– Провокационно!
Я опустила глаза, потому как униформу именно такой и считала: провокационной и в чём-то вызывающей (особенно ту, что у хаускипинга). И да, надевала я её утром не просто так. Не самый честный поступок, который ещё обязательно отразится на моей карме, но…
Но ради благих же целей!
Поэтому, когда двумя часами позже оба семейства выстроились возле рецепции, держа в руках ключ-карты и кошельки, я стояла с высоко поднятой головой и сдержанно улыбалась. Сдержанно, профессионально, очень вежливо.
Никакого чувства вины.
– Почему среди выселяющихся я не вижу своей дочери? – не глядя в лицо, спросил у меня один из инкубов. – Или ваше бандитское требование выселиться распространяется не на всех?
– На всех, – Шима подождал, пока из терминала выползет лента счёта и вручил её демону. – На всех гостей отеля.
Мне очень хотелось уточнить, что парочка несчастных влюблённых является со вчерашнего вечера моими персональными гостями, и я с трудом удержалась от ещё одной провокации.
Демоны уехали, справедливость восторжествовала, любящие сердца соединились, а моя униформа перекочевала в платяной шкаф, где успешно пылилась вплоть до сегодняшнего дня.
До завтрашнего, если быть до конца честной. Сегодня я пока ещё побуду в своём, не в казённом.
Мы с Костриком вышли из кабинета Макса, и хотя мысли мои были заняты чем угодно, только не проблемами отеля, я попыталась настроиться на рабочий лад. Проводила своего нового шефа (Боже! За что мне это?) в бухгалтерию, официально представила Барракуде, заранее понимая, что она по внутреннему радио передаст всем об изменениях в руководящем составе и о том, что этот самый состав сейчас, вроде как, ревизию проводит.
Чего я ожидала от этой насильственной экскурсии? Пожалуй, придирок, неважно, по существу или нет. Прохладных комментариев и кривых ухмылок, а вместо этого получила крайне сосредоточенного и весьма внимательного слушателя.
– Резервацией обычно я занимаюсь, – рассказывала я, пока мы спускались в зал Отражений. – Ну, и иногда некоторые гости от Макса приезжали, но это редко. Одну из башен мы всегда держим свободной – на случай форс-мажора.
– Например, какого?
– Разного.
– Вроде группы драконов, которые нагрянут нагадано-нечаянно, когда их никто не ждёт, да ещё и уходить не собираются?
Кострик хмыкнул, а я усмехнулась и спросила:
– Пункт о том, чтобы мы в «Мерцающий Замок» драконов не пускали, теперь отменишь? Своим вторым приказом, я имею в виду.
Снова издал этот странный звук: что-то среднее между негромким покашливанием и коротким смешком.
– Посмотрим, я пока ещё не решил.
И вдруг неожиданно:
– Не знаешь, кому могли понадобиться твои фальшивые похороны?
– О. То есть теперь ты уже не считаешь, будто я во всём этом замешана?
– Не считаю.
Мы спускались по узкой винтовой лестнице и, к счастью, не было никакой возможности видеть во время разговора лицо собеседника. Я лишь поэтому и повела Кострика окольными путями, не воспользовавшись лифтом, ибо от одной мысли, что я окажусь с ним наедине в закрытой кабине подъёмника, становилось дурно.
– А что так?
– Подумал и понял, что погорячился с выводами.
Подумал он. Ха! Думать надо было раньше, до того, как претензии мне выставлять. Я, видите ли, стерва у него! Да он сам козёл, каких свет не видывал. Или баран. Ящерица бессердечная с холодной кровью и мозгом размером с горошину.
– А я тоже подумала.
– И?
– И не уверена, что тебе стоит верить. Вот позвоню Мотьке, узнаю, что ей об этом известно, а потом уже разговаривать можно.
За спиной отчётливо послышался зубовный скрежет, и он стал единственной реакцией Кострика на мои слова. Правда у меня в затылке закололо, и под ложечкой, и ещё внезапно захотелось обернуться, прижать этого недодракона к стене и потребовать ответа. За всё.
Вдох. Выдох-выдох. Вдох.
Последний поворот – и мы ступили на каменный пол зала Ожидания.
Первые владельцы Замка – он ведь не всегда был отелем, построенный ещё в Средневековье, он служил домом не одному поколению знатных господ и вельмож – использовали это помещение в качестве холодильника. С зимы забивали прилегающие к залу комнаты снегом и льдом, тем самым понижая общую температуру до 2-5 градусов. А стены были такие толстые и так глубоко расположены, что эти зимние запасы, бывало, не таяли до нового снега.
Сейчас в тех комнатах хранился инвентарь и необходимая для настройки Отражений техника, а в зале всё равно было очень холодно.
– У нас есть одна групповая арка, – продолжила я вводить в курс дела Кострика. – И четыре индивидуальных перехода, но о подробностях тебе пусть лучше Матеуш расскажет.
Странно улыбаясь, парень оглядывался по сторонам. Наклонился, зачем-то потрогал кончиками пальцев пол.
– А почему не ты?
– Потому что это его вотчина.
Я пожала плечом.
– М-да? А мне послышалось, что ты закончила обучение и можешь работать навигатором.
– Могу, но…
– Но не хочу? – Кострик улыбнулся. – А может, тряхнём стариной? Ты и я.
– Я…
– Когда там эти вампиры прибывают? Завтра? Вот мы с тобой их и встретим. А Матеуш пусть чердаками займётся. Проверит фильтры на окнах и всё остальное. Не мне его учить.
Пришла моя очередь испытывать прочность зубной эмали.
– То есть ты хочешь, чтобы завтра утром я была здесь и открывала групповую арку для вампиров?
Кострин кивнул.
– В униформе?
– Тебе приказ в письменном виде выдать?
Покачала головой. Ох, чувствую, вторник будет еще хуже понедельника. Не для меня, для моего нового босса. Вампиры – они, конечно, не инкубы, на провокационно одетых дам с неоригинальными намерениями не бросаются, но у них же капуза, им же ничего нельзя… Уже боюсь представить степень их ярости… А уж степень ярости руководителя их группы…
– Зачем? И так всё понятно.
До конца рабочего дня Кострик ходил за мной, как привязанный, даже на время обеда не оставил в покое, а мне, между прочим, из-за него кусок в горло не полез. Поэтому нечего удивляться, что шести часов вечера я ждала, как христиане ждут второго пришествия Христа. А едва дождавшись, со свистом умчалась в свои покои.
Кострин попытался было и тут увязаться за мной, но я захлопнула дверь перед его носом, решительно отрезав:
– Не в этой жизни.
Целый час было тихо, а потом телефон, который я за день измучила своими попытками дозвониться до Макса или Мотьки, звякнул первым принятым сообщением: «Нам всё равно придётся нормально поговорить».
И вторым: «Мы не с того начали».
И третьим: «Это моя вина, но поговорить всё равно надо».
– Пошёл ты! Пошёл ты…
Я не стала задаваться вопросом, откуда у Кострика номер моего мобильника, и ежу понятно, что в личном деле посмотрел, и, борясь с желанием разбить ни в чём не повинный аппарат о стену, открыла Мотькин контакт и быстро настрочила пару предложений, общий смысл которых сводился к тому, что если она не войдёт немедленно в Skype, чтобы кое-что мне объяснить, то я не постесняюсь позвонить её маме и рассказать о том, где её любимая Матильдочка прячет сигареты и что последние выходные мая она провела далеко не в «Мерцающем Замке».
Сигнал вызова в Skype раздался ещё раньше, чем я успела как следует устроиться на кровати, захватив с собой ноутбук.
– Ты озверела? – вместо приветствия набросилась на меня подруга. – А если б СМСку кто-нибудь из моих прочитал?
– В следующий раз не будешь игнорировать мои звонки, – нравоучительным тоном отозвалась я. – Или ты думаешь, что я просто поболтать звоню? Точно не двадцать раз за день.
Мотька скорчила виноватую рожицу и, глянув себе за спину, прошептала:
– Понимаешь, в шахматном клубе была. Там телефоном нельзя пользоваться.
– Ясно…
На тайном языке Матильды словосочетание «шахматный клуб» означало «встреча с любовником». Он был постоянным и неизменным и вот уже почти четыре года совершенно тайным. Зачем Мотьке был нужен этот геморрой и почему она так старательно скрывала свою личную жизнь от родных, я так и не поняла. Всё же мы уже давно не дети и в полном праве сами решать, с кем нам встречаться и кого впускать в своё сердце или, к примеру, постель.
– Но сейчас-то ты, как вижу, дома. Руки бы отсохли перезвонить?
– Извини.
В этом вся моя подруга. Всю жизнь в ней борется альтруист с эгоистом. Последний побеждает чаще.
– У тебя что-то случилось?
– Кострик случился, но это сейчас не главное, потому что…
– Кострик? – проорала Мотька, да так громко, что я торопливо уменьшила звук в компьютере.
– Ты спятила, так орать? Мне для полного счастья сторонних слушателей не хватает.
– Что ему от тебя надо? – моя отповедь на Мотьку абсолютно не подействовала, и девчонка продолжала яростно орать (но я-то звук уже уменьшила). – Да я из этого Кострика в две секунды Кастрика сделаю, если он только посмеет подкатить к тебе свои яйца!
– Матильда! – застонав, я спрятала лицо в ладонях. – Да причём здесь это? Какие… яйца? Никаких яиц в моей жизни больше не будет.
– Вообще никаких? – Мотькину моську перекосило от ужаса. – Варька, ты…
– Закрыли тему! – рубанула ребром ладони по воздуху я. – Не хочу говорить о Кострике и его яйцах. Ни сейчас, ни когда-либо в будущем. Это понятно?
Матильда обиженно моргнула.
– Но ты же сама позвонила. Я думала, случилось что-то серьёзное…
– Мои фальшивые похороны за достаточный повод для звонка сойдут?
– Что? – Даже через камеру было видно, как у подруги расширились зрачки. – Откуда ты… то есть, я совсем не то хотела…
– Пока ты не придумала, что соврать, могу я тебя попросить рассказать мне правду?
– Варьк, а может, не надо? А?
Неисправима! И, несмотря на то, что мы с ней ровесницы, я всегда чувствовала, что старше её года на три-четыре. Вот и сейчас. Как можно было ляпнуть такую глупость? Я молча ждала, и Мотька, наконец, призналась: