Я чистила плоды занда, сидя на крыльце, и первое, что увидела – ее тень, длинную и острую, будто нож, воткнутый в землю.
– Слышала, ты теперь рудником владеешь, – ее голос, вкрадчивый и холодный, скользнул по моей спине, как прикосновение ледяного лезвия. От него по коже пробежали мурашки. – Решила поздравить.
Мишери стояла, закинув голову так, что закатные лучи Яферы слепили меня, отражаясь от шпилек в ее черных волосах. Прическа – идеальная, тугая, будто панцирь.
– Не надо поздравлений, – бросила я, стараясь, чтобы голос звучал ровно, хотя внутри все сжималось от неприязни. Нож в моих руках чуть дрогнул, срезая слишком толстый слой кожуры с плода.
– Обиделась? – Мишери картинно надула губы, и фальшь в ее голосе стала такой густой, что ее можно было бы резать ножом. – Ну, я же не хотела с тобой враждовать, просто разозлилась, что в моей таверне кто-то живет.
Я стиснула зубы. В ее таверне… Эта ложь была такой же ядовитой, как и содержимое бутыли в ее руках.
– Проваливай отсюда, Мишери, – прошипела я, едва сдерживая рвущуюся наружу ярость.
Она театрально вздохнула, демонстративно медленно поставила свою бутыль на шаткий деревянный забор.
– Ну что ты так сразу? Давай выпьем за перемирие? – эта нахальная девица, не дожидаясь ответа, извлекла из котомки пару грубоватых глиняных стаканов и принялась разливать зеленоватую жидкость. Мутный напиток нехорошо булькнул. Затем она бесцеремонно подошла ближе, протягивая мне один из стаканов. Ее глаза при этом опасно сузились, а на губах играла едва заметная, самодовольная усмешка. – Давай же, подругами мы может и не станем, но и врагами нам быть незачем.
Я взяла предложенный стакан. Тяжелая, грубая глина неприятно холодила пальцы. Зеленоватая жидкость внутри казалась густой и маслянистой, источала едва уловимый, тошнотворный запах болотной тины. Секунду я рассматривала это «примирительное» пойло, потом, смерив Мишери ледяным взглядом, одним резким движением выплеснула содержимое на грядки огорода. Жидкость впиталась в землю темным уродливым пятном.
– Неужели я настолько похожа на непроходимую дуру, чтобы пить твою отраву? – голос мой звучал спокойно, но в нем звенела сталь. – Убирайся.
Мишери застыла, словно изваяние. Ее приторно-сладкая улыбка, еще мгновение назад кривившая губы, треснула, как тонкий лед, и из-под нее проступил хищный, волчий оскал. Глаза сузились, превратившись в две узкие щели, в которых плескалась неприкрытая злоба.
– Жербан! – ее крик был резким, как удар хлыста, она не сводила с меня тяжелого ненавидящего взгляда.
По команде, из-за покосившегося забора, как черти из табакерки, выскочили трое. Первым был Жербан – тощий, жилистый, с вытянутым, неприятным лицом, напоминающим морду голодного демодрила. Он хищно осклабился, и его пальцы с громким, сухим треском прошлись по костяшкам. За его спиной маячили двое других – настоящие горы мышц, коротко стриженные бычьи затылки, тупые, безразличные лица. На широких кожаных ремнях угрожающе покачивались грубые рабочие топоры, отполированные до блеска частым использованием.
– Держи ее, – прошипела Мишери, в ее голосе теперь не было и тени притворной любезности.
Сердце ухнуло куда-то вниз. Инстинкт самосохранения заставил меня рвануться к спасительной двери дома, но было поздно. Жербан, несмотря на худобу, двигался с пугающей быстротой. Он настиг меня внутри дома. Его пальцы, костлявые и сильные, как железные крючья, мертвой хваткой вцепились в мои волосы у самого черепа. Боль была такой острой, что на глаза навернулись слезы.
– Ах ты, наглая тварь! – заверещал он мерзким, визгливым голосом, дергая меня за волосы так, что голова мотнулась назад. Одним рывком он развернул меня и с силой швырнул на грубо сколоченный кухонный стол. Посуда на нем подпрыгнула и со звоном посыпалась на пол. – Ты что, не слышала?! Моя жена тебе мир предлагает, а ты нос воротишь!
Мишери медленно, с кошачьей грацией, подошла ближе. Она не забыла прихватить с забора свою бутыль с ядовитым варевом, и теперь покачивала ее в руке, словно драгоценность. В ее глазах плясали злорадные огоньки.
– Держи ее крепче, Жербан, – голос сочился удовлетворением. – Кажется, наша гостья немного не в духе. Придется преподать ей урок вежливости.
Они прижали меня, а Жербан, хихикая, зажал нос. Я боролась, но Мишери уже приготовилась влить зелье мне в горло. Ее глаза сияли жадным блеском, предвкушая момент триумфа. Вдруг, откуда не возьмись, выскочила Тьма. Шипящий рычащий комочек ярости – она взлетела на плечи Жербану и молниеносно вцепилась когтями ему в лицо, а маленькими, но острыми клыками – в шею.
Я жутко перепугалась. За Тьму, за себя. Но больше за мою милую лери. Хоть сейчас она и не выглядела милой, я то понимала, что этот малюсенький зверечек ничего не сможет противопоставить этим негодяям, кроме своей безудержной храбрости. Они могут ее покалечить и даже убить!
Жербан завопил и отпустил меня. С его лица исчезла самодовольная ухмылка – теперь в глазах пылали ярость и ненависть. Вцепился в Тьму, с трудом отодрал ее и швырнул в сторону. Я кинулась на него, но меня тут же перехватили два головореза, которых эта парочка привела себе в помощь. Я вспомнила про магию от Арти. Не собиралась ее использовать, боялась, но сейчас это все отступило на второй план. Сейчас я должна защитить Тьму и себя – все средства хороши.
В моих ладонях начали образовываться шипящие всполохи серебристой магии.
– Совсем слепые что ли?! Не видите?! Она колдует! – завопила Мишери и стукнула меня чем-то тяжелым по голове.
Я потеряла сознание. Позже, когда начала приходить в себя, ощутила, что задыхаюсь, глотая противную жижу. Она обожгла горло, словно расплавленный свинец. Мир поплыл. Голоса стали далекими, будто из-под воды.
– Все, хватит, – Мишери одобрительно кивнула. – Теперь слушай.
Тело стало ватным, мысли – густыми, как смола. Где-то внутри кричала я, но голос не слушался.
– Возьми, – голос Мишери, теперь лишенный всякой фальшивой сладости, был тверд и холоден, как сталь.
Она с силой втиснула мне в ладонь какой-то тяжелый, холодный предмет. Это был артефакт, гладкий, округлый, размером с крупное яблоко, отливающий тусклым, неземным светом, будто заточенная внутри него луна билась в агонии. Поверхность его испещрена тонкими, едва заметными рунами, которые, казалось, вибрировали под моими пальцами.
– Здесь достаточно магии, чтобы убить дракона. Один-единственный удар. Но смотри, не промахнись, второго шанса не будет. Илидан у прорыва, сражается. Он поглощен битвой и на тебя, мелкую сошку, даже не взглянет. Подойди и убей его. Слышишь меня? Убей Илидана!
Ее губы, тонкие и злые, медленно растянулись в жуткой, хищной улыбке, обнажая ровные белые зубы. Это была улыбка победителя, наслаждающегося бессилием своей жертвы. Жербан, стоявший рядом, мерзко хихикнул, его узкое лицо исказила злобная гримаса. Он с силой пнул меня тяжелым, грязным сапогом в бок, выбивая остатки воздуха из легких.
– Слышала, шлюха драконья? – прошипел он, его голос сочился ядом и презрением. – Убьешь этого проклятого выродка – еще спасибо нам скажешь, что избавили мир от такой пакости.
Мишери бросила на мужа странный взгляд – в нем мелькнуло что-то похожее на раздражение или даже предостережение, но я была не в том состоянии, чтобы разбирать скрытые смыслы. Мой разум был вязким, неповоротливым.
Они ушли, оставив меня на коленях посреди кухни, одну, с этим ледяным артефактом в руке и ядом, растекающимся по венам. Я искала глазами Тьму, но не находила. Я лихорадочно озиралась, сердце колотилось от ужаса, но ее нигде не было. Маленький храбрый комочек ярости исчез. Что они сделали с ней? Куда бросили? Жива ли она? Паника волной захлестнула меня. А приказ… приказ Мишери… Он бился в голове глухим набатом, но его чудовищный смысл все еще не укладывался в сознании, отторгался им. Рука, словно сама по себе, все сильнее сжимала холодный артефакт, ощущая его зловещую, дремлющую мощь. Пальцы свело судорогой.
Неожиданно для себя я почувствовала, как ноги подо мной выпрямляются. Медленно, рывками, я поднималась, словно марионетка, чьи нити дергает невидимый, пьяный кукловод.
Ноги несли меня к прорыву, будто по невидимым рельсам. Артефакт в руке пульсировал, как второе сердце, в такт голосу Мишери, глухо звучавшему в висках: «Убей. Убей. Убей». Глаза застилала мутная пелена, но сквозь нее я видела все – кровавое зарево над холмом, два прорыва, которые как черные язвы изрыгали троганов. Их угловатые тени метались в клубах едкого дыма и пыли, а протяжный, леденящий душу вой сливался в единую какофонию с оглушительным грохотом боевой магии. Воздух пропитался запахом гари, серы и страха. И я шла прямо в это пекло.
Илидан, исполинский и величественный, парил над этим кипящим хаосом, словно грозовой дух, принявший облик дракона. С чешуей, отливающей всеми оттенками ночной грозы – от глубокого индиго до иссиня-черного, каждая чешуйка казалась выкованной из самого сумрака и переливалась в сполохах магических разрядов. Могучие, перепончатые крылья, вздымали ревущие вихри, которые сметали и отбрасывали целые стаи омерзительных тварей, лезущих из прорыва.
Дракон, поглощенный яростью битвы, ревом врагов и собственной первобытной силой, не видел, не мог заметить, как крошечная, почти невидимая фигурка, управляемая чужой, злобной волей, неумолимо приближалась к эпицентру этого ада. Я шла, судорожно, до побелевших костяшек, сжимая в руке холодное, пульсирующее зло. Рука моя мелко дрожала. Я билась в конвульсиях отвращения и ужаса, но пальцы, скованные ядом, не разжимались, превратились в тиски, удерживающие орудие страшного предательства.
Земля стонала, небо рвалось в клочья от магических разрядов. Илидан сражался не один. Рядом с ним, словно верные волкодавы, защищающие своего вожака, бились несколько десятков преданных воинов, каждый из которых стоил сотни обычных солдат. Они, выстроившись несокрушимой стеной, отчаянно сдерживали неумолимый натиск тварей из второго, меньшего прорыва, образуя живой щит. Не давали мерзким ордам растечься по долине, неся с собой смерть, разрушение и отчаяние.