– Конечно, о чем?
– Пару дней назад я видела Годфри Тоби.
Если он переспросит «кого?» или скажет: «А, старина Тобик», я вылью остатки бургундского ему на голову, подумала Джульетта.
Но Перри не заслужил подобного «крещения».
– Годфри Тоби? Боже мой, вот, что называется, имя из прошлого. Как он поживает? Я думал, его перевели. В доминионы. Или в тропики.
– В тропики?
– Может быть, в Египет.
– Я слышала, что в Вену, – сказала Джульетта.
Перри пожал плечами:
– Это ведь одно и то же. Главное, что куда-то перевели. Что он не в Англии.
Джульетта вытащила из сумочки записку и пододвинула к нему. Перри молча прочел и вопросительно взглянул на нее:
– Это не Годфри писал.
– Конечно нет. А вы знаете кто?
– Нет, извините.
– Это принесли на ресепшен в конверте с моим именем. Принес мужчина, который, как мне кажется, за мной следит. И еще женщина. Мне кажется, они работают в паре. Я подумала, что, может быть, они как-то связаны с информаторами Годфри.
– «Соседи»? – Перри улыбнулся при воспоминании – словно бег времени лишил этих людей всяких зловредных свойств. – Нет, это невозможно. Откуда им знать, кто вы? Или где вы сейчас? Вы были для них совершенно анонимны. Разве не так?
– Мне просто совпадение показалось странным. Сначала встреча с Годфри, потом записка. Вы мне сами говорили, что нельзя доверять совпадениям.
– Правда? – Он засмеялся. – Я не помню. Но меня беспокоит, что за вами, по вашим словам, следят. Как он выглядел, этот мужчина?
– Маленького роста, хромает, лицо в оспинах, одно веко обвисло.
– Боже, это звучит как описание киношного злодея. Что-то вроде Петера Лорре.
Он теперь ходит в кино, подумала Джульетта. И знает имена актеров. Как все изменилось! Интересно, чем еще он нынче занят?
– И с ним женщина. Я подумала, что это может быть Бетти или Эдит – я никогда не видела их в лицо.
– Кажется очень маловероятным. И конечно, если бы они кого-нибудь заставили «заплатить», то в первую очередь самого Годфри. Вы же всего лишь печатали на машинке.
Ну спасибо, подумала она.
– Годфри был хороший человек, – задумчиво продолжал Перри. – Играл по-честному, как говорится. Он всегда мне нравился.
– Мм… мне тоже.
– Как он поживает?
– Не знаю. Он не захотел со мной разговаривать.
– Боже, это еще почему?
– Не знаю. Я надеялась, что вы знаете.
– Я? Я не видел Годфри десять лет, с тех самых пор, как ушел из Службы.
Оба замолчали, вспоминая. «Боюсь, мисс Армстронг, я вынужден вас покинуть». Он растопырил пальцы на скатерти, словно собираясь усилием воли поднять стол.
– Джульетта, я хочу попросить у вас прощения за то время, – тихо произнес Перри. – Ну вы понимаете… за все, что случилось тогда.
Она накрыла своими ладонями его руки:
– Все хорошо. Я понимаю. Ну то есть Бог свидетель… – она легко хохотнула, – Би-би-си просто перестала бы существовать без таких, как вы.
Он дернулся и вытащил руки:
– Без таких, как я? – Его лицо исказилось гримасой. – Большинство не всегда право, знаете ли, – тихо сказал он. – Вам просто так кажется.
– Не знаю, насколько это вас утешит, но я никогда не ощущала себя в большинстве.
Джульетта рассердилась на него. Можно подумать, это она виновата в том, чем все кончилось.
– Выпьем виски? – предложил он, и они снова стали друзьями.
Он сказал, что теперь живет в районе Холланд-Парк, и они взяли в складчину такси до Кенсингтона.
Он открыл ей дверцу такси со словами:
– Нам надо чаще встречаться, – и нежно поцеловал ее в обе щеки.
Джульетта пошатнулась, мимолетно оперлась на его плечо, чтобы сохранить равновесие, и ей стало грустно.
– Я могу поспрашивать про Годфри, – сказал он. – Но я все знакомства растерял, вы понимаете, о чем я.
– Вы больше не работаете в Службе? – спросила она, стараясь, чтобы это прозвучало как шутка.
– Нет, конечно. С какой стати? – Казалось, эта мысль его очень развеселила. – Там не любят «таких, как я», и вы это прекрасно знаете. Во всяком случае, тех, кто попался. Таксист уже заждался, давайте прощаться. Хороших вам выходных. Вы куда-нибудь собираетесь?
Боже, подумала Джульетта, он и искусство светской болтовни освоил.
– Я еду к морю, – сказала она.
– Как мило. Желаю приятно провести время.
Войдя в квартиру, Джульетта поняла, что воздух в ней ощущается по-другому – словно кто-то приходил и всколыхнул его. Однако все мелкие ловушки, установленные ею с утра, были на месте – нитка между косяком и дверью, волосок на стопке книг, незаметная портняжная булавка, что упала бы, если бы кто-нибудь выдвинул ящик тумбочки у кровати. Все равно у Джульетты создалось четкое ощущение, что в квартире кто-то побывал. Я съезжаю с катушек, подумала она. С клубков шерсти.
Она вымыла посуду, оставшуюся от завтрака, и сварила какао. Когда весь мир летит в тартарары, обыденное продолжает служить опорой.
Рыба с жареной картошкой и горохом, хлеб с маслом и настоявшийся чай. На скатерти в мелкую красно-белую клетку, в кафе с видом на грохочущие, бьющие в берег волны Ла-Манша, в ветреный, солнечный день. Хулиганская банда чаек пронеслась над головой – они орали не хуже манчестерских мальчиков-звукоинженеров. Воздух наполняли запахи морского курорта – сточные воды, уксус, сахарная вата. Это Англия, подумала Джульетта.
Она сказала Перри правду – она действительно собиралась в эти выходные отправиться к морю. В Брайтон она приехала еще до обеда. По случаю субботы и неожиданно хорошей погоды Брайтон наводнили толпы, хотя было все еще ужасно холодно, особенно когда ветер дул с моря. Когда поезд выскользнул из закопченных объятий Лондона, Джульетта сама удивилась, какое это наслаждение – сбежать из столицы.
До сих пор она делала то же, что и другие отдыхающие, – прогулялась по набережной, прошлась по галечному пляжу, побродила в колоритных переулках и поглазела на Королевский павильон. До этого дня Джульетта была в Брайтоне только однажды – во время войны, с тем самым пилотом, который недолго за ней ухаживал, а потом отравился газом из-за потерянной ноги. С ним Джульетта ближе всего подошла к заурядности брака. Они остановились в пансионе, записавшись мужем и женой, как сотни, если не тысячи до них. Брайтон – не очень-то шикарное место, но два дня им было здесь неплохо. Шел 1943 год, и война тянулась уже так давно, что приходилось хвататься за любое подобие счастья.
– Вы закончили? – спросила официантка, выхватывая тарелку.
– Да, спасибо, это было восхитительно.
Официантка, женщина лет сорока, слегка сморщила нос. Джульетта решила, что «восхитительно» – типичное словечко избалованной представительницы среднего класса из Лондона. Еда, конечно, простая – всего лишь рыба с жареной картошкой, – но очень вкусная. Джульетта была единственной посетительницей в кафе. Оно работало целый день, но сейчас его накрыло послеобеденным затишьем.
– Еще чаю? – предложила официантка, с усилием вздымая в сторону Джульетты огромный чайник, покрытый коричневой эмалью.
Официантка была не местная. В ее голосе слышалась гнусавость, типичная для дельты Темзы.
– Да, пожалуйста, – сказала Джульетта; чай был ужасен – густой и бурый, как та самая Темза в Лондоне. – Замечательно.
Официантка жила в одном из довольно запущенных таунхаусов, стоящих рядами чуть поодаль от моря. Ее имя было Элизабет Нэттресс, но когда-то ее звали Бетти Грив. Бетти, Долли и Диб, подумала Джульетта, попивая чай. Долли и Диб. Она подавила дрожь, вызванную то ли чаем, то ли воспоминаниями.
Бетти Грив развелась с мужем во время войны. Второй брак позволил ей сменить имя и документы. Но все равно это она когда-то получила из рук Годфри Тоби знак отличия второго класса, Kriegverdienstkreuz, «За заслуги перед Третьим рейхом».
Хартли неожиданно оперативно раскопал в Регистратуре нынешние координаты информаторов Годфри. Что хорошо в Хартли, так это то, что он играет не по правилам. Конечно, это же в нем и плохо. Джульетта предполагала, что Аллейн не простит Хартли за пропавшего фламинго.
Оказалось, что МИ-5 в самом деле продолжала следить за информаторами Годфри. Уолтер два года назад прыгнул под скорый поезд на станции Дидкот. («Утром, уходя на работу, он выглядел совершенно как обычно», – сказала его жена следователю.) Эдит переехала в христианскую коммуну на острове Айона. Виктора забрали в армию, и он погиб под Тобруком. Все члены подпольной профашистской сети, растянувшейся по стране, были на месте, ныне – побежденные и смирившиеся. Джульетта предполагала, что женщина в косынке с попугаями могла быть Бетти Грив, но теперь поняла, что это предположение было нелепым.
Наливая чай, Бетти явно сердилась – может, надеялась прилечь отдохнуть до вечернего наплыва посетителей, а теперь вынуждена плясать вокруг какой-то дамочки.
Мужчина за прилавком, у фритюрницы, воспользовался затишьем, чтобы прибраться. Это Стэнли Нэттресс, муж Бетти, – человек, который дал ей возможность начать другую жизнь. И Бетти, и ее муж были в белых фартуках с запáхом, словно обмотаны пеленками. Фартук Стэнли был заляпан жиром. «Мы используем только лучший говяжий сок» – гласило объявление над фритюрницей.
– Кажется, сегодня людно, хотя весна еще ранняя, – заметила Джульетта, желая завязать разговор.
– Как солнце выглянет, так у нас тут полно народу, – сказала Бетти таким тоном, словно желание погреться на солнце свидетельствовало о низком моральном уровне.
– Наверно, в войну было по-другому. Ведь здесь были все эти укрепления, да? Они отпугивали отдыхающих?
– Не знаю, меня здесь не было во время войны. Я была в Лондоне.
– О, и я тоже, – радостно сказала Джульетта. – Надо сказать, я была не согласна со всем этим. С войной и всякое такое. Слава богу, теперь можно прямо об этом говорить, не боясь, что тебя запрут за твои убеждения.
Бетти грохнула чайник на прилавок и подозрительно уставилась на Джульетту: