– Кстати, – сказала миссис Амброз, – вы мне должны девять пенсов. За ватрушку.
Закладка
– 13 –
Запись 6 (продолжение)
19:50
ДОЛЛИ (продолжая). Он в них уверен, но откуда ему знать, что он в них уверен?
ГОДФРИ. Мм. Он звонит?
ДОЛЛИ. Да. И пишет.
ГОДФРИ. Пишет?
ТРУДИ. Можно послать ему открытку.
ГОДФРИ. Это ведь МОНТГОМЕРИ, верно?
ДОЛЛИ. Да, МОНТГОМЕРИ. Я думаю, он очень многое сказал. Я спросила, не знает ли он людей с ярко выраженными антинемецкими настроениями, и он сказал, что вокруг него немало коммунистов. Я спросила, знает ли он, кто именно, и он сказал: «О да, одного-двух знаю». Он не сказал тогда, кто они. Конечно, может быть, мне потом удастся это из него вытянуть. Это уже будет материал для дальнейшей работы, верно?
ГОДФРИ. Да, да.
ТРУДИ. Это чертовски неудобно, вот что. Если бы вы могли с ним видаться хотя бы по полчаса в неделю.
ДОЛЛИ. Он сказал, что не разговаривает с посторонними – только с теми, в ком уверен.
ГОДФРИ. Я полагаю, он не (три слова) телефону.
ДОЛЛИ. Нет, из этого ничего не выйдет. Я встречаюсь с ним в пятницу. У него на работе.
ГОДФРИ. Ну что ж, это очень хорошо.
ТРУДИ и ДОЛЛИ готовились уходить, когда ТРУДИ сказала…
Джульетта душераздирающе зевнула. Вчерашний вечер она провела в «Дорчестере», где играл оркестр Лью Стоуна, и домой они с Клариссой возвращались (на ощупь, посреди затемнения) уже под утро. Еще Джульетта вчера перебрала, и в результате дневной труд за машинкой казался тяжелей обычного – приходилось прослушивать текст несколько раз, чтобы хотя бы в общих чертах понять, о чем идет речь. Поэтому, когда в дверь позвонили, она даже обрадовалась.
Как правило, по утрам приходили только мальчишки-рассыльные, но за дверью оказался не мальчик, а взрослый мужчина. Он был знаком Джульетте, но она совершенно не помнила откуда.
– Ага, вот и знаменитая мисс Армстронг, – сказал он, когда она открыла дверь. (Знаменитая? Это еще чем?)
Он снял шляпу и вошел без приглашения.
– Оливер Аллейн.
Ну конечно! («Он весьма честолюбив», – сказал тогда Перри.) С ним была собачка, маленькая и с виду злая. Глядя на ее оскал и висячие усы, Джульетта вспомнила сварливого апоплектического полковника в Уайтхолле, куда Перри взял ее с собой на прошлой неделе. («Франция падет! Вы что, не понимаете? Неужели никто не понимает?»)
– К сожалению, мистера Гиббонса нету, – сказала Джульетта, но гость уже начал продвигаться от входной двери дальше в квартиру. Собачка послушно трусила за ним.
Оливер Аллейн с хозяйским видом вошел в гостиную:
– Так вот где окопался Перри, а? Это, значит, его логово.
Кажется, эта мысль его забавляла. Он был очень красив – именно поэтому Джульетта так сильно растерялась. Впустила бы она его, будь он не так хорош собой?
– Его нет.
– Да, вы уже сказали. Он в «Скрабз», я его только что там видел. Но поговорить я хотел с вами.
Собачка легла и заснула, словно зная, что ждать придется долго.
– Со мной?
Он нагло положил шляпу на верх секретера Перри, рядом с бюстом Бетховена. Взял бюст в руки:
– Боже, эта штука весит тонну. Ею убить можно. Кто это?
– Бетховен, сэр.
– В самом деле? – презрительно сказал он, словно Бетховен не стоил внимания.
Поставил бюст на место и небрежно уселся на угол стола Джульетты.
– Я хотел узнать, есть ли у вас свободное время.
– Не то чтобы.
Он взял пачку листов из стопки только что отпечатанных:
– Боже, милая моя, это же самая черная работа, какая только бывает.
У него был приятный голос и произношение образованного человека, но он слегка раскатывал «р» – легкий намек на древнюю Каледонию. («Англо-шотландец, – сказала позже Кларисса. – Его семья владеет огромными кусками шотландских нагорий, но они туда ездят только убивать. Оленей, куропаток и все такое».)
Он принялся читать вслух, словно бумаги были ролью, а он – плохим актером. (Джульетта не сомневалась, что актер он на самом деле отличный.)
– «Он сказал, что не разговаривает с посторонними – только с теми, в ком уверен».
У Долли (настоящей) был прискорбный акцент срединных графств, но Оливер Аллейн читал ее реплики на манер Селии Джонсон, превращая бедняжку Долли в нечто совершенно нелепое и притом трогательное.
– «Он в них уверен, но откуда ему знать, что он в них уверен? Годфри. Мм. Он звонит? Долли. Да. И пишет. Годфри. Пишет?»
Джульетта покосилась на собачку Аллейна, спящую под столом Перри. Собачка открыла один задумчивый глаз и посмотрела на Джульетту. Значит, она не спит, а только притворяется.
– Труди – это норвежка?
– Да.
– «Труди. Можно послать ему открытку».
Труди в его интерпретации была еще нелепей – скорее поддельная испанка, чем скандинавка.
– Боже, мисс Армстронг, как вы вообще это выносите?
– Вы знаете, вообще-то вам это нельзя читать.
Она не удержалась от улыбки. Его манера обращения просто вынуждала к неформальности, даже к фамильярности. По сравнению с Перри в нем было что-то банальное. Джульетта предположила, что она сама банальна, иначе не сочла бы это качество привлекательным.
– Мне можно, – сказал он. – Я начальник.
– Правда? – усомнилась она.
– Ну, во всяком случае, я начальник Перри.
Перри никогда об этом не упоминал. Джульетте даже в голову не приходило, что у него есть начальник. Теперь она видела его в ином свете.
– Я слышал, что мисс Картер-Дженкинс делает успехи, – продолжал Аллейн. – Подобралась к миссис Скейф и все такое. Разговоры по душам.
Да, Джульетта имела «колоссальный успех» у миссис Скейф, как доложила Перри миссис Амброз. Айрис уже несколько раз приходила на Пелэм-Плейс в послеобеденные часы, чаевничать в обществе миссис Скейф и других дам, оставшихся соломенными вдовами по закону восемнадцать-бэ, – их мужья, подобно контр-адмиралу Скейфу, лишились защиты habeas corpus.
– Моя юная спутница, – звала ее миссис Скейф. – Если бы моя дочь была так ко мне внимательна!
«Вываживайте ее осторожно, – советовал Перри. – В этом деле главное – терпение». А в другой раз: «Вы находитесь в идеальном положении, чтобы узнать, кто бывает в этом доме, кто что говорит. Просто слушайте, и все. Она в конце концов непременно скажет что-нибудь полезное. Так всегда бывает». Но дамы только ужасались, что масло теперь по карточкам, да жаловались, что хорошей прислуги не найти – все уходят в армию. Они пересыпали речь плоскими антисемитскими шпильками. Раз или два упомянули «Красную книгу». Из слов миссис Скейф у Джульетты создалось отчетливое впечатление, что книга где-то здесь, в доме, но ничего более определенного не прозвучало.
Перри дал Джульетте крохотный фотоаппарат для тайной съемки, спрятанный в зажигалке (собственно говоря, в той самой, которую он брал с собой в экспедицию за выдрами). Может, он тайно сфотографировал Джульетту, сидящую на холодном брезенте?
– Микрофильм, – пояснил он.
Изобретение волшебников из МИ-5. Пока что, правда, Джульетте не довелось проверить изобретение на деле – бóльшую часть времени она томилась в гостиной цвета лососины. Если ей нужно было «попудрить носик» (для именования неизбежных последствий чаепития миссис Скейф предпочитала эвфемизм), ее твердо направляли в ванную комнату на первом этаже, хотя все самое интересное в доме на Пелэм-Плейс было наверху. Несколько дней назад Джульетте удалось одержать маленькую победу – сфотографировать конверты, лежащие на столике в холле в ожидании, пока бедняжка Доддс отнесет их на почту.
В МИ-5 полагали, что «Правый клуб» сносится с контактами в Германии через посредника в бельгийском посольстве, и Перри очень хотел узнать, с кем переписывается миссис Скейф. Он отправил Джульетту в чрезвычайно секретный отдел Исследовательской лаборатории почтового ведомства в Доллис-Хилле, чтобы ее там научили вскрывать и снова заклеивать конверты, а также вскрывать замки чемоданов – дипломатов и обычных. Ей не терпелось пустить новые умения в дело.
Один конверт был адресован «герру Уильяму Джойсу»[20]. («Кумир пятой колонны, черт бы его побрал», – с отвращением сказал Перри.) Этот конверт искусительно лежал наверху стопки, но, к несчастью, кухарка миссис Скейф помешала Джульетте заняться шпионажем – она притопала из своей пещеры, то есть с кухни, таща меню ужина на согласование с хозяйкой.
– Омар, – сказала она Джульетте, закатила глаза и с силой выдохнула, словно омар был особо неприятным гостем, с которым она вынуждена разбираться.
К удивлению Джульетты, карточек на омаров пока не ввели – их просто трудно было достать. Она ела омара на прошлой неделе в ресторане Прюнье, куда ее повел Перри. Она надеялась на романтический вечер – мерцающие свечи и, может быть, две руки, ее и его, соприкасаются на столе (или одна до боли сжимает другую). Возможно, это будет такой ужин, за которым мужчина высказывает давнюю потаенную страсть. («Мисс Армстронг! Я больше не могу сдерживать свои чувства!»). Вместо этого ей прочитали лекцию.
– Омар европейский обыкновенный, или Homarus gammarus, – произнес Перри, как только несчастное ракообразное положили перед ними. – Экзоскелет в диком виде синий, конечно. Красный пигмент высвобождается только при варке.
– Варят обычно заживо, – добавил он, откручивая клешню, словно патологоанатом на вскрытии. – Теперь выдерните ножки и высосите мясо.
Джульетта с некоторой неохотой, но все же последовала указаниям. В конце концов, не пропадать же омару, раз его уже сварили.
В качестве греховной эскапады после декадентской трапезы, за кофе, Перри продиктовал Джульетте десять страниц. К концу у нее уже глаза начали косить от усталости. «Его проинформировали, что Би-би-си осуществляла прослушку круглые сутки и не обнаружила, – дальше большими буквами, пожалуйста, мисс Армстронг, – НИКАКИХ ПОДОБНЫХ ПЕРЕДАЧ». Сильные чувства и впрямь теснились у него в груди, но, увы, направлены они были не на Джульетту.