– Ага. У меня за утро рука дрочить устала… Варьк, слушай, раз уж ты теперь вступила во взрослую жизнь, может, и мне дашь?
– Может, и дам.
Сердце больше не болело. На его месте в груди образовалась пустота. Чёрная дыра, затягивающая в себя все мои мысли и чувства.
Вернула Бароневичу телефон и вернулась на своё место, стараясь не думать о… стараясь вообще не думать.
– Что, правда? Серьёзно? А когда? Я после экзамена совершенно свободен. Можем отпраздновать, ну и…
– Барон, завали пасть.
Кто произнёс последнюю фразу, я не поняла. Точно не я. Мне в тот момент речевая функция отказала полностью.
Села. Открыла конспект. Буквы плясали перед глазами, а слова утратили смысл. Только бы не заплакать. Только бы не заплакать!
За что?
Пришла Мотька. Я видела, как она разбила мобильник о голову Барона, но что она при этом говорила, не слышала. Да и потом, когда подруга упала на соседний стул, я смотрела на то, как шевелятся её губы, и не слышала ни единого слова. Будто оглохла.
За что?
В аудиторию вошел Хустов и попросил остаться тех, кто будет отвечать в первой пятёрке. И мне бы встать и уйти, да ноги подкашивались, едва за билетом спустилась и кое-как вернулась назад. Сидела, отчётливо ощущая звенящую пустоту на плечах и в груди, писала ответ на вопрос. Решала ситуативную задачу. Не думала. Отвечать пошла первой. Села перед профессором, открыла рот и… и ничего. Речь так и не вернулась.
– Кок, я, в отличие от своих коллег, не собираюсь ставить вам оценку из сочувствия к вашей беде. Вы планируете сдавать экзамен или будете мне тут вселенскую скорбь изображать?
Вселенскую скорбь?
Из сочувствия к беде?
За что?
Вдох-выдох.
Вдох. Вдох. Вдох.
Ещё одна попытка произнести хоть слово – и облом.
Я поднялась, даже зачётку забирать не стала, и вышла. Из аудитории, по коридору мимо одногруппников, игнорируя их вопросы и нервные вскрики, мимо Мотьки, на улицу. Подальше от… от всего.
Зачем было… так?
Не помню, как добралась до квартиры дедушек. Понятия не имею, почему не умерла. Меня в тот день на плаву вообще только одна мысль держала: маме, папе и Эду сейчас мои неприятности здоровья не добавят, а потому в больницу мне нельзя. Хотя надо. Очень сильно! Говорить я так и не начала. Хотела, но…
Ни звука не вырвалось из горла, ни всхлипа.
Дверь открыл дед Артур и, увидев меня, схватился рукой за грудь.
– Что?
На тихий вскрик из кухни выскочил дед Шурка, окинул острым взглядом сложившуюся в прихожей ситуацию и сплюнул сквозь зубы:
– Кур-рва! Говорил же, нельзя было этого поганца к тебе подпускать.
Хлюпнула носом и бросилась к нему, обняла за шею, втянула в себя знакомый, такой родной запах – смесь мыла, табака и терпкого одеколона, – и всё же выдавила из себя:
– Де-еда, как же так? За что? Я ведь…
С речью ко мне вернулась способность плакать. Я за тот день и последовавшую за ним ночь ведра три наревела, не меньше, десятилитровых. А деды ничего, терпели, по очереди ездили в больницу что-то врать обо мне родителям и брату, ни на секунду не оставляя меня одну, успокаивали, отпаивали коньяком и чаем, обещали оторвать мерзавцам яйца…
– Почему мерзавцам? – Растерянно моргнула я.
– Так Хустов же, свинюга! – Дед Артур возмущённо взмахнул руками. – А я его ещё интеллигентным человеком считал. Дуболом! Завтра же пойду на кафедру и потребую, чтобы тебе назначили пересдачу у другого преподавателя или…
– НЕТ!
Я вскочила с кровати, отбросив в сторону одеяло.
– Дедуль, пожалуйста, не надо! Только не… я не… Не хочу. Я не смогу туда… Опять… С ними со всеми…
– Может, расскажешь всё-таки, что случилось?
Дед Шурка следил за мной и о причинах моего нервного срыва догадался сразу, вот только подробности… Нет, в подробности я так их и не посвятила. Да и не только их. Никого. Ни за что на свете. Это так гадко и так стыдно!
– Деда, пожалуйста. Это уже не важно… Не надо ничего, пожалуйста. Я всё равно туда не вернусь. Я решила забрать документы.
С беднягой дедом Артуром едва второй раз за сутки инфаркт не приключился.
– Вареничек! – ахнул он. – Как же так? Да чтобы из-за какого-то паршивца…
– Деда!! Не надо!
От одной мысли, что я вернусь в университет, туда, где Кострик, где все обсуждали нашу с ним связь, дрочили на мою фотку, злорадствовали… становилось тошно. Да и мечта, детская мечта стать навигатором, как папа, исчезла. Думаю, что её засосало в ту чёрную дыру, которая образовалась на месте моего сердца…
– Арти, не лезь к малышке со своим образованием. Это в жизни не главное, – проворчал вернувшийся из больницы дед Шурка.
– Но как же…
– Не главное! Я сказал, – и уже совсем другим тоном, мне:
– Варежка, ты с документами не торопись. Пока забирать не будем, академку оформим. А я по своим кругам поговорил, нашёл для тебя интересный вариант. И уедешь от всего, чтоб не напоминало, и опыт хороший, если надумаешь к навигаторству вернуться. Администратором в «Мерцающий замок». Пойдёшь?
– В «Мерцающий замок»? – Ох! Мне на миг показалось, что даже в груди болеть перестало. – А мама? Как же, что же…
– А маме что-нибудь соврём! – в один голос заверили меня деды.
И маме, и папе.
Мы заливались соловьями – особенно эти старые прохиндеи – и, главное, такую ерунду несли, в частности, я – какую-то невыносимую чушь об уникальном опыте, который я получу при прямом общении с иномирянами, не покидая пределов родины.
Но нам поверили.
И в пятницу, шестого июля, я познакомилась с сэром Арсеном Ренуаром Максимилианом Ро, владельцем единственной в нашем мире сети отелей «Мерцающий замок». Уникального места, где могут найти прибежище все оказавшиеся в затруднительном положении иномиряне. Ну, и людям здесь тоже были рады.
Глава первая. Возрождение из пепла
Феникс – мифологическая птица, обладающая способностью сжигать себя и затем возрождаться. Известна в мифологиях разных культур <…> Предвидя смерть, сжигает себя в собственном гнезде, а из пепла появляется птенец.
– Варварочка, – горничная Нинон влетела ко мне в кабинет с таким выражением лица, словно за ней гнались все всадники Апокалипсиса. Прижала ладонь к обильной груди, что отчаянно рвалась на свободу из низкого декольте, и с апломбом, достойным хорошей трагической актрисы, произнесла:
– Беда в Северной башне.
Пять лет назад я бы после такой вот заявочки сорвалась с места и с отчаянием самоубийцы бросилась на амбразуру – спасать родной отель. Сейчас мне, во-первых, это было по статусу не положено: фронт-офис менеджеры (главные администраторы, если по-простому) по отелю сломя голову не бегают. А во-вторых… Во-вторых, Нинон у нас работала уже два года – вот как из циркового училища ушла, так к нам сразу и устроилась, – и за этот период я превосходно изучила характер своей, пусть и глубоко талантливой, но всё же лучшей горничной. Поэтому, прежде чем хвататься за огнетушитель и нажимать аварийную красную кнопку, я щёлкнула пальцем по кнопке мышки и вывела на экран таблицу бронирования на ближайшие две недели.
– М-м-м… – посмотрела на Нинон с укоризной. – Нин, ты же два года у нас уже работаешь. Должна бы привыкнуть к тому, что отель сам подстраивается под будущих постояльцев. Магия…
– …будь она неладна, – со вздохом закончила за меня мою любимую поговорку горничная. – Но, Варечка, тут же что-то совсем ужасное! Честное слово! Стены же совершенно чёрные стали, скользкие, зараза, как тефлон. И окна исчезли, а там такие красивые витражи были… И это я молчу про ковры, люстры, мебель… А серебро?
– Успокойся, – я подняла руку, чтобы прервать этот словесный поток. Если Нинон вовремя не остановить, она до утра будет по памяти перечислять всё, что находится в каждой комнате Северной башни, в её банкетном зале и во всех подсобных помещениях. – Это всего лишь фениксы. И, во-первых, они очень хорошо платят. Очень, понимаешь? А во-вторых, стоит им уехать, замок всё вернёт в исходное положение.
Эта удивительная особенность отеля поначалу меня здорово завораживала и пугала. Всё-таки сложно привыкнуть к тому, что на месте прачечных в одну ночь может возникнуть бассейн, а в подвалах стены покроются слизью от невероятной влажности. Или на крыше появится взлётно-посадочная полоса. Или парк накроется пуленепробиваемым прозрачным куполом. Или… Да сколько было этих «или» за пять моих лет, проведённых в этом изумительном месте? Устану перечислять…
– Фениксы? – взгляд Нинон подёрнулся мечтательной дымкой, а грудь в декольте опасно заколыхалась. – Никогда их раньше вблизи не видела. Варь, а правда, что они…
– Они муж и жена, Нин, – умерила я пыл горничной. – Поэтому и не мечтай. Фениксы, как лебеди, пару выбирают раз и на всю жизнь… И это, кончай уже читать романтическую чушь про иномирян. Нинон, будь человеком, а? Ну, нет же сил никаких! Каждый раз одно и то же! Забыла, как в прошлом году от оборотней по всему парку бегала, в чём мать родила?
Нинон обиженно засопела и отвела глаза.
Ну, вот… Самое сложное в моей должности – это оставаться другом для подчинённых, но при этом быть ещё и начальницей.
– Всё, котя. Без обид. Иди работай. А в Северную башню не ходи. Там сложные гости, они просили, чтобы я их лично обслуживала и никого – никого! слышишь? – на их территорию не пускала.
– У них медовый месяц, что ли?
Нинка оттаяла привычно быстро, и в её глазах сразу же загорелся опасный огонёк. Ну, всё! Теперь надо ждать сюрприза для новобрачных…
– Угадала, – улыбнулась я. Объяснять, как фениксы пользуются услугами отеля для того, чтобы умереть и воскреснуть в безопасности, не стала. Во-первых, не хотела ещё больше подогревать и без того неуёмное любопытство горничной, а во-вторых, вспомнила, как столкнулась со своим первым «семейным воскрешением».
Само собой, тогда Макс меня и близко не подпустил к их территории, да и сама б не совалась, если б он не совершил одну стратегическую ошибку: раскрыл мне всю правду о цели их визита.