– Война кончена. С концами. Я про то время и не вспоминаю никогда. – Она злобно оскалилась на Джульетту. – Нам приходится трудиться круглые сутки, чтобы хоть что-то заработать на этом кафе. У нас своих забот хватает.
– Простите, я ничего такого не имела в виду, – сказала Джульетта покаянно, хотя никакого особенного раскаяния не чувствовала.
Уловив надвигающийся конфликт, Стэнли вышел из-за прилавка.
– Ты в порядке? – спросил он у Бетти, обняв ее за плечи.
Было очень трогательно видеть подобное проявление нежности со стороны такого крупного, неуклюжего мужчины.
– Мы просто заговорили о войне, – сказала Джульетта.
– Война давно закончилась. – Он посмотрел на Джульетту долгим взглядом. – Разве не так?
Интересно, что он знает о своей жене? – подумала Джульетта.
– Да, конечно, и слава богу, – сказала Джульетта, вскакивая на ноги. – Сколько я вам должна? Ах да, и есть ли у вас туалет?
Бетти фыркнула, услышав ее вопрос, но Стэнли сказал:
– На задворках есть будка, можете туда сходить.
На заднем дворе унылая девочка тринадцати лет (согласно досье, племянница Бетти, осиротевшая во время Блица и ныне живущая в семье Нэттресс) чистила картошку. До чего же полезные создания эти племянницы. Она брала картофелину из жестяного ведра, срезала кожуру и почищенную картофелину бросала в другое ведро. Руки у нее были покрыты въевшейся грязью, и время от времени она вытирала нос рукавом. Съеденные рыба с картошкой вдруг показались Джульетте не такими уж вкусными.
На бетонном покрытии двора сидел мальчик лет шести и размеренно колотил деревянным молотком по жестяному грузовику. Бетти было уже за сорок, когда она вышла за Стэнли и родила неожиданного ребенка. Из приоткрытого рта мальчика медленно капали слюни. Девочка по временам отрывалась от картошки и вытирала их тряпкой. Мальчика звали Ральф, и досье в Регистратуре указывало, что он «отсталый». За заурядность приходится платить.
Во дворе появилась Бетти, подбоченившись – готовая к драке.
– Вы еще здесь? – обратилась она к Джульетте. Она кипела злостью. – Может, своими делами займетесь?
Племянница, плотно сжав губы, уставилась на полуочищенную картофелину, которую держала в руке.
– Я именно это и собираюсь сделать, Бетти. Миссис Грив, – добавила Джульетта для ровного счета и вышла через калитку заднего двора, даже не оглянувшись, чтобы увидеть реакцию Бетти на прежнее имя.
«Есть список небольшой», думала Джульетта, стоя на перроне в ожидании поезда на Лондон. Бетти можно вычеркнуть. Она точно не заставит Джульетту ни за что платить. Разве что за рыбу с картошкой.
Джульетта вышла с вокзала Виктория, и к ней тут же подъехала машина. Стекло со стороны пассажира опустилось.
– Я слыхал, ты ездила в Брайтон поплескаться в море, – сказал Хартли. – Тебя подвезти?
– Не совсем. – Она залезла в машину.
Машина Хартли была «ровером» – комфортный салон, отделка деревом и кожей. Такая машина подошла бы поверенному в делах. Для Хартли она казалась чересчур солидной.
– Раньше ты любил привлекать к себе внимание, – сказала она.
– То было раньше, а мы живем теперь. Что, решила выследить свою добычу?
– Да. Она безобидна.
– Я же говорил.
Между сиденьями была засунута полупустая бутылка вина. Хартли вытащил ее и предложил Джульетте:
– «Шато Пти-Виллаж», – сказал он. – Сорок третий год. Отличное вино, несмотря на войну. Мне его достает Пьер Огюст из «Ле Шатлена».
– Нет, спасибо.
– Ты знаешь, что оставляешь за собой след? Власти предержащие могут задаться вопросом: откуда вдруг такой интерес к информаторам Годфри?
– Думаешь, им не все равно? Наверняка им уже давно плевать на информаторов.
– Да, но, может быть, им не плевать на старину Тобика. Ты уверена, что не соблазнишься вином? А может, поужинаем?
– Нет, спасибо.
– Ну хорошо, тогда, наверно, давай я отвезу тебя в больницу.
– Вы родственница?
– Я крестница мисс Хедстром. У нее нет кровных родственников.
– Да, и очень жаль, – сказала медсестра в больнице Гая. – С тех самых пор, как мисс Хедстром к нам поступила, ее никто не навещал. Она вон там. Пожалуйста, пройдите за мной.
Будь Джульетта предоставлена самой себе в поисках, она ни за что не узнала бы Труди. Та когда-то была мощной, крупной женщиной, но сейчас, лежа в забытьи на больничной койке, пожелтела, сдулась, съежилась – жалкое воспоминание о самой себе. Ее можно было бы уже принять за труп, если бы грудь не вздымалась и не опадала едва заметно. Джульетта пододвинула стул и села, решив, что не останется до конца часа, отведенного для посещения. Но тут приблизилась палатная сестра, хрустящая от крахмала:
– Вы сможете задержаться?
– Задержаться?
– Конец уже очень близок. Лучше, чтобы в момент смерти рядом был кто-нибудь знакомый. Ведь нам всем этого хотелось бы, правда? А у бедной мисс Хедстром, кажется, никого нет.
Она уже задергивала зеленые занавески вокруг кровати. О боже, подумала Джульетта. Отказаться от бдения у чужого смертного одра было бы чудовищной черствостью. Хотя, подумала Джульетта, что до меня самой, я хотела бы ускользнуть прочь, как кошка, и сдохнуть в одиночку где-нибудь в темном углу, а не в обществе незнакомцев.
Труди так и не вышла замуж. Послевоенные годы она прожила в съемной комнате над химчисткой в Хаунслоу, работая в конторе пивзавода. Это казалось банальным после той лихорадочной деятельности, что она вела в войну. Просто удивительно – Труди, которая так настаивала на создании крепких связей в военные годы, в мирное время не поддерживала отношений вообще ни с кем. Джульетта представила себе эту озлобленную душу – заперлась одна в своей комнате и готовит себе убогие обеды на плитке.
Труди что-то все никак не умирала. Джульетта вздохнула и, за отсутствием другого развлечения, достала из сумки заметки Джоан Тимпсон по «Тюдорам». Она взяла их с собой, чтобы почитать по дороге в Брайтон. Тюдоры занимали столько истории, что их никак не удавалось впихнуть в одну передачу. Сюжет двигался бойко – вот Генри Тюдор с боем отнимает корону у йоркистов, вот рождается Генрих Восьмой, вот он женится на Катерине Арагонской, вот расстается с ней. Вот он женится на Анне Болейн, вот она расстается с головой. Младшие школьники обрадуются казни. Бедняжка Джоан, она так хотела дождаться «Тюдоров».
Джульетта уже добралась до Анны Клевской (которая всегда оставалась для нее загадкой – что было не так с этой женщиной, почему ее столь решительно отвергли?), когда дыхание Труди вдруг изменилось, стало хриплым и громким. Может, это конец? Джульетта отодвинула занавеску в поисках медсестры, но над большой, тускло освещенной палатой висела тяжкая сонная пелена, и ночных дежурных нигде не было видно.
Вот к чему мы сводимся в итоге, подумала Джульетта. Какая разница, во что ты верила, что делала? (Разница есть!) Дыхание Труди перешло на другой, более резкий тон – что-то вроде гортанного рыка, – и она стала поворачивать голову вправо-влево, словно от чего-то уклоняясь. Возможно, от зева смерти, желающего ее поглотить. Последних слов Труди не произнесла – даже по-норвежски. Джульетте вспомнилось «О, как мило» Джоан Тимпсон. Интересно, подумала она, каковы будут мои собственные последние слова.
Нужно было каменное сердце – еще более каменное, чем у самой Джульетты, – чтобы не пожалеть Труди хоть немножко. Но потом Джульетта вспомнила о фройляйн Розенфельд, все хорошенькие сестры которой навеки остались в концлагере. Джульетта встала:
– Ну что ж, Труди, пора прощаться.
И вышла, оставив Труди умирать в одиночестве.
Можно поставить галочку, думала Джульетта, шагая по бесконечным больничным коридорам и выходя на холодный ночной воздух.
Проснувшись, Джульетта почувствовала: что-то изменилось. Она слышала обычный лязг платформы с молоком, моторы автобусов, гудки автомобилей, шарканье ног прохожих, но все это казалось приглушенным, омертвелым. Что это – снег? Но, выглянув в окно, она увидела не снег, а спустившийся за ночь туман, совершенно не по сезону. Только этого мне не хватало – колоритной атмосферы, подумала она.
– Доброе утро! – Девушка на ресепшен сверилась с блокнотом. – Вы мисс Армстронг, не так ли?
Она зубасто улыбнулась, довольная своими деловыми качествами. Ее как будто достали из иной коробки, поприятней, чем ее предшественниц. То-то Минотавр порадуется.
– Да, – сказала Джульетта. – Я мисс Армстронг.
В парадную дверь вошла Георгина, притащив с собой в здание дымные струйки тумана:
– Боже, мисс Армстронг, как вы рано! Хорошо провели выходные?
– Ездила в Брайтон, – ответила Джульетта. Как будто я нормальный человек, подумала она.
В здание бодрым деловым шагом вошел мальчикрассыльный и сказал, не обращаясь ни к кому конкретно:
– Говорят, позже будет совсем густой, прямо суп гороховый.
Мальчики-рассыльные имели обыкновение выражаться штампами.
Вслед за мальчиком вошел Прендергаст.
– А вот и я, – заметил он, что было, в общем, излишне.
Георгина пробормотала:
– А где двое из вас соберутся во имя мое…
Прендергаст был еще туманней, чем обычно.
– Мистер Прендергаст, у вас что-нибудь случилось? – спросила Джульетта.
– Все замечательно, мисс Армстронг! Я просто немножко беспокоюсь за «Английский для детей до девяти лет». У меня сейчас Карлтон Хоббс в студии читает «Рассказ продавца индульгенций»[52].
– Он прекрасно читает. Вам не нужно за него беспокоиться, правда ведь?
– Похороны бедняжки Джоан начнутся в одиннадцать. Я боюсь опоздать.
Джульетта совсем забыла, что сегодня провожают в последний путь Джоан Тимпсон.
– Ничего, – успокоительно сказала она. – Я присмотрю за мистером Хоббсом.
– Боже мой, мисс Армстронг, ни в коем случае! Обязательно идите на похороны. Бедная Джоан вас так любила.
В самом деле? И даже если так, теперь ей уже все равно, явится ли Джульетта на ее похороны. Я ужасно нечуткая, подумала Джульетта. Она взглянула на Георгину: