Каждое ее слово было, как удар в лицо, как пощечина. Алану приходилось прилагать немалые усилия, чтобы не вздрагивать. Самое ужасное, что она права. Она не просто изливала на него свой яд, не просто старалась причинить ему боль. Нет, она называла факты, против которых ему нечего было возразить.
— Это же не основание для подражания. Или ты хочешь меня догнать? — ей надо было ответить, и он сказал первое, что пришло ему в голову.
Она улыбнулась. Ей было, по-прежнему, скверно, но, во всяком случае, она окончательно проснулась и была готова к драке. Алан не испытывал к себе ничего, кроме презрения: он боялся Майю, когда она была готова к драке.
— Я не хочу тебя догонять, не волнуйся, — сказала она. — Такой, как ты, я не стану никогда. Я сильнее тебя, я знаю, когда нажать на тормоз.
— Так о себе думали многие, но неизменно терпели фиаско.
Она пожала плечами.
— Мне все равно, что ты обо мне думаешь. Квакаешь, как старуха. Ты заваришь мне чай?
— Нет, — ответил Алан.
Она резко выпрямилась и посмотрела на него.
— Ладно, Алан, что случилось? У тебя сегодня с утра лицо гувернантки, и ведешь ты себя невыносимо. Кто испортил тебе настроение?
Он отказался от сдержанности, от колких намеков и приличных умолчаний.
— Где ты была вчера? — спросил он прямо.
На ее лице не дрогнул ни один мускул.
— У Эдит, я же тебе говорила.
— До половины третьего ночи? Я не верю, что в доме престарелых так поздно заканчиваются посещения. Ты и в субботу вернулась довольно поздно, а для воскресенья могла бы придумать и более правдоподобное объяснение.
— Конечно, я не была у Эдит так поздно.
— Так значит это ты признаешь. Но где ты тогда была?
Она тихо и театрально застонала.
— Ты не представляешь, как мне тошно тебя слушать. Знаешь, каким мерзким ты становишься, когда так себя ведешь? Мне не нравится, когда ты устраиваешь мне допрос.
— Если не возражаешь, я все же продолжу этот допрос. Я хочу знать, где ты была.
— По какому праву ты хочешь это знать?
— Ты живешь в моей квартире и живешь на мои деньги. По твоему желанию мы пытаемся найти подходящую для нас форму отношений. В такой ситуации от тебя требуется определенная доля искренности, — он с удивлением слушал собственный голос. Он говорил спокойно, уравновешенно, аргументировано и по-деловому, обдумывая каждое слово, прежде чем оно срывалось с туб.
«Это неправильно, — говорил ему внутренний голос, — ты снова объясняешь, снова оправдываешься. Прикрикни на нее! Потеряй самообладание! Обращайся с этой шлюшкой, так, как ты должен был обращаться с ней все эти годы! Она принадлежит к такому сорту женщин. Она просто не понимает другого языка».
Но вся проблема заключалась в том, что он не владел этим языком. Он понимал его, но не знал, как им пользоваться. Как юрист, он умел пользоваться всем диапазоном угроз — от скрытых до самых откровенных, но здесь было совсем другое: в профессиональных делах он обладал оружием, которое приходилось складывать в частной жизни.
— Я жду ответа, — сказал он. — Где ты была?
— Господи, ты и правда не представляешь, как ты меня нервируешь! Ну ладно, слушай. Я пробыла у Эдит до семи часов. Но потом я села не в тот автобус и оказалась в какой-то заднице мира. Не могу понять, куда меня вообще завезли. Ну вот, когда я поняла, что еду не тем маршрутом, я вылезла в какой-то дыре и стала ждать автобуса, который шел назад, к дому престарелых. Там мне потом пришлось опять ждать автобуса до Лондона, а потом… — она перевела дух и укоризненно посмотрела на Алана. — Это была жуткая ночь. Я замерзла, мне было страшно. А на следующее утро я еще должна выслушивать твои упреки.
— Мне не совсем ясны здесь три вещи, — сказал Алан. — Во-первых, как ты могла сесть не в тот автобус, если за последнюю неделю ты уже четыре раза ездила этим маршрутом? Во-вторых, как получилось, что ты была не в состоянии найти телефон, позвонить мне и сказать, что ты приедешь позже. Ты могла бы попросить меня приехать за тобой, что я, несомненно, сделал бы без всякого промедления. И, в-третьих, где ты за время своих блужданий успела напиться так, что сегодня еле открыла глаза?
— Я не смогла найти телефон — дом престарелых находится в деревне! Это вообще страшная дыра, захолустье! Мне надо было лазить по кустам, чтобы найти телефон?
— У тебя случайно не было с собой мобильного телефона?
— Я забыла его дома, — она солгала. Это он понял тотчас, но так как он не мог ничем уличить ее во лжи, то не стал больше об этом расспрашивать.
— Хорошо, — он кивнул, — но остаются два вопроса — об автобусе и спиртном.
— Ты что сам никогда, ну, никогда в жизни, не садился не в тот автобус? Тебе никогда не случалось заблудиться? Ты никогда…
— Хорошо, хорошо, — он махнул рукой. — Случайность, недоразумение. Это может случиться с каждым. Но как нам быть, — он наклонился к ней и внимательно посмотрел ей в глаза, — с алкоголем? Когда ты успела так надрызгаться, что сегодня похожа на ходячий труп?
Она была загнана в угол и отреагировала в своей обычно манере: в мгновение ока она превратилась в разъяренную кошку.
— Какой же ты пошлый, Алан Шэй! — зашипела она. — Пошлый и злобный! Пытаешься разыгрывать из себя вшивого прокурора, пытаешься меня допрашивать, пытаешься унизить. Но тебе это не удастся. Я просто перестану отвечать на твои вопросы. У тебя вообще нет никакого права на меня давить! У тебя нет права настаивать. Это мое право — что и где пить, и с кем!
Он прекратил игру. Для этого наступило самое подходящее время. Он знал, что иногда наступает такой момент, когда обвиняемый устает от лжи и начинает говорить правду. Сейчас для Майи как раз и наступил такой момент.
— Да, прекратим это, — сказал он. — Мы оба прекрасно знаем, что произошло, и можем покончить с этими недостойными экивоками. Если ты вообще была вчера у Эдит, то ушла ты от нее очень рано, но мне кажется, что ты у нее вообще не была. Ты встретилась с каким-нибудь типом, болталась с ним по кабакам, а потом вы отправились к нему в постель. Так?
Его расчет оправдался. Она была прижата к стенке и отбросила всякую осторожность. Она не хотела больше защищаться, она хотела ответить ударом.
— Да, — решительно сказала она, — ты все правильно понял, Алан. Я переспала с другим мужчиной. С ним мне было гораздо лучше, чем с тобой!
Он и до этого понимал, что она ему изменяет, но все равно ему стало больно. Ему было так больно, что перехватило дыхание.
— Но почему ты тогда до сих пор здесь? — спросил он, услышав свой голос как будто издалека.
— Что значит: «почему ты до сих пор здесь»?
— В твоей жизни появился другой мужчина, он фантастически хорош в постели. Поэтому я и хочу знать, почему ты находишься здесь.
Она рассмеялась, однако очень неуверенно.
— Господи, Алан, да вся эта история с Фрэнком не стоит и выеденного яйца! Ты же все время где-то пропадаешь, оставляешь меня одну, ну, я и решила немного утешиться. Вот и все!
— Фрэнк тоже так смотрит на это дело?
Она пожала плечами.
— Откуда я знаю, как смотрит на это Фрэнк?
— У вас довольно интимные отношения. Наверняка, вы говорите друг другу о своих чувствах.
Она нетерпеливо отмахнулась. Было видно, что она раздражена. Она не хотела отказываться от Фрэнка. Ей хотелось взять назад свое высказывание, она не была готова попасть в силки, расставленные для нее Аланом. Он понимал, что для нее сейчас главное — сбросить со счетов Фрэнка.
— Фрэнк и правда ничего из себя не представляет. Он милый мальчик, но для меня он не мужчина, понимаешь? Если бы я не была так одинока, то никогда не случилось бы ничего подобного.
Он еще раз удивился, с какой неприкрытой наглостью она выпутывается из своих ошибок.
— Ага, — сказал он, — следует ли это понимать так, что и в будущем, когда тебе вдруг станет скучно и одиноко, ты найдешь в этом оправдание интрижке с каким-нибудь мужчиной? Так, только ради времяпрепровождения. Другие ходят на языковые курсы или занимаются спортом, а ты будешь бегать на сторону. Для тебя все это приблизительно одно и то же.
— Как ты это формулируешь…
— Думаю, что формулирую так, как оно есть в действительности. Все другое было бы пустым украшательством, — он сделал короткую паузу. Он ощущал невыносимую боль. Ему было больно не только из-за того, что произошло. Его мучило ясное понимание того, что отношения с Майей надо прекращать, если он хочет сохранить хотя бы остатки уважения к себе. Крайняя точка достигнута. Если он ею не воспользуется, то никогда уже без стыда не сможет смотреть на себя в зеркало.
— Я говорил, что хочу на тебе жениться, — снова заговорил он, — но ты хочешь и дальше делать то же самое даже тогда, когда станешь миссис Шэй — не так ли?
— Откуда я могу это знать, Алан?! Можно мне объяснить тебе это раз и навсегда? Ты хочешь знать, что, когда и как я буду делать в любой ситуации? Ни один из нас не может сказать, что будет. Никто не знает…
— Покончим с этими разглагольствованиями, Майя!
Расстанься наконец с этой женщиной, Алан!
— Перестань наконец обходить суть! Мы оба знаем, в чем дело. Ты не можешь быть верной. Не можешь, даже если очень захочешь. Ты не сможешь хранить верность, даже если от этого будет зависеть твоя жизнь. Так уж ты устроена, и, наверное, не стоит тебя в этом винить.
Он посмотрел на нее. Она выглядела так жалко, что глядя на нее он не мог не испытывать нежности.
«Мне будет долго ее не хватать», — подумал он. Ему стало страшно, едва он представил себе бесконечные, одинокие, печальные вечера, когда он будет изо всех сил пытаться по кусочку вырывать ее из своего сердца. «Пройдет целая вечность, прежде чем я смогу окончательно избавиться от нее, если мне вообще когда-нибудь это удастся».
— Но я не могу смириться с этим, — продолжил он, — хотя и пытался делать это в течение пяти лет. Я надеялся, что либо ты изменишься, либо я найду способ привыкнуть к твоему поведению. У меня не получилось ни то, ни другое. Да и глупо было бы с моей стороны на это надеяться. Я сберег бы много сил и времени, если бы раньше понял тщетность этих надежд.