— Я умывался, — отвечал Полосатик, хорошо помня, что утром он чистил о влажный мох нос, глаза и зубы.
— Надо, надо умываться, — ворчал заяц, не веря, видимо, Полосатику, и говорил: — А ну-ка, нагнись, я проверю твои рога.
Полосатик наклонял голову, заяц лапой трогал его рога и ворчал:
— Слабо, слабо растут. Ты, наверное, редко их чешешь.
— Нет, я очень часто чешу, — отвечал Полосатик, и ничуть не преувеличивал, потому что в том месте, откуда росли рога, все время сильно чесалось, и он постоянно терся лбом о кору деревьев.
— Больше, больше надо чесать, — наставлял его заяц и спрашивал: — Ну, а куда ты так скоро бежишь?
— К ручью, — отвечал Полосатик.
— Успеешь, — кряхтел заяц. — Посиди со мной. Все вы, молодые, только и знаете, что туда-сюда бегать. Вот постареете, тогда многое поймете. Тогда бегать уже не захочется.
Полосатику не очень нравился ворчливый заяц, но заяц многому научил его, и он был ему за это благодарен. Как-то раз Полосатик заметил под лиственницей чудное растение на длинной ножке. Пока он обнюхивал незнакомую штуку и решал, стоит ее есть или не стоит, подскакал старый заяц.
— Кхе-кхе-кхе, — закряхтел он. — Оказывается, грибы пошли. Почему же ты не ешь этот гриб?
— А можно? — спросил Полосатик.
— Этот можно, этот гриб подосиновик, — посмеиваясь, объяснил заяц, довольный тем, что он все знает. — Ваши олени их любят. Когда вылезут все грибы, я тебе покажу, где съедобные, а где поганки. А пока ешь подосиновик.
Полосатик попробовал гриб и пришел в великий восторг — до того ему понравилось. Он откусил ровно половину шляпки, а остальное оставил старому зайцу.
— Что ты! — скривился заяц, и голова его совсем затряслась от отвращения. — Я грибов не ем, у меня от них понос бывает.
С тех пор Полосатик полюбил грибы больше сахара и сгущенки.
Посидев с зайцем, Полосатик бегом припускал к ручью, на ходу переговариваясь с птицами, белками, бурундуками. Выбежав к ручью, он подходил близко к воде, замирал и смотрел на воду. В воде появлялся тонконогий рыжий олененок с двумя белыми полосками на шее и на спине, с узкой грудкой и короткими рожками. Это удручало и печалило Полосатика. Он помнил своего отца, сильного, рогатого оленя.
Каждый раз, несясь к ручью, думал, что уже стал таким же, как отец, и всякий раз видел в воде какого-то тощего заморыша. Горько вздыхая, Полосатик плелся назад на буровую, а птицы сверху озабоченно кричали ему:
— Полосатик, Полосатик, почему ты такой грустный?
Полосатик не отвечал.
— Почему, почему? — сгорали от любопытства глупые птицы.
Лишь один старый заяц уже давно догадался о его печали и наставлял Полосатика:
— Не спеши делаться старым, молодым лучше быть.
Но это не утешало Полосатика.
Меж тем на буровой произошли некоторые изменения. К Геологам стала часто приезжать совсем молоденькая Женщина. Каждый раз, когда начинали поднимать и развинчивать трубы, чтобы достать керн, за деревьями слышался нарастающий рокоток и на поляну въезжала на мотоцикле Женщина. На ней были брюки, брезентовая куртка, накомарник, а звали ее Техник.
Еще до того, как начать вытаскивать трубы, Геологи уже почему-то волновались, поглядывали в гущу деревьев и говорили друг другу:
— Что-то Техника нет… Запаздывает наш Техник…
Но молоденькая Женщина всегда приезжала вовремя: когда еще не был выбит из трубы керн. Она оглядывала поднятый из глубины грунт, укладывала его в специальные формочки, заходила в одну будку, в другую, трогала руками трубы, рылась в ящиках, где хранился старый, высохший керн, потом садилась на спиленное дерево или на какой-нибудь чурбачок, доставала из полевой сумки журнал, что-то записывала.
В первые дни она не задерживалась на буровой, а записав что нужно в журнал и поговорив с Геологами, садилась на мотоцикл и уезжала. А потом перестала торопиться, оставалась на буровой до темноты, и Полосатик видел, как однажды, когда уже совсем стемнело и зажглись звезды, Женщина и Леха вдвоем сидели у костра. Леха играл на гитаре и негромко пел, она слушала и ворошила прутиком горячие угли в костре. Потом они о чем-то говорили, молоденькая Женщина смеялась, и от смеха на ее щеках, освещенных красным пламенем, появлялись ямочки.
Затем Женщина стала приезжать и в неурочное время — когда не поднимали керн. Она садилась на спиленное дерево подождать, пока Леха кончит смену, и звала к себе Полосатика. Женщина заметила его в первый же день и, как все другие Геологи, любила поговорить с ним.
— Ну, ложись, Полосатик, расскажи, как дела, — просила она его.
Полосатик подгибал ноги, опускался в мох, клал голову ей на колени. Женщина гладила его, почесывала за ушами и говорила:
— Полосатик… Хороший такой… Умница…
От ее слов и поглаживания Полосатику становилось очень приятно. Рука у Женщины была мягкая, а голос такой певучий, что Полосатику казалось, будто это солнце водит по его спине теплой ладошкой, а ручей что-то такое напевает и напевает ему, уговаривая уснуть.
В такие минуты Полосатику почему-то всегда вспоминалась белая долина, где он родился, мать-олениха и отец-олень, Мальчик и Пастух, и то, как он бегал ловить солнце и как накинулась на него пурга и нарочно замела следы, чтобы он не догнал стадо…
А дни бежали, бежали, и Полосатик вдруг заметил, что в тайге все начинает меняться. Были лиственницы зелеными — и уже сыплется с них желтая хвоя, стало меньше мошки, почернели кустики смородины.
Однажды поутру он вылез из палатки и удивился: мох вокруг белый, белеет крыша малой будки. Полосатик поежился от непривычной белизны — не поймешь, снег или не снег! Из палатки вышел Мастер, потрепал Полосатика по загривку.
— Что, не нравится заморозок? Ничего, браток, перезимуем, — сказал Мастер. — Скоро нам вагончик притащат, угольком кочегарить будем.
А в общем, на буровой все шло по-прежнему: тарахтело в одной будке, гупало в другой, Геологи варили на костре еду, кормили Полосатика сахаром и сгущенкой.
Как-то, повесив на плечо свою трубку, Леха кликнул Полосатика.
— Пошли вдвоем пошатаемся, — сказал ему Леха.
Они бродили по тайге до позднего вечера.
Несколько раз Леха срывал с плеча свою трубку, вскидывал ее к макушкам лиственниц и что-то такое делал, после чего из трубы вырывался огонь и вокруг оглушительно неслось: «бух, бух, бух». На деревьях качались ветки, сыпались сучья, птицы шарахались вверх, хлопали крыльями и кричали:
— Полосатик, Полосатик, удирай, он тебя убьет!
Полосатик отвечал глупым птицам, чтоб они не волновались, но птицы из-за шума не слышали его.
Старый заяц, увидев Полосатика вместе с Лехой, поспешил нырнуть в кусты, а знакомая белка показала ему язык и спряталась в дупло.
На другой день Полосатик возвращался от ручья и повстречался с белкой.
— Здравствуй, Полосатик, — поздоровалась она, выпрыгнув из дупла на ветку. — Ой, как ты подрос, какие у тебя рога стали!
— Правда? — обрадовался Полосатик, хотя сам он, сколько ни гляделся в воду, не находил в себе никаких перемен.
— Конечно! Посмотри, какое у тебя уже широкое копытце. Скоро ты будешь красивый, как твой отец.
— Разве ты знаешь моего отца? — удивился Полосатик.
— Не знаю, но догадываюсь, что он красивый, — кокетливо ответила белка, прикрывая лапой щербинку во рту. И спросила: — Но зачем ты с Охотником ходишь? Он тебя убьет.
— С каким Охотником? — не понял Полосатик.
— Вчера ты с ним ходил, — напомнила белка.
— Это не охотник, а Человек, — ответил Полосатик.
— Много ты понимаешь! — рассердилась белка. — Вот увидишь, он тебя убьет.
— Неправда, он хороший, — сказал Полосатик.
— Глупый ты, глупый! — Белка показала ему язык и исчезла в дупле.
Одноухий заяц тоже стал выговаривать Полосатику за то, что он ходил с Охотником.
— Да это не Охотник, а Человек, — заступился Полосатик за Леху.
— Человек, Человек, — забрюзжал заяц. — Слушай, что тебе старшие говорят, мал еще рассуждать. Вот я тебе расскажу одну историю. Это случилось, когда еще жила моя зайчиха…
Но на сей раз Полосатик не стал слушать длинные рассказы старого зайца и убежал от него. Он помнил, что белка расхваливала его рога, и решил еще разок сбегать к ручью: а вдруг он плохо смотрел в воду, вдруг рога разветвились? Но в воде опять показался олешек с короткими рожками. Правый рог торчал, как палка, и к нему лепилась шишечка, а на левой палке даже шишечки не было.
«Ничего, — весело подумал на этот раз Полосатик. — Если старый заяц говорит, что рога вырастут, так и будет. Старый заяц все знает».
И он припустил вдоль берега, то и дело поглядывая на воду, где бежал другой Полосатик с короткими рожками. Полосатик на бегу боднул другого Полосатика, тот закачался, куда-то пропал, но тут же всплыл и побежал дальше.
Вдруг Полосатик замер. Сердце его оборвалось, потом радостно заколотилось: по другую сторону ручья стояла его мать — олениха, рыжая, с высокими рогами. Она выгибала тонкую шею, стараясь поймать красную рябиновую гроздь, но ей мешало заходящее солнце. Солнце падало на нее, слепило глаза, она жмурилась и теряла гроздь.
Полосатик прыгнул в ручей, выбрался на тот берег и, забыв отряхнуться, побежал к своей матери. И только тут заметил, что она не одна: под брюхом у нее копошился олешек. Острый запах вкусной жидкости ударил в ноздри Полосатику. Ни с чем не сравнимый, давно забытый запах вдруг проник во все его клетки, Полосатик вдруг задрожал. Он даже ощутил на языке вкус тепловатой жидкости и почувствовал, как она растекается по телу. Он оттолкнул малыша и потянулся к вымени. Олениха резко крутнулась, отскочила в сторону и выставила на Полосатика рога. Теперь солнце не падало на нее, и Полосатик увидел, что она не рыжая, а серая, с очень острыми рогами и острыми ушами. Такой же серый и остроухий был ее детеныш.
Видимо, Полосатик просто напугал ее своим неожиданным появлением, так как она теперь успокоилась, вернулась к дереву и занялась рябиновой гроздью. Малыш был поменьше Полосатика, совсем безрогий, но не из пугливых. Сперва он стоял и смотрел