Снова капли дождя просачивались сквозь перекрытия моста, и снова барабанили по ржавым крышам автобусов.
Они сидели вокруг мёртвого костра, греясь об пепел. Кривые раны Надя спрятала под курткой. Боль постепенно притупилась, потёки воды высыхали на спине, но она всё ещё сидела, подтянув колени к груди, и боялась разогнуться.
Последним пришёл Калека. Он медленно подбрёл к костру, дёрнулся и замер в скособоченной позе.
— Он говорит, тебя там ждут, — сказала женщина-Кладбище после долгого молчания. — Пойдёшь?
Струи дождя текли по мостовым опорам, прибивали к земле порхающий пепел. Надя молчала, вытирая с лица дождевую воду. У самой границы автобусного кладбища, за забором из сетки-рабицы горел одинокий фонарь.
— Тебя там ждут, — повторила женщина, решив, видимо, что её никто не слышит.
— Вот знаешь, — сказал Смертёныш, холодным боком прижимаясь к чуть тёплой Наде. — Если бы меня кто-нибудь ждал в мире живых, я бы обязательно ушёл и больше никогда не вернулся. И ты уходи. Но я буду ждать тебя обратно. Только ты не возвращайся. Я буду ждать просто так. Уходи.
Пёс поднял морду и в знак согласия разинул акулью пасть.
Надя ощутила, как толчками пульса в неё возвращается жизнь. Ночной холод пробирался под куртку и мурашками бежал по рукам. Она испугалась.
— Слушайте, я никуда отсюда не уйду, пока Скрипач рушит мой город. И потом, разве я живая? Вы посмотрите на меня. Куда я денусь в мире людей?
Шуршал по листьям дождь. Все четверо долго смотрели на неё, и даже Калека — из-под намотанных на лицо тряпок. Смертёныш достал из кармана пригоршню семечек и хрустнул первой. В костёр полетела чёрная шелуха.
— Ты что, шутишь? — Застывшее в плаче лицо женщины-Кладбища приблизилось к Наде на расстояние вздоха. — Если бы я имела хоть один шанс вернуться обратно… Если бы хоть один из нас мог…
— Иди! — выкрикнул Смертёныш непривычно высоким голосом.
Она нервно поднялась. Пульс возвращался, и вместе с ним она ощутила холод и сырость, ощутила, как онемели ноги, как ноют ссадины и синяки. Кровь горячая — куда горячее, чем речная вода. Телу сделалось тепло от ручейков крови.
Надя пошла, ведя рукой от одного автобуса к другому. Ладонь испачкалась в серой грязи. Надя кое-что вспомнила и замерла. Полой куртки она вытерла со щеки ржавое пятно.
Она живая. Почти живая. Она всё ещё может вернуться в мир людей.
У ограды из сетки-рабицы ждала Сабрина — одинокая фигура под едва тлеющим фонарём. Их отделяли друг от друга косые струи дождя — будто нарисованные на фоне серого горизонта. Из-под капюшона куртки выбилась мокрая прядь волос, и Сабрина неловко заправила её назад. Так же неловко улыбнулась.
Надя не помнила, что означают у людей улыбки. Может, это предупреждение, как собачий оскал — не подходи. Она замерла в двух шагах, сама не веря, что вернулась.
— Эй. — Надя вышла ей навстречу, возникла из темноты и молча обняла за шею.
От неё пахло прелыми листьями и северным ветром. Так пахло только однажды, но Сабрина не хотела вспоминать те времена. От неё пахло северным ветром, но плечи — до сих пор осязаемые — под руками Сабрины чуть подрагивали.
— Тебя долго не было, — сказала она, чтобы не пересказывать бессонные ночи одну за другой. Все они поместились в паре фраз: — Скрипач крушит город. И я боялась, что он…
Фонарный свет лёг на исцарапанное Надино лицо, она поморщилась и отступила.
— Я была у него. — Она помолчала из темноты. Ветер загудел в пустых трубах. Надя нервно оглянулась и дёрнула головой. — Пойдём.
Она повела Сабрину за руку — иначе бы та заблудилась. В редких бликах света она видела злобные лица автобусов с битыми фарами вместо глаз, с раскрытыми пастями мятых капотов. Ощетинились изломанные дворники.
— Ау! Помогите. Ау, — послышалось со стороны пустыря. Голос делался тише, тише, и истаял совсем.
— Это гости, — сказала Надя, не оборачиваясь. — Дети, иногда и взрослые, приезжают сюда на последнем автобусе. Может, случайно. Или наслушавшись городских легенд. Бродят потом годами, теряют человеческий облик и остаются здесь навсегда. Искать их и выводить бесполезно. Они уже стали частью этого места.
— Ты пыталась?
Надя не ответила. Они вошли под дождь, как под купол. Капли забарабанили по перекрытиям моста и по ржавым крышам. Здесь всегда была ночь и всегда — дождь.
В темноте бледно тлел остывающий костёр. Надя села прямо на землю, скрестив ноги. Сабрина опустилась по другую сторону костра.
— Не сердись на нас. Поговори хотя бы с Антонио. После того случая он не спал ночами, сидел в кабинете. До тех пор, пока Центр стоял, конечно. Теперь от здания почти ничего не осталось. Прицельно попало снарядом. Он рухнул первым. Потом уже — университет и телебашня.
Сабрине почудилось движение за спиной — чьи-то мелкие осторожные шаги. Она развернулась, рука привычно легла на эфес меча. Никого не было. Автобусы скалили ржавые пасти.
— Не бойся, — сказала Надя из серого полумрака. — Здесь нет чужих. Что сделал Скрипач?
Сабрина тряхнула головой, вышибая из памяти картину высотки, оплетенной чёрными проводами, как лианами. Звук ломающихся перекрытий был похож на треск костей.
Ударил ракетный залп, и на окраинах города пошли трещинами стёкла. В туче пыли взметнулись в небо провода. Они истерично дёрнулись, хлестнули вслепую, сминая остатки стен. Проламывая крыши брошенных на стоянке автомобилей.
Скрипач появился из пыли — фигура, напоминающая человеческую, оглядела город поверх уцелевших крыш. Он взревел, будто загрохотал по рельсам тяжёлый поезд. Грохнул новый взрыв, отозвавшийся эхом на дальних улицах. Чёрный дым укрыл выжженное бетонное поле.
Потом говорили — на проспекте Рождественского в асфальте осталась бездонная дыра. Туда сбежал Скрипач.
— Пытался забраться на самую высокую крышу. Пока военные подтягивали к центру города тяжёлую технику, он почти добрался до верха. Но в тот раз они его прогнали.
— Они же не могут сравнять с землёй весь город, — выдохнула Надя.
Сабрина покачала головой. Невидимое присутствие за спиной раздражало, она ощущала, как существа возникают то в одном месте, то в другом, смотрят, слушают их разговор, и уходят, и возникают снова. Сабрина заставляла себя не оборачиваться.
— Я остановлю его, — сказала Надя, — я его остановлю. Только мне нужно время.
Сабрина подвинулась ближе к ней, чтобы не потерять тающую в темноте фигуру. Над костром порхал серый пепел. Его света хватало, чтобы различить траву в Надиных волосах и грубую повязку под штаниной. Чтобы ощутить присутствие других сущностей, Сабрине хватало обострённого слуха.
Автобусы окружили их со всех сторон. Минуту назад она едва могла разглядеть два или три, теперь их темноты проступало не меньше десятка оскаленных морд.
— Поговори с Антонио. Он ведь знает, как было тогда. Может, вы что-нибудь придумаете вместе. Ты ведь не думаешь, что сможешь победить Скрипача одна? Пугало не справился. Надя, посмотри на меня!
Она странно вела себя, будто забыла, как двигаются люди. Касалась губ и мочек ушей, и рассматривала свои пальцы. Сжала кулаки, разжала и вздрогнула, будто увидела что-то страшное. Опять сжала — напряглись бесцветные сосуды. Сабрина кусала губы, чтобы не выдать страха за неё.
— Прости, — произнесла наконец Надя. — Мне нельзя в мир людей. Я перепугаю всех вас. Так долго в теле сущности я никогда не была. Я забыла, как вы говорите и как… это слово… Я не могу вспомнить, как живут люди.
— Но ты ведь говоришь со мной.
Надя быстро обернулась, и на её лицо на секунду вернулось прежнее человеческое выражение. Как будто блики света легли чуть иначе.
— Разговаривать с тобой — другое дело.
— Но ты вернёшься, да? Рано или поздно тебе придётся вернуться в мир людей.
Она не ответила. Сабрина взяла Надю за руку, чтобы снова ощутить её реальность.
— Если ничего больше нельзя сделать, нужно бежать из города. Пока ещё есть пути для отступления. Многие убежали.
Надино лицо сделалось каменным. В глазах отразились красные блики костра.
— Это мой город. Я никуда отсюда не побегу.
Они замолчали. Бился о бетонные перекрытия дождь. Автобусы замерли шагах в пяти от костра, там, куда доходил бледный свет. Остановившимся взглядом Надя смотрела в несуществующий огонь.
Её голова безвольно склонилась к плечу, и руки замерли, как у оставленной шарнирной куклы — чуть не касаясь колен. Издали её поза могла показаться расслабленной — человеческой. Но вблизи было видно, как она старается быть живой — и не помнит, как это делается. Проступали грубые швы, стягивающие ту и эту реальности.
— Они чуют живых. Пойдём, я провожу тебя домой, — сказала Надя, поднимаясь.
Сабрина тоже встала. Её куртка окончательно промокла, ветер продирал до костей. Живому не выдержать такой ночи.
Перед Надей автобусы нехотя расступились. Сабрина шла за ней, заставляя себя не оборачиваться. Тишина вокруг перешёптывалась тысячей неразборчивых голосов. Когда дождь остался за спиной, и впереди возникло мутное пятно фонаря, Сабрина не выдержала.
— Антонио сказал передать тебе кое-что. Помнишь, ты спрашивала о стеклянном куполе и зале, которая под землёй? Он сказал, такое место есть. Но оно на правом берегу Совы, в старом городе. Туда, куда ведут трамвайные рельсы. Поговори с ним, ладно?
— Хорошо, — устало согласилась Надя. — Спасибо. Я скоро приду. Предупреди Антонио, чтобы не закрывал на ночь окна. Я приду, только завершу здесь одно дело.
Они шли через пустырь, потом тянулись подворотни. Старые дворы, воняющие протухшим мусором, перетекали друг в друга. Надя вела её другим путем — не тем, которым ходил автобус. Вероятно, тем, о котором не знают люди.
Сабрина вспоминала обрывки старых разговоров, от которых отмахивалась тогда. Вещи, которые иногда рассказывала Надя, казались сумасшедшими, ненастоящими. Люди не хотят верить в такое.
«Первое. Нужно встать спиной к лестнице вниз и пройти шесть ступенек, перешагнуть через седьмую. Второе — пять раз сказать «поиграй со мной». Третье — если оно захочет поиграть…»