«Кем останусь я в его памяти?» — спросила себя Беатрис. Она оделась и кое-как пригладила волосы.
Она останется там как Беатрис, английская девочка, которой он читал Виктора Гюго, которую он научил французскому языку и лишил девственности. Он будет помнить ее бледную кожу, непослушные волосы и костлявое тело. Вспомнит он и о том, что она была не особенно красива.
Но выбора у него не было. «Все же это было лучше, чем ничего», — со злостью подумала Беатрис. Она засунула руку глубоко в песок и принялась пальцами чертить в нем грубые линии. «И я была настолько глупа, что встречалась с ним на пляже, подвергая опасности свою жизнь».
Жюльен зашел в воду по пояс, а потом бросился вперед на пологую волну. Он поплыл, делая сильные гребки. Отплыв от берега, он перевернулся на спину и заработал руками и ногами, плескаясь и фыркая от удовольствия. Он поднял страшный шум, нарушив безмолвие тихой ночи. Беатрис с ужасом увидела, что на небе снова показалась луна, ветер окончательно разогнал облака, и ночь стала беспощадно светлой.
«Сейчас что-то случится», — подумала она, чувствуя, как начало колотиться сердце.
Она встала и отважилась сделать несколько шагов к морю.
— Жюльен! — окликнула она его вполголоса. — Прошу тебя, возвращайся! Ты поднял такой шум! Возвращайся!
Естественно, он ее не услышал. Он резвился в воде, как ребенок или жизнерадостный дельфин. Он вел себя, как актер на сцене, либо красуясь, либо забыв обо всем на свете — этого Беатрис сказать не могла.
«Надо уходить, — подумала она, — надо оставить его одного в этом безумии, уйти так, чтобы он видел, как я ухожу».
Когда оглушительно грохнул первый выстрел, Беатрис в первый момент была настолько ошеломлена, что не поняла, что это за звук. Но после первого выстрела прогремел второй и раздался властный, усиленный мегафоном голос:
— Немедленно выйти из воды! Выходите на берег!
Со скал по воде ударили лучи прожекторов. Теперь слышались многочисленные голоса, немецкие голоса. Должно быть, это были солдаты, появившиеся на тропинке, а теперь спускавшиеся к бухте.
Беатрис отступила назад и вжалась в расщелину между камнями. Она почувствовала себя кроликом, загнанным в ловушку между скалами и морем и окруженным вооруженными врагами. Раздался еще один выстрел, пуля ударила по воде, но не задела Жюльена. Сейчас он находился вне досягаемости для немцев, но в этом не было никакой пользы, так как ему все равно придется вернуться к берегу.
«Сдавайся, — мысленно молила она его, — ради Бога, сдавайся, это твой единственный шанс».
Жюльен застыл на месте, когда прозвучал первый выстрел. Видимо, он был так удивлен, словно меньше всего он рассчитывал на появление немецких солдат. Даже после второго выстрела он не двинулся с места, продолжая смотреть на берег и оценивая свое положение.
Только третий выстрел заставил его двигаться. Но вместо того чтобы подчиниться требованию — которого он, скорее всего, и не понял, так как почти не говорил по-немецки, — он стремительно поплыл в противоположном направлении, в открытое море, а затем повернул на запад. Длительное сидение на чердаке, вероятно, ослабило его, но страх смерти пробудил прежнюю силу. Плыл Жюльен невероятно быстро и целеустремленно.
— Он попытается переплыть в соседнюю бухту! — крикнул кто-то. — Тотчас пошлите туда людей, чтобы его перехватить!
Беатрис еще глубже забилась в расщелину. Она понимала, что это убежище ее не защитит. Ее найдут. Может быть, ее даже застрелят.
Сердце ее неистово билось. На секунду ей даже пришла в голову шальная мысль выйти из укрытия и сдаться, пока ее не вытащили отсюда силком. Но что-то удержало ее от этого, и она решила, что не стоит сразу сдаваться.
«Мне надо уйти, пока они не спустились. Когда они окажутся здесь, у меня не останется ни единого шанса. Надо исчезнуть, пока их здесь нет».
Снова затрещали выстрелы, но Жюльен был уже вне опасности. Он почти пропал за скалами, обрамлявшими выход из бухты.
Солдаты медленно спускались с вырубленной в скале тропы. Они не ориентировались на местности и, кроме того, могли опасаться, что на пляже их ждет засада.
Беатрис, напротив, знала это место, как свои пять пальцев — она здесь родилась и выросла. Она бывала здесь тысячи раз, а по скалам могла бегать, как кошка.
Мозг заработал с лихорадочной быстротой. На западную тропу ей хода нет, это было понятно. С дороги, ведущей к бухте, доносился рев моторов; там сейчас полно мотоциклистов, и этот путь ей тоже заказан. Остается восточная тропа, но она не может подобраться к ее началу — для этого надо было уйти с берега бухты и пересечь дорогу, а там — немцы. Придется карабкаться на скалы без дороги — иного выбора у нее не оставалось. Плохо было то, что сначала ей придется пройти вдоль всего пляжа и только потом начать восхождение. Надо пройти ближе к валунам и камням, обрамлявшим пляж, стать маленькой и незаметной, используя как укрытие каждый камень.
Она уже хотела тронуться в путь, так как была дорога каждая секунда, но в этот момент увидела, что на песке осталась лежать одежда Жюльена. Если немцы узнают, что это одежда доктора Уайетта, то врачу и его семье будет грозить страшная беда.
Она выскользнула из расщелины, оставаясь под каменным козырьком, собрала штаны, рубашку, носки и ботинки и, затаив дыхание, вернулась в укрытие. Потом, словно ящерица, она стала красться вдоль пляжа, прячась за камнями, слыша, как немцы продолжают стрелять со скал, как визжат на дороге тормоза и как бегут по пляжу спустившиеся вниз солдаты.
Больше всего ей мешали ботинки. Прочие вещи она привязала к себе, но ботинки пришлось держать в левой руке, а это значит, что карабкаясь на скалу, она могла пользоваться только одной рукой. Она уходила самой тяжелой, самой отвесной, самой труднодоступной дорогой. Это было чистым безумием — взбираться по этой крутизне, да еще в темноте, да еще пользуясь только одной рукой, да еще со всей возможной быстротой. У Беатрис не было времени рассчитывать шаги и пробовать, куда она ставит ноги, чтобы не наступить на шатающийся камень. Ей пришлось полностью положиться на память — когда-то она не один раз взбиралась по этому пути, соревнуясь в смелости с деревенскими мальчишками. Правда, те состязания проходили днем и без поклажи, а теперь оставалось одно — уповать на удачу.
Чувство опасности придавало сил и мужества. Она двигалась спокойно и уверенно, несмотря на спешку. Она не чувствовала ни паники, ни головокружения. Все это будет потом.
«Я буду плакать, когда все это кончится», — думала Беатрис.
Немцы устроили у бухты адский шум. Ночь содрогалась от криков и выстрелов. Послышался собачий лай. Немцы привели на пляж ищеек. Беатрис поняла, что времени у нее стало еще меньше. Собаки мгновенно обнаружат расщелину, в которой она пряталась, потом возьмут след и бросятся к восточной скале. Немцам сразу станет ясно, какой путь она выбрала. Поймают ее уже наверху.
Она ускорила темп, не обращая внимания на боль в пальцах, судорожно сжимавших ботинки. Последняя скала… Свободной рукой она ухватилась за траву, подтянулась наверх и без сил, тяжело дыша, упала на землю.
Она наверху. Она это сделала.
Беатрис понимала, что залеживаться здесь нельзя. Вокруг было полно немецких солдат. Надо как можно скорее идти дальше.
Она поползла вперед на четвереньках. Встать на ноги она не осмелилась, так как в свете луны ее можно было увидеть издалека. Только дойдя до леска, она остановилась, прислонилась к дереву и попыталась отдышаться. Она разжала онемевшие пальцы, и ботинки упали на траву. Только теперь Беатрис почувствовала, насколько она измотана. В боку кололо, ноги дрожали, голова гудела.
Она закрыла лицо руками и принялась ждать, когда все пройдет.
Что сталось с Жюльеном?
Он не мог, конечно, обогнуть вплавь весь остров. Где-то ему придется выйти на берег. Поймали ли они его?
«Как можно быть таким сумасшедшим? — в отчаянии спросила она себя. — Как можно быть таким ужасно глупым?»
Но надо каким-то образом добраться до дома. Она могла лишь надеяться, что Эриха еще не оповестили о происшествии. Если это произошло, то он проснулся и, естественно, обнаружил, что ее нет дома. Что, черт подери, делать с вещами Жюльена?
Она с трудом поднялась на ноги и направилась к дому. В лесу было тихо, наверное, здесь не было ни единой души, кроме нее. Беатрис пошла дальней дорогой, обогнула деревню и подошла к родительскому дому сзади. Идти по подъездной дорожке было слишком рискованно.
Она проскользнула в сад, посмотрела, нет ли патрулей, и затаила дыхание. Но все было тихо. Она вошла в теплицу, стоявшую в конце двора. Теплица была заброшена, потому что Пьер в одиночку не мог справиться со всей работой.
В углу лежали мешки с землей и торфом, по виду которых было ясно, что к ним не прикасались уже много лет. Беатрис сдвинула мешки в сторону, затолкала за них одежду и ботинки, и задвинула мешки на прежнее место. Пока пусть одежда полежит здесь, потом она что-нибудь придумает.
Ей удалось незаметно проникнуть в дом и подняться в свою комнату. Но только закрыв за собой дверь, Беатрис позволила себе перевести дух. Она сбросила с себя промокшую от пота одежду, бросила ее на кресло и забралась под одеяло, свернувшись в комочек и страдая от усталости и страха. Ее тошнило, зубы лихорадочно стучали. Только теперь до нее стало доходить, что это настоящее чудо, что она жива, что ее могли застрелить, что она только что была на волосок от смерти.
«Но не надо отчаиваться. Может быть, Жюльен жив. Может быть, они его не нашли. Может быть, я надежно спрятала вещи».
Мысли теснились в голове, не давали покоя. В какой-то момент ей захотелось встать и побежать в туалет, так как ей показалось, что ее вот-вот вырвет, но желудок постепенно успокоился, и Беатрис снова уронила голову на подушку.
Под утро она забылась в беспокойном сне. Разбудили ее громкие голоса, шум автомобильных моторов и стук тяжелых сапог на лестнице. В доме было полно людей и царило какое-то необычное беспокойство.