хала, чтобы окончить школу, а потом уехала учиться в Саутгемптон. Я заклинала ее остаться. Но она отвечала, что не хочет разводить розы, а я говорила, что, ради бога, пусть она этого не делает, что есть и другие возможности заработать на жизнь. Но она не хотела оставаться в родительском доме, потому что ее родители, как она узнала, погибли во время войны.
— О нет! — в ужасе воскликнула Франка.
Хелин многозначительно кивнула, и Франке вдруг показалось, что ее собеседница не очень печалилась по этому поводу. От этой мысли ей стало страшно. Надо остеречься, подумала она, чтобы без предубеждения относиться к Хелин.
— Как умерли ее родители?
— Отец погиб в 1941 году во время бомбежки. Его тело извлекли из-под развалин учреждения, где он работал ночным сторожем. После этого мать впала в тяжелейшую депрессию. Она ушла из дома своей сестры и с тех пор жила в восточном Лондоне в совершенно асоциальных условиях. Она ничего не знала о судьбе единственного ребенка и, к тому же, потеряла мужа. Соседи рассказали Беатрис, что она пила, чтобы заглушить боль, ее часто видели на улице пьяной уже в девять утра. В конце 1944 года она много выпила, а потом отравилась снотворными таблетками, — Хелин тяжело вздохнула. — Ужасная трагедия. В возрасте шестнадцати лет Беатрис осталась круглой сиротой. У нее осталась только я.
— Трагедия, в которой виноваты нацисты, — напомнила ей Франка. — Если бы они не оккупировали Гернси, то семья продолжала бы жить мирно и счастливо. У Беатрис не было из-за этого проблем? Я имею в виду проблем с вами, как с одной из тех… кто принадлежал к врагам?
По выражению лица Хелин было видно, что Франка коснулась больного места, но Хелин быстро оправилась и взяла себя в руки.
— Нет, — холодно ответила она. — Такой проблемы у нее не было. Я была ее лучшей подругой, ее приемной матерью, ее защитницей. Она знала, что я никогда не отождествляла себя с идеологией нацизма. Она умела отделять мух от котлет.
Франка решила не развивать дальше эту тему. Хелин очень четко изложила свою правду, и в этом уже ничего нельзя было изменить. Наверное, нет смысла пытаться изменить образ мыслей восьмидесятилетней женщины.
— Так кто же отец Алана? — спросила Франка, вернувшись к началу разговора.
— Один француз. Жюльен. Во время войны он работал у нас.
— Жюльен? Она снова с ним встретилась?
— Вы о нем знаете? — изумленно спросила Хелин.
Франка не знала, что именно известно Хелин, и, поэтому она уклончиво ответила:
— Беатрис несколько раз упоминала о нем.
На лице Хелин отразилось недовольство. Она с удовольствием бы осталась единственной наперсницей Беатрис.
— У нее с Жюльеном был во время войны роман, — сказала она, снова перейдя на шепот. — Это была неприятная история, в которую она меня тогда, к сожалению, не посвятила. Я бы могла ей помочь. Но ладно, после войны Жюльен уехал во Францию, Беатрис — в Англию, и они не общались, как мне кажется, несколько лет. В то лето, в 1956 году, они случайно встретились здесь, на острове. Жюльен приехал с женой, чтобы познакомить ее со своим прошлым, но, видимо, не рассчитывал, что неожиданно столкнется с Беатрис. Старые чувства вспыхнули с новой силой. Да, это был очень романтический момент… Как бы то ни было, они начали встречаться, и Беатрис до конца лета так и не нашла покупателя, да, к тому же еще и забеременела.
— Она рассказывала вам об этом?
— Нет, но я все поняла из отношений. Когда же родился ребенок, я смогла сложить два и два. Отцом его мог быть только Жюльен.
— Что было потом? — спросила Франка после долгой паузы.
— А потом, — ответила Хелин, — я поехала к Фредерику Шэю и все ему рассказала.
Тиканье кухонных часов внезапно оглушило Франку. Ей показалось, что она ослышалась.
— Что, что? — спросила она наконец.
— Брак с Фредериком Шэем был расторгнут, — невозмутимо произнесла Хелин, — и Беатрис с ребенком вернулись ко мне.
Вечером снова позвонил Михаэль и поинтересовался, когда Франка думает вернуться домой. Франка ответила, что не знает.
— Из каких, собственно говоря, средств ты собираешься оплачивать свою авантюру? — ледяным тоном спросил Михаэль.
— У нас есть счет в местном банке, — напомнила ему Франка.
— У нас? Это у меня есть счет. Ты должна раз и навсегда уяснить, что это мои деньги!
— У меня есть доверенность на распоряжение счетом. Много лет ты считал, что я вполне способна сюда ездить и для тебя…
— Господи, такие вещи не обсуждаются по телефону, — зашипел Михаэль, — ты, кажется, и в самом деле ни о чем не догадываешься!
— Я знаю. Ты объясняешь это мне ежедневно на протяжении уже почти десяти лет.
— Наверное, потому, что это действительно так.
Она с трудом удержалась от того, чтобы положить трубку. Но нельзя же каждый раз так заканчивать разговор.
— Почему бы нам на некоторое время не воздержаться от телефонных разговоров? — предложила она. — Позволь мне решить, как жить дальше, а за это время ты и сам сможешь подумать, что делать дальше тебе. Нам обоим нужно для этого время.
— Не вижу такой необходимости. Прежде всего, нет никакого смысла обдумывать то, о чем мы не можем друг с другом поговорить. Это ни к чему не приведет.
— Михаэль, — сказала Франка, — у тебя есть любовница. Ты должен сам, без меня, решить, нужна она тебе или нет. Не надо об этом со мной разговаривать, я ничем не смогу тебе помочь.
— Ага, ты хочешь жить на Гернси и тратить мои деньги до тех пор, пока я с покаянием не вернусь к тебе?
«Какой же он мерзкий», — подумала Франка почти с состраданием.
— Я не думаю, что я здесь напрасно трачу наши деньги, — строго сказала она, — и речь идет не о том, чтобы ты, каясь, вернулся ко мне. Речь идет о том, чтобы ты принял решение. Каким бы оно ни оказалось — ты должен его принять.
— Ты говоришь, как школьный завуч, — раздраженно сказал Михаэль и на этот раз сам, не прощаясь, положил трубку.
Франка пошла в столовую, где сидела Беатрис. На столе перед ней стоял стакан красного вина и лежала развернутая газета. Но Беатрис не читала. Погруженная в свои мысли, она бесцельно смотрела в стол.
— Я не помешала? — спросила Франка.
Беатрис вздрогнула и подняла голову.
— Нет, конечно, нет. Я не могу понять, который теперь час. Вы не хотите поесть? Боюсь, что я сегодня не буду ничего готовить, но…
— Нет, нет, спасибо, я не голодна. Можно мне выпить глоток вина? Только что звонил мой муж, а меня страшно угнетают его звонки.
— Пейте, сколько хотите, — сказала Беатрис и пододвинула Франке бутылку, — у меня это сегодня будет тоже не последний бокал. Мне надо укрепить силы.
Франка достала из шкафа бокал и села рядом с Беатрис.
— Вас тревожит Алан? — неуверенно спросила она. — Хелин сегодня намекала на это.
— Насколько я знаю Хелин, она никогда ни на что не намекает, а подробно рассказывает, — сказала Беатрис и добавила, видя, как изменилось лицо Франки: — Не переживайте, ничего страшного. Я и так уже много вам рассказала, и пара лишних деталей здесь уже ничего не изменят. Вы можете все узнать и от меня.
— Где сейчас Хелин?
— Ужинает с Мэй. Мэй страшно обиделась, потому что я сказала ей, что Майя дрянь и потаскуха, и теперь Хелин хочет ее морально поддержать. Якобы ради нашей с ней дружбы, но на деле она заботится о себе. Мэй часто возит ее в магазины и в кафе, и Хелин панически боится, что все это кончится, если мы с Мэй окончательно разругаемся.
— Эта история с Майей не угрожает вашей дружбе?
Беатрис беспечно махнула рукой.
— О, пустяки! Мэй и без того знает, что я думаю о Майе, я говорила ей об этом уже сто раз. Наверное, она в этот раз надулась из-за формы, в какой это было сказано. Единственный человек, на которого ее рассказ может произвести впечатление, — это Хелин.
— Вы говорили с Аланом?
— У меня руки чешутся взять трубку и позвонить, — призналась Беатрис, — но я всякий раз удерживаю себя. Алану сорок три года. В сущности, я не имею права вмешиваться в его жизнь.
— Я не могу понять, почему он так привязался к Майе, — сказала Франка. — Да, она смазливая девочка, но я не увидела в ней ничего особенного, никакой изюминки. На ее месте могла бы быть любая другая женщина.
— Он хочет только ее. Не спрашивайте меня, почему. Почему люди влюбляются друг в друга, почему любовь иногда так захватывает человека, что он не может отделаться от нее, даже если его постоянно унижают и оскорбляют? Или само это страдание делает невозможным разрыв отношений? Иногда я думаю, что Алан не сможет покончить с этими отношениями до тех пор, пока не установится равновесие сил. Но может быть, я просто мудрствую и придаю всему слишком много несуществующего смысла. Может быть, в Майе есть нечто такое, что очаровывает его и не дает уйти.
— Она сейчас с ним?
На лице Беатрис не дрогнул ни один мускул, но глаза затуманились.
— Да, она с ним. Наверное, убеждает его в том, что безумно его любит, что сильно изменилась. Он, конечно, ухватился за эту соломинку и крепко за нее держится. Но она, несомненно, снова обманет его, и он опять будет страдать.
— Вы не сможете его защитить, — тихо сказала Франка, — защитить надолго. Он уже взрослый.
Беатрис зажгла сигарету и нервно затянулась дымом. Франка видела, что она часто так курит.
— Я знаю. Я сама все время себе это говорю. Это его жизнь, его опыт, его шишки, которые он должен набить. Но, с другой стороны, это же мое дитя. И он всегда останется им.
— Вы сильно к нему привязаны?
— Я воспитала его одна. Может быть, поэтому наши отношения стали такими тесными. Не было равновесия. Не было партнера, мужа, на плечи которого можно было бы переложить часть груза. Мы всегда были вдвоем — Алан и я.
— И Хелин, — тихо подсказала Франка.
Беатрис поморщилась.
— Верно. Я чуть не забыла про Хелин. Хелин разрушила мой брак с Фредериком Шэем — она рассказала вам об этом? Вы, конечно, должны были вместе с ней пережить эту, поставленную ею, драму — как развивалась история с Фредериком, когда она поняла, что я ускользаю из ее рук…