Однако, несмотря на опьянение страстью, она не могла не заметить, что он в отличие от нее не теряет головы и жестко контролирует себя. Это обстоятельство должно бы радовать ее, но оно почему-то ее беспокоило.
Между тем рука Виктории пробралась под рубашку и скользнула по теплой коже. Ее ладонь погладила упругие мускулы, и в тот же миг она почувствовала, как напряглось и затвердело его тело от ее прикосновений. Трепет возбуждения пробежал по позвоночнику, и ей захотелось прикоснуться к каждой впадинке, каждому бугорку мужского тела. Ее рука скользнула ниже и неожиданно наткнулась на повязку, охватывающую грудь.
– Пластинка. – Виктория медленно открыла глаза, с трудом возвращаясь к реальности. Сквозь туман страсти проникал какой-то звук, кажущийся посторонним. Когда туман в голове немного рассеялся, она осознала, что пластинка кончилась и иголка с противным скрежещущим звуком царапает крутящийся диск.
На ослабевших ногах она пошла к стоявшему в углу патефону, непослушными руками перевернула пластинку и обессиленно прислонилась к шкафу красного дерева. Фред тем временем прошел к открытому французскому окну и встал перед ним, спиной к ней.
Боже, что с ней происходит? Еще никогда в жизни она не испытывала ничего подобного. Она потеряла контроль над собой от одного лишь его поцелуя, чего нельзя сказать о нем. Он явно контролировал свои действия и не потерял головы. Виктории недоставало опыта в подобных делах, чтобы понять, хорошо это или нет. Что же ей делать? Что будет дальше?