Тем временем пожилой фрагмент моего бреда добрался до стола, порылся в кусках кожи, подслеповато щурясь, нашел тот, что искал – и торжественно провозгласил:
- Властью данной мне Артуром, вождем бриттов и правителем королевства Логрес, я, свободнорожденный нотариус Камелота Марк Публий, оглашаю завещание сэра Ламорака Уэльского, да упокоится его душа в чертогах Создателя.
Голос старика был на редкость монотонным. Таким хорошо убаюкивать крикливых младенцев и читать нотации хулиганистым подросткам, которые после пяти минут подобной нудятины будут готовы поклясться вести себя идеально до самой смерти...
Возможно, в другой раз я бы послушала, о чем гундосит нотариус – как-никак экзотика, вытащенная моим больным мозгом из глубин сознания, растревоженного болезнью. Но человеку из двух вещей свойственно выбирать ту, что для него в данный момент важнее. Потому сейчас меня гораздо больше заботили мои руки, которые я с интересом ощупывала, отмечая их крайне приятную мягкость и упругость, свойственную самой что ни на есть реальной молодости. Эх, сейчас бы зеркало где найти и посмотреть, какое лицо сформировало мне мое психическое заболевание. Если моя физиономия такая же симпатичная, как руки, то я готова подольше задержаться в смирительной рубашке. И даже буду просить докторов больше не колоть мне препараты, возвращающие меня в тело пенсионерки.
А между тем нотариус продолжал гундеть, и моё сознание хочешь-не хочешь вырывало из его речи некоторые ничего мне не говорящие фрагменты:
- ... замок Сайзен, усадьба Бакхолл, поместье Лонгстоун, а также все прилегающие к ним поля, пустоши, леса и угодья согласно завещанию сэра Ламорака Уэльского унаследует его старшая дочь, Хильда.
Высокая брюнетка, стоявшая неподалеку от меня, радостно захлопала в ладоши. Ее лицо с большим ртом расплылось в лягушачьей улыбке – это я отлично рассмотрела, когда девица повернулась ко мне с торжествующим блеском в глазах.
- Леди Хильда, ведите себя прилично, - строго произнес нотариус, бросив суровый взгляд поверх документа. – Вашего отца похоронили не далее, как вчера, и траур по нему еще не завершился. Так что ваша радость хоть и объяснима, но неуместна.
Улыбка сползла с лица дочери умершего.
- Совершенно верно, достопочтенный правнук ромея, бежавшего с этого острова много лет назад, - с издевкой в голосе проговорила девица. – Мой отец умер, и больше никто и никогда не будет читать мне нотации – и вы в том числе. Так что просто огласите завещание до конца, ибо вам заплатили только за это, и ни за что более.
Нотариус недовольно поджал губы, и быстро зачитал:
- Замок Лидсфорд, а также прилегающую к нему деревню Лидсвилл, лес до гряды холмов, болото на севере и луг на юге согласно завещанию сэра Ламорака Уэльского наследует его приемная дочь Элейн. Более в завещании ничего не сказано.
Хильда расхохоталась.
- Что ж, отец умел пошутить. Оставил подброшенке старые развалины, захудалую деревеньку, луг с камнями вместо почвы, и лес, полный разбойников. Хочешь совет, сестренка? Так и быть, я разрешу тебе забрать твоего коня, повозку и старуху-кормилицу вместе с ее мужем, в которых ты души не чаешь. Можешь, конечно, отправиться в свои владения, но я готова купить их у тебя за десять золотых солидов. Этих денег тебе хватит на год безбедного существования – если, конечно, по дороге их не отнимут разбойники.
Издевка в голосе «сестры» меня изрядно взбесила. Галлюцинация галлюцинацией, но даже внутри собственного бреда я никому не позволю так с собой разговаривать.
- Ну уж нет, сестрица, - отрезала я, с удивлением осознавая, что говорю на совершенно незнакомом мне языке свободно, словно на родном. – Обойдешься. Не видать тебе моего замка как своих ушей!
Видимо, в моем бреду не принято было так разговаривать. Хильда захлопала глазами, открыла лягушачий рот, закрыла – и, оправившись от удивления, фыркнула:
- Ну и убирайся в свои развалины. Видеть тебя больше не желаю!
Глава 3
Замок отца, из которого мы выехали, впечатлял. Высокие стены, башни с зубцами наверху, похожие на шахматные ладьи, увеличенные во много раз, широкий ров с кольями внизу, внушительный мост, по которому, гремя деревянными колесами, проехала наша повозка. Существенное наследство досталось сестре, ничего не скажешь...
Я усмехнулась собственным мыслям.
Похоже, к своему сумасшествию я начала относиться вполне серьезно. Да и вряд ли это оно. Слишком долго длится приступ, и уж больно крута прорисовка окружающего мира, вплоть до травинок, колющих сквозь платье, и мошек, норовящих залезть в нос и уши...
Мошкары, кстати, по дороге из замка сестры было немало. Оно и понятно: вдоль обеих обочин стояли виселицы, на которых болтались весьма детализированные мертвецы в различных стадиях разложения. Эдакий своеобразный привет тем, кто решил наведаться в крепость: мол, будешь вести себя неподобающим образом, понятно где окажешься – вон аж целый десяток виселиц стоит свободных, с заранее привязанными веревками, оканчивающимися убедительными петлями.
В телеге, запряженной конем средней упитанности, помимо меня ехали двое. Женщина на вид лет пятидесяти, обнимающая корзинку с провизией, и возница – потасканный жизнью старик с длинной седой бородой, явно разменявший шестой десяток лет. Впрочем, возраст не мешал ему вполне профессионально управляться с поводьями, совмещая это занятие с практически непрерывным трёпом.
- Ну вот, стало быть, достопочтенная госпожа, всё ж таки изгнали вас из Сайзена. А я моей Лидди говорил, как пить дать после смерти сэра Ламорака его дочка Хильда выгонит сестричку. Единолично захочет править замком и угодьями. По совести ж у господ никогда не бывает...
- Будто у простолюдинов бывает по совести, - проворчала Лидди. – Ты, Кэйл, прям как мой отец: все господа у него плохие, а все крестьяне – чистые небожители. Вспомни как сосед убил твоего сводного брата из-за того, что его коза сожрала морковную ботву на соседском огороде. Это по совести?
- Так-то оно так, - почесал макушку Кэйл. – Но, когда наши дерутся, оно незаметно, всё равно как вши за перхоть между собой воюют. А если господа ссорятся, это ж прям вот оно, перед глазами. Смотришь и понимаешь насколько этот мир несовершенен.
- Ну, если разобраться, и хорошее в этом мире есть, - возразила Лидди. – Вон ромеи с нашего острова ушли. Сколько времени наши деды и прадеды под их гнетом были, ан нет же, свершилась справедливость.
Кэйл смачно сплюнул в сторону.
- Вспомнила овца как ярочкой была. С той поры уж лет сто прошло, а вы всё забыть не можете про то, как ромеи с наших камней да болот отбыли к себе на родину. Вообще не понимаю, чего они тут в нашей сырости делали. Слыхал я, что у них в Романии чуть не круглый год солнце. А земля такая, что кинь в нее старый сапог, и через полгода пара новых вырастет...
Я молчала, слушала, анализировала.
Похоже, крестьяне, которых мне сестрица выделила в качестве слуг, сейчас говорили о некой итальянской оккупации их острова, на который я, получается, и попала. Ибо, если мне не изменяет память, «ромеями» в древности называли римлян, а Италию – Романией...
Интересно!
Школу я закончила с серебряной медалью, за что потом ругала себя всю жизнь – чуть-чуть до «золота» не дотянула. Зато из института вышла с красным дипломом. Такой уж я человек, с устойчивым психологическим заболеванием, именуемым в народе «синдромом отличницы». Если во что-то ввязываюсь, стараюсь делать всё максимально хорошо.
Ну и память у меня от природы отличная. Потому, как только я начала размышлять о том, на какой же остров нападали итальянцы, эта самая моя тренированная память преподнесла материал из школьной программы про римскую оккупацию Британии, длившуюся без малого четыреста лет, и закончившуюся в начале пятого века...
Я аж зажмурилась от таких выводов.
На досуге любила я почитать фэнтези – чисто чтоб отвлечься от повседневной рутины, с головой погрузившись в другой мир, порожденный воображением авторов. Больше всего нравились романы про попаданок в другие миры, по-возможности, реалистичные. Без картонно-слащавых героев и стерильно-розовых вселенных, а прям чтоб по-настоящему. Будто ты ррраз! – и действительно оказалась в том времени. Грязном, страшном, опасном, без подпорок цивилизации в виде законов, прав человека и технологических благ, которые мы уже и не замечаем, настолько они стали привычными.
Ну и вот, дочиталась...
То ли моё больное воображение закинуло меня в пятый век, и теперь развлекается таким образом, то ли я не в психушке лежу, а, допустим в коме после остановки сердца. Не зря ж оно у меня там, в деревне, так резко заболело – и теперь это самое воображение подкидывает мне такие вот сюжеты как следствие моей начитанности. Или может я просто умерла тогда, и некие силы перенесли меня в тело моей далекой прародительницы?
Гадать можно было бесконечно, ответов все равно не предвиделось.
И я рассудила здраво: вряд ли стоит ломать голову всякими «как?» да «почему?», если вопросов задать некому, кроме как себе, которая ответов на них не знает. Соответственно, единственный выход – это жить там, где оказалась, так, будто всё происходящее со мной самая что ни на есть настоящая реальность.
Тем более, что поводов усомниться в этом не было.
Когда телегу трясет так, что кишки в животе переворачиваются, а разлагающиеся висельники воняют настолько правдоподобно, что желудок того и гляди вывернется наизнанку, сомнения сами собой улетучиваются, уступая место естественному желанию чтоб это издевательство над моими внутренними органами поскорее закончилось.
- Что-то вы побледнели, госпожа, - заметила Лидди. – Оно и понятно, воздух возле замка Сайзен никогда не отличался благоуханием – ваш батюшка был очень суров и с разбойниками, и с казнокрадами. Но ничего, к следующему утру, если небеса окажутся к нам благосклонны, мы уже будем в Лидсфорде.
От одной мысли, что мне почти сутки придется трястись в этой телеге, настроение у меня упало ниже плинтуса. Но хоть линия виселиц с трупами, болтающимися на них, осталась позади, и на том спасибо. Дышать стало полегче - и, надо сказать, местный воздух оказался фантастическим!