— А я вас нет.
И, глядя на то, как она встает и медленно выпрямляется, с сожалением вспомнила об оставленном в спальне оружии. Но, заслышав быстрые шаги нашего вояки, передумала сбегать, а зря. Едва я отступила в коридор и поведала подошедшему о счастливом событии, эта гадина вдруг с диким ревом бросилась вперед.
От неожиданности я оторопела, а вот Тороп, наоборот, со свойственной ему решительностью в прямом смысле взял все в свои руки. Воинственный вопль все еще эхом разносился по «Логову», а вооружившаяся тонкой заколкой тарийка уже ютилась в крепких объятиях моего названого отца, непрестанно повторяя:
— Он мой, только мой!
— Твой, твой, — проговорил Тороп и ласково погладил ненормальную по голове. — Конечно, твой. Всецело твой. С ног до головы.
Этим заявлением он вверг свекрессу в неописуемый восторг, а меня в смятение, потому что Гаммира принялась его зацеловывать.
— Тора… — Отворачиваясь от страстных поцелуев, наш вояка негодовал. — Торика, ты меня слышишь? Забери у нее заколку. Ну же, не стой как истукан, — выдохнул он, когда невменяемая свекресса занялась его ухом. — У нее сейчас будет очередная вспышка гнева, а я хочу остаться с глазом.
— А… ага.
Я с трудом забрала оружие и судорожно выдохнула, проследив за тем, как Тороп скорым шагом понес Гаммиру на улицу, и почти не вздрогнула, когда в пустом коридоре вначале раздались детские голоса, а затем из воздуха объявилась и сама малышня.
— Куда это он? — зевая, спросила Зои.
— В чувство приводить, — авторитетно заявил Тимка и подтянул пижамные штаны. — Уверен, он ее сейчас в снегу выкупает с ног до головы. — И как по заказу во дворе истошно заголосили, призывая отпустить, не трогать и не сметь. Братец усмехнулся и предложил: — Пойдем посмотрим или поможем?
— Увидит нас, пошлет спать или там же в снег уложит, — отмахнулась Зои. Взяла мальца за руку и потянула к лестнице. — Лучше пойдем досыпать, интересного больше не будет. — И тут, опровергая ее слова, со двора вместо визга стали доноситься отборные тарийские проклятия, а следом не менее отборная вдовийская ругань.
— А если не увидит? — предположил Тим, следуя за ней.
— То потом догонит и снегом намылит, — ответила малышка и чисто храновским движением потерла шею.
— Так ты вчера не по своей воле снегом умывалась? То есть это он тебя!
Зои замерла всего на миг, и Тим, довольный догадкой, расхохотался, за что получил под дых маленьким кулачком. Хорошо получил, отработанным ударом. Смеяться перестал, но в ответ дернул девчушку за косичку, туго заплетенную на ночь. Она возмущенно всплеснула ручками и наступила ему на ногу, он сделал аналогичный ответный ход, она толкнула его, он ее… не сильно, но глазенки младшей Горной подозрительно загорелись. Стало ясно: еще минута, и они будут драться не на шутку, и если Зои не сдержится, то… Представлять не стала. Вышла из ступора, подлетела к сцепившейся малышне и оторвала их друг от друга. Одной дала по попе, второму по шее и строго-настрого запретила совместно играть в ближайшие два дня.
Сопящие и раскрасневшиеся, они вначале прожигали сердитыми глазами друг друга, но, услышав о наказании, с возмущением посмотрели на меня и почти в один голос воскликнули:
— Как так?
— Почему так много?!
— Не обсуждается. А теперь живо спать.
— Но ведь у меня завтра каникулы заканчиваются, — возмутилась Зои и сникла.
— Кто сказал? — в некотором замешательстве я посмотрела на ребенка. Хран, видимо, решил юлить и заблаговременно племянницу не радовать. Что ж, тогда скажу все я. — Зои, шестнадцать ранее оговоренных дней все еще твои.
— Правда?! — Я кивнула. В следующее мгновение позабывшая о стычке малышка схватила Тимку за руку и потянула к лестнице. — Завтра охотимся на снегирей!
Они скрылись из виду, вновь растворившись в воздухе, и почти сразу же в конце коридора появился наш вояка с безмолвной ношей на плече. Тороп спокойно и легко прошествовал в комнату Гаммиры, свалил отрешенную свекрессу на кровать и запретил мне ее трогать. Затем включил натопитель от камина и принялся наполнять ванную водой. К тому моменту, когда он принес шесть ведер и пошел за седьмым и восьмым, медам открыла глаза и осмотрела комнату на наличие людей. Увидела меня, опять приняла за другую, разозлилась и с царственным пренебрежением напомнила, что ОН принадлежит ей и только ей.
О ком идет речь, я сообразила сразу и клятвенно заверила, что ни в коем случае не претендую.
— Это хорошо. А теперь помоги.
— С чем? — Приближаться, впрочем, как и говорить с Гаммирой, я уже опасалась. Стремительный бросок в ее исполнении, как и крик, были еще свежи в памяти.
— Встать, чтобы… — тут она запнулась и даже будучи под действием грибочков, смущенно сообщила: — Отправиться в закрытую маленькую комнатку.
— О, не беспокойтесь, сейчас я подставлю под вас такую… — поймав взгляд свекрессы, я осеклась на полуслове и побоялась выудить из-под кровати обозначенный сосуд.
— Ты. Сейчас. Поможешь мне. Встать. И сопроводишь в дамскую комнату! — Интонацию тарийка выбрала со знанием, такую, которой тяжело воспротивиться, если стойкости нет.
— Вообще-то… — всего на мгновение задумалась, чего бы ей вредного ответить, и тут же получила окрик.
— Плохо расслышала?! Или невнимательно слушала? Я сказала… — Гаммира повторила приказ, но я не сдвинулась с места, продолжая внимать ее руладам. Голос тарийки хоть и не повышал тональности, но бил словами не хуже рук. Вот теперь мне было понятно, почему Тороп отправил девчат по домам. Медам била по личности, через мелкие поддевки, не оскорбляя напрямую, но хорошенько задевая за живое. Правда, не добившись от меня ничего, она все же позволила себе выйти из образа светской дамы: — Да кто ж набрал таких дур в штат прислуги? Или ты в своей деревне единственная этой хворью была одарена?
— Да, — выдала я с улыбкой и обратила внимание на названого отца, он уже наполнил ванну и обернулся к нам с немым вопросом. — Ей нужно в дамскую комнату, закрытую и маленькую, — охотно пояснила я, используя определения самой Гаммиры.
— Сейчас. — Тороп стянул с плеч мокрую и местами порванную рубашку, отбросил ее в камин, шагнул к свекрессе и приказал: — Хватайся за меня.
— Н-но, мой господин, — и столько смущенного отчаяния в голосе и злого презрения во взгляде на меня. — Пусть лучше она…
— Приказ, — отрубил наш вояка, подхватил оторопевшую медам на руки и скрылся за маленькой дверью. Оттуда вначале раздался тихий писк, затем более громкий лепет, а после и требование — выйти. Тороп ей не ответил, просто вмазал кулаком по двери, и тихое журчание раздалось почти сразу же.
— Зеленая, не вязкая, — произнес он и вышел, бросив через плечо: — Дальше сама.
— Зачем ты так? Она все же чопорная дама, зажатая и надменная.
— То, что она пыталась вытворить во дворе, опровергает не только твое, но и мое мнение о тарийской грымзе. — Хотелось сказать, что это не повод, но он мне не дал, обрадовал: — Да и все произошедшее она не вспомнит.
— И все же можно нежнее с несчастной. Так что давай я ей с купанием помогу, а ты просто в сторонке посидишь.
— Тора, — Тороп так и не отступил далеко от двери, продолжая поучать меня и краем уха прислушиваться к копошениям свекрессы. — Я знаю, с чем имею дело, а ты нет. Я успею среагировать, а тебя она…
— За милую душу удушит? — вспомнила ее слова о бархатке.
— Загрызет. Поганки действуют только так. Иди спать.
Ушла, но дверь не закрыла ни к ним, ни к себе. Перестраховалась, так сказать.
В оставшиеся до рассвета часы я несколько раз просыпалась, прислушивалась к спокойному голосу бывшего вояки. Я знала истории Торопа наизусть, успела выучить, пока лежала в его подвале беспомощной и слабой, приходила в себя после побега и скорбела по родным… маме, отцу, брату, дяде, его приемной дочери Ирис и по единственному любимому. Я плакала, а Тороп гладил по плечу и утешал, отвлекал рассказами о странах, которые успел посетить, о народах, природе и погоде, древних сказаниях и легендах, а еще о национальной еде и сложности ее приготовления. Тут я чаще всего вновь вспоминала маму, а вояка о знаниях, полученных среди лесных. Доставал из схрона оружие и брался за мое обучение. Инструкцию давал в двух вариантах: как убить быстро и как заставить мучиться. Понял, умник, чем я спасала свое сознание, будучи в замужестве, и беззастенчиво этим пользовался.
Тогда казалось, ему все дается легко: и разговоры до рассвета, и тренировка моей слезливой персоны, но только с появлением Тимки в нашей «семье» он с облегчением выдохнул и сказал: «Вот теперь ты на себя руки не наложишь. Останешься жить». Поэтому сейчас, лежа в любимой спальне моего «Логова» и слушая его приглушенный голос, я отстраненно думала, могла ли Гаммира умышленно поесть грибов.
Мое предположение подтвердилось следующим утром, когда невыспавшийся вояка устало тер чуток припухшее лицо, натягивал на багряные засосы ворот свитера и непрестанно зевал.
— Тора… — он прикрыл рот кулаком и помотал головой, прогоняя сонливость, — сдается мне, это завихрение у Гаммиры неспроста. Уж слишком оно многоплановое и детальное. Расспроси свою свекровушку, что там за история была с королем.
Я искренне удивилась тому, что Тороп вредную тарийку больше грымзой не зовет, но еще больше тому, что бред отравившейся принял за отголоски прошлого.
— Думаешь, она и вправду с ним была знакома?
— Конечно. Род Дори — это же третья по значимости ветвь.
— Откуда ты знаешь?
— От нашего мэра, — расплылся вояка в кривой улыбке и зажмурился, подавляя новый зевок.
Вот так новость! То есть он все знал, а я…
— А мне почему не сказал?
— Потому как у нас на дальней заставе выражение «меньше знаешь, лучше спишь» не просто поговорка, а пилюля от душевного расстройства. — Покосился в сторону кухонного окна и проговорил: — Вот и Хран. И не надоело ему девицей семенить?
— Вроде как по уговору он не должен выходить из образа, — прошептала я, будто бы демон мог меня расслышать, и прильнула к окну. — И кого это тростиночка на плече несет? — Прищурилась и не поверила собственным глазам. — Инваго?!