Зашуршал оползающий гравий. Скрипач рванулся вперёд. Его фигура теперь нисколько не напоминала человеческую — просто сгусток темноты и щупальца проводов, пронизавшие небо насквозь. Затрещали электрические разряды, яркие, как молнии, и на крышу посыпались мёртвые обугленные птицы.
Надя схватилась за металлический крюк и отчаянным усилием подтянулась к нему. Мышцы заныли от напряжения. В пыльном мареве она больше не видела спасительную дверь, только слышала скрип, потому что утихло гудение ветра.
Выжившие птицы осели на антеннах, как гроздья чёрных ягод. Пользуясь минутной передышкой, Надя отцепилась от крюка и выбралась на стену вентиляционной шахты. С накренившегося здания была видна пустынная трасса и туманное марево, отгораживающее крышу от привычного мира.
Она видела, как в туманное марево, как в морскую глубину, летит безвольный, как тряпичная кукла, получеловеческий силуэт. Надя стояла на стене шахты, как на выступе скалы. Распахнутая дверь оказалась сверху — теперь добраться до неё мог разве что опытный альпинист.
А потом она услышала шаги. По накренившейся крыше Вета шла, как по ровной дороге. Надя выбралась на край шахты — кирпичная кладка больно впилась в пальцы — и оттуда увидела как вздрагивают чёрные щупальца проводов.
Она вжалась в стену, готовая отбиваться, но провода проползли мимо. Они подобрались к ногам Веты и нежно коснулись её. Она протянула Скрипачу ладонь — переплетение проводов скользнуло выше и оплелось вокруг её запястья.
Скрипач заскулил тихо, как больное животное, потянулся вперёд и обхватил её всю разом. Провода переплелись друг с другом. Надя наблюдала вместе с птицами, их бессмысленные взгляды не упустили ни одного движения, но побеждённый Пугало был сброшен с крыши и теперь уже не мог помешать Скрипачу.
В мёртвой тишине подул ветер.
Чахоточно-бледный рассвет, занявшийся над соседними высотками, так и не расцвёл в полную силу. Сабрина сидела на подоконнике распахнутого окна, покачивала ногой и смотрела вниз. Ватное одеяло тумана только сильнее сгустилось.
Было тихо. Тихо, как бывает в шесть утра в городе, и даже ещё тише.
— За что ты просил прощения?
Охранник, забившийся в угол, поднял голову, но быстро уловил, что Сабрина обращается не к нему. Она говорила с Антонио — а тот стоял у стены, ткнувшись в неё лбом, и даже не шевелился.
— Так за что? — повторила Сабрина, выждав положенное количество секунд.
Он наконец обернулся. Буркнул:
— Не свались.
Вернулся измотанный начальник смены. От него пахло чёрной водой и болотом, а лицо влажно блестело. Умыться он что ли пытался из-под неработающего крана.
— Там дверь открылась. Я не стал заходить.
Сабрина мгновенно слетела с подоконника. Она первой оказалась на лестнице, первой — у двери, в которую теперь влетал тонкий хвостик сквозняка. Крыша здания точно грибами поросла шахтами вентиляции и усиками антенн. Влажное покрытие было цвета предрассветного неба. Или, может, небо было цвета покрытия.
Надя нашлась у одной из шахт — сидела там, привалившись спиной к влажной стене, тяжело дышала и цеплялась за железный крюк, торчащий из кирпичной кладки.
— Как ты?
Хватаясь за горло, Надя глянула на неё. Выдавила из себя улыбку.
— Жива, и на том спасибо.
Подоспевший Антонио по-деловому осведомился:
— Врач нужен?
Можно было подумать, что это не он стоял, ткнувшись лбом в стену.
— Переживу как-нибудь. Ненавижу высотки. Терпеть не могу крыши. Терпеть не могу высоту, — пожаловалась Надя и встала, опираясь на руку Сабрины.
Поднималось из-за облаков жёлтое солнце. Крыша блестела в его свете, совершенно пустая крыша: ни пятнышка крови, ни следа от каблука. Видимо, ему хотелось задать Наде один единственный вопрос: что здесь произошло, но он не задавал. Боялся услышать ответ, наверное.
Туман схлынул, как море. Когда они спустились на первый этаж, в здании включился вдруг свет, уверенно загудели лифты в шахтах. Из тумана, как из-за рухнувшей стены выступили боевые машины поисковиков, похожие на передвижные метеостанции, и люди в форме.
— Как всегда очень вовремя, — пробормотала Сабрина.
Откуда-то из-за их спин вышла Вера, но ближе не подошла — так и замерла силуэтом в летящем белом платье.
— Она ушла, — сказала Надя, ни к кому не обращаясь: поисковики были слишком далеко, Антонио демонстративно не слушал, а Сабрина и так поняла.
Когда Антонио вошёл в комнату отдыха, Надя сидела в углу, уставившись в стену. По плечам вниз тянулись тонкие проводки наушников. Она покачивала ногой — словно бы в такт музыке. Антонио окликнул её — не обернулась.
Он достал телефон и очень вовремя, потому что он зазвонил сам.
Пока Антонио молчал и слушал, Надя перестала качать ногой. В оконном стекле он отражался во весь рост — и как напряжённо поджимает губы, и как стреляет глазами в её сторону: заметила или нет. Она заметила, только виду подавать не хотела. Она собиралась послушать, о чём он говорит.
— Она отказывается рассказывать. Говорит, что не помнит. Нет, Вету не нашли. Никаких зацепок. Оба фантома тоже пропали. — Голос прозвучал глухо. Надя убрала руку с подлокотника и поправила наушник. Музыка в нём давно уже не играла, наушник был её щитом, прочной защитой от внешнего мира. Иногда достаточно было просто намекнуть, что она имеется.
Он быстро глянул в её сторону: в отражении Надя поймала этот взгляд, но не обернулась.
Разговор кончился, и Антонио в оконном стекле нерешительно застыл. Потом всё-таки подошёл и коснулся её плеча.
— Что? — поинтересовалась Надя преувеличено громко, словно бы из-за грохота музыки не слышала собственного голоса. Выдернула один наушник и уставилась на Антонио.
— Ты не заснула тут? Иди домой что ли. Всё уже кончилось.
Надя молчала секунд десять, ждала, пока он скажет что-нибудь ещё, но Антонио молчал и не уходил.
— А говорить мы не будем?
Он улыбнулся — ждал, значит.
— Пойдём в мой кабинет. У меня есть кофе с ванилью. Хочешь?
Она продалась за кофе.
Надя с тяжелым вздохом поднялась из кресла.
В кабинете Антонио включил чайник, прикрыл распахнутое настежь окно — слишком уж шумел проспект внизу — и сел. Надя устроилась напротив, удобно подогнув под себя ноги. Возвращаться сейчас домой — всё равно ведь застрянешь в пробке и простишь час на выезде из центра. Так что спешить ей некуда, можно подождать, когда закипит вода в чайнике и послушать молчание Антонио.
Так она себя успокаивала, будто не видела, что серьёзные слова вот-вот будут сказаны. Она видела, потому и заговорила первая.
— Так, значит, двадцать пять лет назад вы расстались?
Он просто кивнул.
— Да. Она переехала, порвала все контакты. Через некоторое время я, конечно, нашёл Вету, но узнал, что фантом города давно поселился у неё за плечом. Это серьёзный соперник, знаешь ли.
Щёлкнул кнопкой чайник, и Антонио очень удобно спрятался от Надиного взгляда. Ушёл наливать кофе. Надя втянула рождественский запах ванили, и ей сделалось спокойнее.
Как будто она даже готова его простить за ту ночь, проведённую в казённых застенках. Как будто она его уже простила. Как будто она готова выполнить то, о чём он её попросит.
— Тут уж вряд ли что-то можно поделать.
Он как будто извинялся. Надя подняла взгляд от чашки кофе.
— Ты всё ещё любишь её, да?
Антонио сузил глаза. Надя знала: то, что она сказала — жуткая вещь. Страшная и до сих пор больная. Антонио так и не притронулся к своему кофе. Весёлый заяц на чашке был весь в коричневых подтёках, как будто его обрызгала проезжающая мимо машина.
— Прости, — сказал Антонио, обращаясь то ли к Наде, то ли к зайцу. То ли к Вете. За что она должна была его простить?
Она посидели ещё немного, ломая на кусочки песочное печенье и облизывая крошки с пальцев. Судя по звукам, пробка на проспекте успела рассосаться, и на высотки наползли жемчужные сумерки. Надя подумала, что хотела бы закончить эту историю. Пусть завтра утром город вспомнит её как ещё один любопытный эпизод своей длинной жизни.
— Я понимаю, что не имею права впутывать тебя снова, — заговорил Антонио. — Но это не приказ, это только просьба.
— Говори, чего уж там, — вздохнула Надя, разглядывая кофейного зайца.
Она боялась поднять голову: притихший город подмигивал ей фонарями, звал к себе. Она ощутила болезненное желание затеряться в тёмных улицах. Уже давно она не ощущала притяжение так резко, так остро. Задрожали руки — Надя сжала кулаки, чтобы скрыть дрожь, но Антонио, кажется, ничего не заметил.
— Ты хочешь, чтобы я нашла, где прячется Скрипач?
— Нет, с ним разберутся поисковики. Это их дело. Поищи Вету. Она так привязана к городу, что не может уйти из него. Она всё ещё где-то здесь. Если ты не найдёшь её — будет так. Если что-нибудь пойдёт не так — не рискуй. Если тебе придётся слишком сильно уходить в ночной мир, отступи. Я не хочу, чтобы тебе причинили вред. Но если выяснишь, где она…
— Ладно, я поняла. — Надя отодвинула от себя чашку. — Посмотрю, что тут можно сделать. Только, Антон, не как начальнику, как другу… Не мучай себя, пожалуйста. Она не ответит тебе взаимностью, если не ответила тогда. А такая любовь — страшная вещь. Она уродует, уничтожает людей. Я знаю, по своему опыту знаю.
Антонио понимающе улыбался. За его спиной город подмигивал Наде тысячей оранжевых, белых и синих огней.
Часть 2. Кольцевая линия
За время работы Антонио успел завести много знакомств, приятных и не очень. Он знал, кому позвонить, если дочь приятеля сбегала из дома в ночь, чтобы уже через два часа её нашли в подпольном ночном клубе и вернули родителям. Он знал, где искать тех, кто пропал без вести, и тех, кто очень не хотел быть найденным. Одного он узнать не мог, как ни пытался.
Три дня назад пропала Надя.
— Без новостей? — Он звонил Сабрине, как будто выполнял древний ритуал, уже предвкушая ответ. Она нервно дышала в трубку.