Полицейский удивленно воззрился на Беатрис.
— Вы полчаса сидели в машине и думали? Но почему вы не шли в дом?
Беатрис в ответ пожала плечами.
— Не было желания. Мне это даже в голову не приходило. Я совершенно забыла о времени. Если бы не приехала Франка, я бы, наверное, еще долго сидела в машине.
— Очень странно, — пробормотал полицейский и, покачав головой, что-то записал в свой блокнот.
Франка не видела ничего странного в том, что человек может, забыв о времени, сидеть в машине и думать, если этого человека обуревают какие-то тяжелые проблемы, но едва ли это можно было донести до простой души полицейского.
— Возможно ли, что вы приехали сюда раньше, чем было совершенно преступление?
Беатрис задумалась, но тут в разговор вмешалась Франка.
— Нет, я была здесь приблизительно, в двадцать минут первого. Если Беатрис находилась во дворе уже полчаса, то, значит, приехала она примерно без четверти двенадцать. Хелин села в такси в Тортевале в половине одиннадцатого. Следовательно, она была здесь в одиннадцать, то есть, на три четверти часа раньше, чем Беатрис.
— Может быть, таксист поможет более точно установить время, — сказал полицейский. — К тому же мне кажется, что миссис Шэй не вполне уверена, сколько времени она просидела в машине — полчаса, час или полтора. Она же сама говорит, что забыла о времени.
— Я думаю, что до половины двенадцатого я пробыла на Плейнмонте, — сказала Беатрис, — но, конечно, я могу и ошибиться.
— Что вы искали ночью на мысе Плейнмонт? — по виду полицейского было ясно, что поведение Беатрис представляется ему все более и более странным.
— Я приехала туда еще вечером, — Беатрис принялась отвечать на вопрос. — Немного погуляла, полюбовалась заходом солнца, а потом посидела в машине.
Полицейский вскинул брови.
— Насколько я понимаю, весь вечер и половину ночи вы просидели в машине? Сначала на мысе Плейнмонт, а потом здесь? Мне это кажется очень странным. Вас в это время занимали какие-то очень тяжелые проблемы?
— Да, — коротко ответила Беатрис. По выражению ее лица было ясно, что большего полицейский сейчас от нее не добьется.
— То есть к моменту совершения преступления вы могли быть здесь?
— Если преступление было совершено до одиннадцати часов, то нет. С Плейнмонта я уехала не раньше одиннадцати.
Он что-то записал в блокнот и посмотрел на Беатрис. Лицо его стало холоднее и жестче.
— Кто-нибудь может подтвердить ваши показания? — спросил он.
Беатрис отрицательно покачала головой.
— Нет.
Полицейский закрыл блокнот.
— Пока у меня больше нет вопросов.
«Но оставайтесь в нашем распоряжении», — подумала Франка.
— Но оставайтесь в нашем распоряжении, — сказал он.
Алан медленно положил трубку на телефон и посмотрел на аппарат так, словно видел его впервые. Новость подействовала на него ошеломляюще. Он ощущал свою полную беспомощность.
— Боже мой, — пробормотал Алан. Он подошел к серванту, достал бутылку шерри, откупорил ее, налил стакан и залпом осушил его. Потом он открыл бутылку виски. Для такого потрясения одного шерри было мало. К тому же было уже шесть вечера, а в это время можно позволить себе и кое-что покрепче. Он сделал глоток, почувствовал, как виски обожгло горло. Какое приятное жжение! «Сейчас жизнь станет чуть-чуть легче», — подумал он, и в этот момент позвонили в дверь.
Он задумался, стоит ли открывать. У него не было ни малейшего желания это делать. Он хотел остаться наедине со своим ужасом и со своим виски.
«Меня просто нет дома, — подумал он. День был очень тяжелый и напряженный. Накопилась масса неприятных дел. Спасался он лишь джином и виски. За три дня он совершенно раскис. Он пил весь понедельник, весь вторник и половину среды. Вечером в среду его несколько часов рвало, и он пришел в ужас от вида небритого, неопрятного человека, взглянувшего на него из зеркала. Руки его сильно дрожали.
«Развалина, — подумал он, — я выгляжу, как старая, никуда не годная развалина».
Несколько раз звонил телефон, но он не подходил к аппарату. Он сильно сомневался, что сможет выдавить из себя хотя бы одно членораздельное предложение. В конце запоя он был в состоянии лишь мычать. Он хотел испытать себя и сказать пару слов своему отражению в зеркале, но не решился даже на это. Его потряс уже один внешний вид, слышать к тому же и голос было бы и вовсе невыносимо.
Поздно вечером его еще раз вырвало, и он настолько ослаб, что с трудом выполз из ванной на четвереньках. Опять звонил телефон. Кто-то, видимо, очень хотел с ним поговорить. Наверное, Беатрис. Он смутно помнил, что говорил с ней в понедельник. Он был тогда сильно пьян, и мать, вероятно, сильно возбудилась по этому поводу. У него не было ни малейшего желания и сил отвечать на ее упреки и вопли, как он их называл.
Он лег в кровать, ожидая, что переутомление поможет ему заснуть, но — к своему удивлению — уснуть он не смог из-за какого-то странного беспокойства. Он ворочался с боку на бок, испытывая страстное желание глотнуть еще виски. От этого пройдет дрожь, успокоится сердцебиение, он обретет, наконец, покой… Но он не остановится на одном глотке, он отчетливо это понимал, сознавая опасность такого глотка. «Если я завтра хочу попасть, наконец, на работу, — в отчаянии думал он, — то мне ни в коем случае нельзя пить. Все начнется сначала. Одиночество и пьянство».
Он и сегодня утром выглядел ужасно, но, приняв душ, вымыв голову и уложив волосы феном, выпив две чашки крепчайшего кофе, он мог рискнуть показаться на людях. Он надел один из своих лучших костюмов и принял две таблетки аспирина.
На работе секретарша сказала, что у них возникли проблемы из-за пропущенных за предыдущие три дня встреч. Алан кивнул. Он и сам это знал; такое случалось всегда, когда он срывался в запой. Пока это не создавало неразрешимых проблем, но он сознавал, что дальше так продолжаться не может.
— Если позвонит моя мать, — сказал он секретарше, — то не соединяйте меня с ней. Скажите, что у меня важная встреча.
Секретарша кивнула. Она и сама это знала. После срывов шеф никогда не разговаривал с матерью. Вероятно, пожилая дама могла наговорить ему массу неприятных вещей.
— Ваша мать звонила сегодня дважды, — сказала она в полдень. Он так и думал. Во всяком случае, она теперь знает, что он пока жив.
«Больше ее ничто не интересует», — внезапно разозлившись, подумал он.
Ему, каким-то образом, удалось пережить этот день, в течение которого его грела мысль о том, как вернувшись домой, он выпьет виски.
«Стаканчик виски мне не повредит», — говорил он себе, но теперь он держал в руке уже второй стакан, а до этого выпил шерри, но после того, что он узнал, шерри было не в счет.
В дверь продолжали настойчиво звонить. Это упорство говорило о том, что стоявший за дверью человек решил во что бы то ни стало попасть в квартиру.
«Меня нет дома», — подумал Алан и сделал глоток. В этот момент он услышал, как в замке поворачивается ключ. Выйдя в прихожую, он нос к носу столкнулся с Майей.
— Извини, пожалуйста, — сказала она вместо приветствия, — но так как ты не открываешь…
— Ты решила, что можешь просто взять и войти!
— У меня пока есть ключ. Я очень беспокоилась о тебе. С позавчерашнего дня я безуспешно пытаюсь связаться с тобой по телефону. В конторе тебя не было, а дома никто не подходил к трубке. Я решила сама посмотреть, что здесь происходит.
Он протянул вперед руку.
— Отдай, пожалуйста, ключ и уходи. Теперь ты знаешь, что у меня все в порядке.
Она сморщила свой красивый носик — он всегда казался ему таким хрупким и нежным — потянула в себя воздух. Как зверь, берущий верховой след.
— Ты пил, — констатировала она.
Он кивнул.
— Виски. Это разрешено? А теперь давай мне ключ.
Не отвечая на его требование, она прошла мимо Алана в гостиную. Везде стояли бутылки и стаканы. Знакомая картина, все сказавшая Майе.
«Черт ее побери», — подумал Алан и пошел за ней.
Майя обернулась. Она была чем-то напугана, глаза ее были еще больше, чем обычно.
— Ты слышал о Хелин? — спросила она.
Он тяжело вздохнул.
— Да, только что. Мне звонила Беатрис.
— Бабушка рассказала мне об этом утром во вторник. Она так плакала, что я с трудом смогла ее понять. Я, собственно, звонила ей, чтобы попросить денег, и тут такое! После этого я начала звонить тебе. Мне захотелось поговорить с кем-нибудь, кто знал Хелин, кто, так же, как и я, ничего не может сделать… — она осеклась. В глазах ее плескался непритворный ужас.
«Как все это странно», — подумал Алан. Впервые, за все время, что он знал Майю, он видел ее в состоянии такой подлинности. Потрясение ее было неподдельным. Как будто с ее лица слетела многолетняя маска, и теперь перед ним стоял человек, каким она была, в действительности: милая, нормальная девушка.
— Это ужасно, — сказал Алан, — это непостижимо. Такое преступление на Гернси…
Он вспомнил Хелин. Она стала неотъемлемой частью его жизни. Как старая бездетная тетушка, ставшая приживалкой в семье. Хелин заботилась о нем, когда Беатрис отлучалась из дома, Хелин рассказывала ему разные истории, пекла вкусное печенье, читала ему немецкие сказки и успокаивала, когда он по ночам просыпался от страшных снов. Если у него случались неприятности, он бежал к Хелин. Беатрис могла быть жесткой, неотзывчивой, часто раздражалась. Хелин всегда была уравновешенной, мягкой и всегда приветливой, заботливой и готовой помочь. Только ей он рассказывал о плохих отметках, придирках учителей и ссорах с одноклассниками.
Он просто не мог себе представить, что Хелин больше нет. Еще меньше укладывалось у него в голове, что ее постиг такой ужасный конец. «Как страшно, — думал он, и тошнота подкатывала ему к горлу. — Как же она страдала, как ей было больно и страшно!»
— Бабушка говорит, что рядом с ней лежала ее сумочка, — сказала Майя. — В ней нашли деньги и кредитную карту… значит, ее не собирались грабить.