— В жизни не поверю, что мой красавец взглянул на одну из них!
Статная гостья скинула капюшон, явив миру и мне крупный нос, цепкий взгляд глубоко посаженных серых глаз, тонкие, скептически искривленные губы и нездоровый румянец на пухлых щеках. Смуглая и темноволосая, она мало походила на чистокровных тарийцев, но имела легкое сходство с Инваго, и не только во внешности, но и в характере. Такую дамой сложно назвать, скорее уж — медам.
— Эта тощая, — указующим перстом она ткнула в сторону Риси. — Эта толстая, — теперь в Асю, застывшую в дверях кухни. — Этим двум нет и двадцати, к тому же страшные, — тыка и низкой оценки удостоились Уна и Марро, споро менявшие чехлы на стульях.
— А эта… — ее неприязненный взгляд перешел на меня, — стара как…
— Как и подобает, — отрезала я, остановившись в шаге от них.
Гостья фыркнула, но пальцем тыкать не стала. И правильно сделала, иначе бы я его сломала. После бессонной ночи и открытого оскорбления помощниц предупреждение Инваго стерлось из моей памяти, как надпись на песке. Не позволю оскорблять моих людей ни за что и никогда!
— Кого имею честь приветствовать в моем «Логове»?
— В твоем?! — возмущенно переспросила тарийка, теряя всю свою импозантность и надменность. — Правильнее говорить — в нашем! Эта харчевня, как и постоялый двор, принадлежат роду Дори, а ты…
— Полноправная хозяйка.
Медам задохнулась и умолкла на мгновение, чтобы с новыми силами, тоном старой торговки вскричать, обращаясь к своей спутнице:
— Ты смотри! Мало того, что стара и страшна, так еще и хамка!
— А вот отойди и посмотрю, — раздалось из-за ее спины, и возмущенно сопящая тарийка нехотя сдвинулась в сторону, говоря при этом: «Он бы не позарился на это убожество, только не Талл».
— Твой, может, и не позарился бы, а мой вполне, — ответили ей, и на меня посмотрели с невероятной теплотой. — Здравствуй, родная.
— Какая она тебе родная?
— Самая настоящая, — меня потрепали по дрожащей руке, а затем ее же с нанизанным на пальчик перстнем явили задохнувшейся словами медам: — И наша реликвия достоверно свидетельствует об этом.
— Это же… это…
— Просто замечательно! — завершила за нее, по-видимому, настоящая мама Таллика.
И я утонула в ощущении горечи и невероятной радости, на меня так смотрели только мои мама и тетя, а теперь вот она, истинная чистокровная тарийка, светловолосая, голубоглазая обладательница острого подбородка и высокого лба, мать воина, женщина, которая должна всем сердцем ненавидеть меня. Меня — вражеское отродье, покусившееся на ее сына, безродную девицу, коварно вписавшую себя в древо, грязную воровку, заглянувшую в книгу рода через свиток копий.
— Я… я…
— Удивлена, понимаю. — Маленькая, светлая и добрая, она подошла ко мне вплотную, обняла рукой за шею, заставила наклониться и мягко поцеловала в обе щеки. — Рада приветствовать тебя, Торика ЭлЛорвил Дори. Я Эванжелина Лим Дори, а это моя золовка и крестная мать Таллика… — она хотела произнести имя «доброй» тетушки потеряшки, но осеклась из-за шипящего окрика.
— Ты шутишь?! — вновь возмутилась медам. — Она не может быть той самой Волчицей, о которой тут наперебой все говорят. Не может. Это все фикция, идиотская шутка!
— Я бы так не сказала, — ответила моя вроде как… свекровь.
— Хран, это все ты! — возмущенная тарийка накинулась на черноглазую девицу, что до сих пор тихо стояла в стороне. — Ты навела морок с кольцом и стараешься нас уверить, что вот это… — кивок в мою сторону, — и есть нежная зеленоглазая брюнетка двадцати лет, бойкая пышка и строгая хранительница порядка, уюта и чистоты?
Двадцати лет в мои-то двадцать пять? Да, теперь ее удивление более или менее понятно.
— Гамми, прекрати.
— Что прекращать?! Где доказательства, где неоспоримые факты, подтверждающие, что она и есть та самая…
— Хватит! — мой окрик оборвал истеричку на полуслове и заставил всех замереть. Я редко позволяю себе крик, особенно такой, с надломом. Кашлянула, прочищая горло, и уже абсолютно умиротворенно произнесла: — Предлагаю отложить разговоры, пока вы не отдохнете с дороги. Рися, приготовь три комнаты с видом на пропасть, Тим, найди Торопа и вместе с ним разожгите камины и натаскайте воды. — И уже обращаясь к гостьям: — Предположу, что вы не откажетесь от возможности искупаться…
— Да! — кивнула матушка Талла. Она уже стянула с рук перчатки и споро разоблачалась при помощи так называемой Хран.
— Прекрасно. Ася? Подай, пожалуйста, вино. — С момента появления тариек помощница от удивления застыла в дверях кухни, так и не выполнив мою первую просьбу, пришлось повторить, дождаться, когда она выйдет из ступора, и вновь обратиться к свекрови с вопросом: — А позавтракаете в столовой или?..
— Или! И мы легко разместимся в двух комнатах: одна для меня и хранителя, вторая для Гаммиры Дори. — Незамужняя, определила я по наличию лишь одной фамилии и улыбнулась воинственной тарийке. Крестная, значит, ну-ну…
И тут я удивленно застыла, поняв первую часть фразы свекрови «для меня и хранителя». Хранителя, это она о ком?
Рися, получив новые указания, уже повела гостий за собой, за ними следом Ася понесла вино, а я все еще стою напротив девицы, легко удерживающей в руках три шубы, и понять не могу, где подвох. Неужели за родом Дори присматривает вот эта хрупкая черноглазая девица, а не страшный черный демон?
— Вот видишь, все обошлось! — знакомым голосом с хрипотцой упрекнула меня черноглазая Хран и подмигнула. — А ты боялась!
— Де-демон… — Я отчаянно сипела. — Т-ты демон?!
Теряя прежний облик, хрупкая красавица перевоплотилась в ополовиненный ужас с бугрящимися каменными мышцами, рогами и трещинами на коже, по которым течет раскаленная лава.
— А ты ждала кого-то другого?
— Н-е-ет, но…
— Так в письме же подробно было! — возмутился демон, но, расслышав зов мамы Талла, ласково откликнулся: «Бегу» — и уже мне своим пробирающим до дрожи голосом сказал: — Потом поговорим.
И как юная прелестница, переложив все шубы на одну руку, засеменил к лестнице, на ходу приобретая первоначальный вид. Тонкий стан, длинную светлую косу, девичью грацию и звонкий голосок, вещающий о том, как прекрасно это удивительное «Логово».
Не думать! Не думать! Не думать!
Не получалось не думать…
Пусть я и была вымотана после бессонной ночи, душевных терзаний и неожиданных открытий, остановить мысленный поток я попросту не могла. Четырежды перечитав письма от потеряшки и сверившись с собственными заметками о первоначальных их версиях, я несколько часов подряд надраивала кухню, прокручивая в уме все произошедшее. И не могла понять, что меня тревожит и откуда появилось это неприятное сосущее чувство под ложечкой. Вроде бы я все еще в стороне от семейной сумятицы рода Дори, и в то же время не оставляет ощущение крупного подвоха. Будь все просто и легко, узнав о скором явлении матери, о моем знакомстве с демоном, о чтении свитка-копии, Инваго бы не сердился так, как вчера, это однозначно. И непонятно другое, почему он сам не захотел встретить мать, уж если она дама хрупкой душевной организации, явился бы хоть себя показать, а затем уже спасал брата-потеряшку, но нет… Сам не гам, другим не дам, еще и мне запретил распространяться на свой счет.
— Будто бы мне есть что рассказывать!
— Тора? — позвали тихо. Я вздрогнула и обернулась — сзади стоял немного взволнованный Тимка, который с детской непосредственностью вдруг сообщил: — Скоро обед.
— Спасибо. Но я есть не буду. — Вновь взялась за щетку и уже хотела продолжить чистку плит, как мальчишка откашлялся и с улыбкой напомнил: — Ты, может, и не будешь, а вот мы все уже хотим. К тому же гостьи проснулись и вскоре спустятся.
— Так пусть девчата…
— Они боятся войти, — сдал он помощниц с потрохами и улыбнулся, поймав мой ошарашенный взгляд. — Ты тут так сопела и шипела, что даже Тороп не решился.
— И послал тебя? — смекнула с улыбкой, поднялась с корточек, попутно вытирая руки о передник.
— А то! — выдал он, расправил плечи и выпятил грудь колесом, чтобы ошарашить меня бравадой: — Я не боюсь женщин в середине месяца!
— Что?! — под воздействием моей интонации малец быстро смекнул, что сказал лишнее, и сдал осведомителя уже совсем другим голосом:
— Так Асд сказал, что вы… ну, то есть… — Вздернула вопросительно бровь и уперла руки в бока. Конечно, он мог, как любой мальчишка, трусливо сбежать, оставив меня наедине с собственными домыслами, но братец мой названый никогда малодушием не страдал и под моим грозным взором тихо признался: — Он сказал, что для девушек вспышки раздражительности и слезных обвинений обычное дело в какую-то там лунную фазу, и я должен быть к ним готов. То есть не бояться, если… вдруг…
— Ага, — вот и все, что я произнесла после длительной паузы, в течение которой Тим медленно начал отступать к двери, а я мысленно расчленять словоохотливого оборотня. Что ж, предупреждение он дал неплохое, с одним уточнением. — Тим, — позвала я его и вкрадчиво произнесла: — Для раздражения в нашем мире слишком много причин, и не все они относятся к лунным фазам. Так, может, ты не будешь проявлять свою осведомленность, награждая всех и каждую этой… — пощелкала пальцами в воздухе, но так определения и не нашла.
— Серединой месяца, — подсказал он, и я согласилась.
— Да. Видишь ли, у мужчин подобная фаза куда как чаще наступает. Она у них каждодневная утренняя, и что-то я не слышала, чтобы это широко обсуждалось или упоминалось в обществе…
— Каждый день?! — глаза мальчишки стали вдвое больше. Сдается мне, Асд ему много чего о женщинах сообщил и ни слова о мужчинах. — А..
— А у них это иначе происходит, — оборвала на полуслове. — Явится Асд, спросишь. Хотя нет, вначале я с ним обстоятельно поговорю, а вот потом… спросишь.
Освободив кухню, я поднялась наверх и только сейчас заметила, что после общения с Инваго в комнате так и не убрала. Поднос с едой все так же лежит на постели, салат по-прежнему украшает простыню, а одеяло, издающее дразнящий аромат огуречного рассола, продолжает живописно лежать на полу.