И собиралась в день аудиенции сказаться больной.
А ещё перед самым отъездом из замка Эссекс, неизвестный передал ей подарок, большой перстень с изумрудом, и просьба-то была пустяковая, отыскать любое письмо леди Маргарет и её отца.
Всё это было, лежало в замке даже не под замком. Эта гадина, Маргарет так быстро уехала, что даже не вспомнила про письма, а ведь раньше всё с ними носилась. И потому леди Эссекс со спокойной душой взяла перстень и теперь ждала, когда с ней свяжутся, чтобы передать. Но передавать оба письма она не собиралась. Только если ей преподнесут ещё что-то из этого изумрудного гарнитура. А то, что это был гарнитур, леди Эссекс не сомневалась, уж больно тонкая и старая работа.
Леди Эссекс дурой не была, она подозревала, что не просто так нужны письма, что просто так за клочки кожи не расплачиваются древними украшениями. Но, это как с бароном Шрусом, которому она просто так хотела передать родовой перстень отца леди Маргарет, главным было, что это может навредить той, кого она ненавидит всей душой.
Поэтому и настроение у леди Эссекс сегодня было получше, тем более что Сенди, которую леди Эссекс взяла с собой, сегодня уже получила пару оплеух и за себя, и за дворцовую служанку, которая не очень-то торопилась с завтраком.
Глава 35
— Леди, я знал, что вы не отличаетесь большим умом и это меня устраивало, и, видит Бог, я прощал вам многое, но то, что вы сотворили, переполнило «чашу терпения»
Лорд Эссекс никогда ещё не чувствовал себя полным кретином. Когда король показал ему письмо, на котором стояла его личная печать, то ему пришлось практически врать королю, который, скорее всего, всё понял. И посмотрел на него так, что эрлу захотелось пойти и кинуться на меч от стыда.
— Да как вам в голову только пришло писать королю от моего имени! — проговорив это вслух, эрл Эссекс похолодел, представив, что ещё могла леди Эссекс сотворить, пользуясь его доверием.
Леди подняла заплаканные глаза на мужа:
— Ну, я же хотела, как лучше, мне так жаль несчастную Маргарет.
Но эрла Эссекс уже было не обмануть:
— Я вам не верю, и вы будете наказаны.
Эрл Эссекс вызвал капитана своей охраны и приказал тому никуда не выпускать леди из комнат, так же, как и её служанку.
— Слуги во дворце достаточно обучены, чтобы помочь вам, ваша же служанка разделит с вами домашнее заточение, а по возвращении в Эссекс я решу, что с вами делать, — строгим, не допускающим возражений голосом проговорил эрл Эссекс и направился к выходу из покоев.
— Хамфри, — со страдальческим выражением на бледном лице, упав на колени, вслед ему протянула обе руки леди Эссекс, — ты не можешь...
Эрл обернулся:
— Вы ошибаетесь, леди, я, — сделал эрл ударение на «я», — могу, а вот вам надо посидеть, помолиться и подумать над своим поведением.
Холодно взглянул на склонившуюся перед ним женщину, сухо произнёс:
— Встаньте с холодного пола, вам надо думать о своём здоровье, вы пока мне не принесли обещанного наследника.
За эрлом захлопнулась дверь, а леди Эссекс, выражение лица которой сменилось. Теперь оно выражало ненависть. Леди упала на пол и с каким-то полу-рычанием, полу-стоном ударила обеими руками о пол:
— Ненавижу, ненавижу тебя, Маргарет.
***
Дни тянулись, наступила двенадцатый день празднования Рождества. Монахини прижились в замке. Они незаметно взяли на себя ряд обязанностей, стали помогать Бере, к ним стали приходить женщины не только из замка, но и из деревни.
Мне самой нравилось разговаривать с матерью Агнессой. Она оказалась умной и открылась мне, рассказав, что её направили по письму моей «замечательной» родственницы, которая «умоляла», епископа помочь несчастной вдове.
— Вы поэтому потащили людей через опасный перевал зимой? — холодно спросила я.
Монахиня опустила голову вниз и, мне показалось, что ответила она снова почти искренне:
— Я обещала епископу, и не могла вернуться просто так.
Такая откровенность подкупала, конечно, до конца я ей не доверилась, но в круг общения допустила. Теперь аббатиса присутствовала не только на богослужениях, но и у нас за столом.
В один из дней я тоже честно сказала монахине, что Бога уважаю, но не вижу, что могу посвятить жизнь служению ему.
Больше мать Агнесса не заводила разговоров о том, чтобы меня уговорить. Мы просто беседовали, и мне действительно становилось легче.
К сожалению, сэр Джефри сказал, что не сможет полностью заменить отца Давида, потому как не чувствует в себе силу вести по дороге к Богу всех. Воинов он был готов вести за собой не только в бой, но и в служении, и, отчего-то смутившись, сказал, что у шотландцев именно он проводит службы, а вот заниматься всеми, включая детей и женщин нет.
Я занималась тем, что много времени проводила в «химической лаборатории» у пришлых алхимиков, которые оказались весьма талантливыми ребятами и всё схватывали на лету. Мы с ними уже добились того, что могли осуществить перегонку, правда только одностадийную, и чистый спирт пока не получался, нам не хватало нормального стекла, чтобы сделать профессиональный змеевик, и сейчас они над этим и работали.
Иногда леди Ярон меня подначивала:
— Без войны мужчины начинают заглядываться на женщин.
Я сперва даже не поняла, о чём это она.
— Но только на тех, кого видят, — улыбнулась Элери, — а ты очень давно не посещала тех, над кем взяла покровительство.
— О чём ты? — удивлённо переспросила я подругу.
— Если конкретно, то я об Алане Стюарте, — усмехнулась леди Ярон, — ты словно забыла, что такой существует.
И это было действительно так. Я постоянно ездила в деревню, много времени проводила за разговорами с Ифором, мне нужно было понять, как дальше мы можем развивать графство. Люди капитана Сэла, а иногда и он сам сопровождали меня, а вот Алана я практически не видела. Хотя вспоминала часто, особенно когда надевала подаренную им шубку.
И вот однажды он заявился сам, всё такой же огромный, пахнущей костром и хвоей.
Я в этот момент была в кабинете одна, занималась тем, что расписывала план по расширению производства, сколько понадобится поставок сырья, сколько закупать овец, кому отдать предпочтение, оптимальный состав рецептуры.
Здесь всё отличалось от моего будущего-прошлого тем, что людям этого времени не нужен был широкий ассортимент, им нужен был вкусный сытный продукт, разница только могла быть в сроках хранения. И на это влиял состав и технология.
В такие моменты меня не отвлекали, для меня это было сродни творчеству. Если про колбасное дело я знала многое, то про добавки, которые закупались готовыми, знания были весьма поверхностные.
Поэтому я сидела и анализировала собранную информацию, как то или иное местное растение или минерал может помочь получить те свойства, которые я хочу заложить в готовый продукт.
Даже вспомнила, как в прошлой жизни как-то раз мне принесли письменную претензию о том, что мой завод выпускает ненатуральный продукт, а вот соседний цех, расположенный неподалёку от города, в деревне, выпускает натуральный.
Мне самой стало интересно, и я поехала посмотреть, что там за дед Матвей, ветчина от которого лучше моей. Сам цех меня не впечатлил, глаз у меня был намётан на нарушения пищевой безопасности. Сразу бросились в глаза и нарушения в грязной зоне, и в чистой, то, как одеты сотрудники деда Матвея, который на поверку оказался юрким предприимчивым мужичком среднего возраста.
Дорогих добавок, а также нитрита натрия дед Матвей не использовал, обрабатывая мясную составляющую дешёвым антисептиком, что не могло не сказаться на вкусе.
В общем, после этого визита прикрыла я «лавочку деда Матвея», сразу из этого цеха заехав к главному санитарному врачу области. Как только я ему про возможную вспышку ботулизма сказала, он долго медлить не стал. И это не было поступком обиженной «королевы», как пытались говорить недоброжелатели, я испугалась за людей, которые могли купиться на дешевизну.
Так вот, когда я закрывалась в кабинете замка, то все знали, что в такие моменты меня не стоить беспокоить, обычно я была погружена в воспоминания и мысли, что ещё можно вспомнить и использовать. Почти не реагировала на стук в дверь, забывая про время.
И вот такой момент дверь распахнулась
— Нам надо поговорить, леди Маргарет, — а я и забыла какой у него густой тембр голоса, от которого внутри что-то отзывалось небольшой вибрацией.
— Проходи, Алан, — я и сама удивилась, что вдруг стало радостно оттого, что он пришёл.
— Нет, здесь я не буду говорить, у меня впечатление, что я на приёме у мейстера, — и Алан неожиданно прошёл ко мне за стол, и, схватив меня за руку, потянул из кресла.
— Сегодня последний день рождественских гуляний, а ты сидишь, словно привязанная к этому креслу, пошли, — и я даже не успела ничего произнести, как была вытащена сначала из кресла, потом из кабинета, а через некоторое время я, уже одетая в тёплые чулки и шубку, была выведена на улицу, где и вправду был прекрасный морозный и солнечный день.
На площади перед замком стояли несколько подвод, с которых что-то раздавали, была построена горка, на которой с весёлыми криками катались дети, горели два костра, на одном был подвешен котелок, из которого поднимался пар, а на другом, похоже собирались жарить какое-то мясо.
Алан вручил мне глиняную кружку с тёплым напитком и, пригубив, я поняла, что это что-то ароматное и хмельное.
— Это зимний эль! В Хайленде мы варим самый лучший зимний эль, — пояснил Алан, заметив моё удивлённое лицо.
Сам он тоже схватил кружку и в три глотка осушил её.
От площади до деревни была протоптана хорошая и широкая дорожка, но мы с Аланом пошли не туда, мы пошли к лесу, к которому вела узкая тропинка.
А мне в голову пришла мысль, что не просто так Алан вдруг заговорил о Хайленде и увёл меня от шумной площади.
Алан шёл впереди, у меня благодаря этому был прекрасный вид на высокую широкоплечую фигуру с узкими бёдрами. Даже большой овчинный жилет не портил фигуру мужчины. Видимо, я шла очень тихо, потому что вскоре Алан остановился и, обернувшись, тихо спросил: