– Ему лучше, если тебе интересно. – Кристоф плюхнулся на стул напротив Мефистофеля, придвинул к себе кружку с пивом и сделал большой глоток. Пиво отдавало хлебными корочками.
Народу в трактире почти не было – постояльцы разбрелись по комнатам. Хозяин оставил на столе перед гостями немного еды и отправился спать. Мефистофеля он побаивался, а иначе бы просто объявил, что не обязан тут допоздна торчать только потому, что кому-то взбрело в голову пожрать на ночь глядя.
– Представь, интересно. Умереть он не умрет, наш Пакт еще не подошел к концу. Если только Доктор не решит повеситься на грязных простынях этой богадельни, у нас есть все шансы уехать отсюда в ближайшие дни.
Мефистофель щедрой рукой подлил Кристофу пиво. Тот поднес кружку ко рту и вспомнил их первую встречу, когда демон навел на него морок, заставив думать, что он пьет мочу. Зубы сжались.
– Чего это ты вдруг такой добренький? Если вздумаешь снова его расстраивать…
Мефистофель примирительно поднял ладони:
– Убереги Денница! Напротив, хочу отблагодарить тебя за то, что ты его развлекаешь. Кажется, наш Доктор снова воспрял духом. Давненько не видел его таким. Не припомню, чтобы другой хорошенький мальчик вызывал в нем столько душевной теплоты.
Кристоф стиснул кулаки. Уж не тебе, мерзость такая, насмехаться! Да захоти он хоть кротов трахать, ты все равно и ногтя на его пальце не будешь стоить со своими ужимками и усмешками!
– Если ты вдруг пожелаешь стать Доктору еще ближе, – продолжил Мефистофель, – я не буду против.
Кристоф убрал руки со стола, подальше от ополовиненной кружки. Жаль будет выплеснуть все пиво в эту харю – только пойло переводить.
– Если это расшевелит его и заставит снова вернуться к исследованиям, – лениво сказал демон, – пускай хоть целыми днями с тобой забавляется. Но прежде чем ты захочешь выплеснуть в меня это пиво, а потом швырнуть кружкой, воспользуйся, пожалуйста, всеми знаниями, что Фауст вложил в твою голову, и обуздай свой гнев. Может, тебя успокоит, что, если ты кинешься на меня с кулаками, мне будет только приятно.
Не в планах Кристофа было доставлять Мефистофелю удовольствие. К тому же…
– С чего мне переводить достойный хмель?
Сказал и сам загордился. Вот так его обучил Фауст – говорить складно, как в университетах! Кто теперь угадает, что он сын шорника, который до семнадцати лет и латыни-то не знал?
– Раз уж ты завел об этом разговор, мой рогатый друг, быть может, я и подумаю над твоим предложением. А чего? Всех шлюх в этом городе я уже перепробовал.
Сказал, и тут же стало от самого себя противно. Как смеет он, сучий потрох из Виттенберга, так отзываться о своем благодетеле? О человеке, показавшем ему свет?
Несколько лет назад их не пустили в Нюрнберг, а позже они узнали об унизительной записке помощника бургомистра, который велел не открывать ворота перед «некромантом и содомитом». Услышав о запрете, Фауст только посмеялся, зато у Кристофа зачесались кулаки. Попадись ему этот лощеный выблядок, уж он бы запихал раскаленную кочергу ему в зад – вот и посмотрели бы тогда, кто тут занимается содомским грехом! Кристоф ничего не спросил у Фауста, но тот заметил его хмурость. «Держи выше нос! – велел Доктор. – Нас всего-навсего выставили из Нюрнберга. Подумаешь, не поедим местных пряников! А ведь могли и сжечь».
Кристоф никогда не интересовался у наставника, что творится в его постели. Учитель иногда не ночевал в своих комнатах, ну так и сам Вагнер был не дурак проторчать целую ночь в общественных банях в компании шлюх. Впрочем, никто никогда не видел Фауста среди продажных девок. Да и Мефистофель чаще шутил о гибких юношах, что, быть может, греют койку Доктора.
Хотя при мысли об этом бросало в жар, Кристоф ненавидел себя за это. Мерзость! Как можно сравнивать тот грязный и влажный разврат, пропитанный запахом кислого вина и горячим паром, что творился в банях, и то, что могло бы произойти между ним и Доктором? Он тряхнул головой и больно укусил себя за язык. Если неймется, так пойди трахни печную трубу!
– Ты мне вот что скажи… На кой черт тебе нужно, чтобы Доктор возвращался к великому деланию? Тебе-то что с того?
Мефистофель сладко зевнул:
– А как ты думаешь, почему я стал прислуживать ему, а не какой-нибудь вшивой ведьме, что ворует молоко у коров и сношается с черным козлом?
За этот короткий ночной разговор Кристоф узнал о демонах больше, чем за все годы их совместных путешествий. Мефистофель рассказывал неожиданно просто, без всякого чванства. Оказалось, что у демонов есть свои чины. Они делятся на высших и низших, как и было когда-то задумано Создателем. «Что от Бога, то приведено в порядок», как сказано в Послании к римлянам. Ведь демоны суть ангелы. Хоть и падшие, они не растеряли своих естественных свойств, а потому строго блюдут правила главенствования одних над другими. Всякая бесовская мелочь охотно является деревенским колдунам и помогает наслать на соседа лишай или сделать так, чтобы его свинья сдохла. Те, что чином повыше, творят беды посерьезнее, вроде неурожая в целом графстве. А уж такие, как Мефистофель…
– Видишь ли, – говорил тот, растягивая слова, – мы способны на многое, но совершенно не умеем созидать. Такими уж нас придумал Господь. Лишенными, так сказать, его искры. Вот такая ирония, друг мой. По сравнению с людьми даже худшие из нас – само совершенство, но вам дано это божественное пламя, а нам – нет. Хотя, не скрою, меня восхищают люди с особой тягой к уничтожению себе подобных, но в настоящее время мои амбиции лежат в иной плоскости. Почетно среди демонов моего ранга заиметь себе человека не просто богатого или знатного, а того, кто по-настоящему на что-то годен. И чем диковиннее его изобретения, тем лучше для меня.
– А Доктору это на руку сыграет? – уточнил Кристоф. – Может, если он придумает такую штуку, что вся страна ахнет, его душу не заберут в ад?
– Сделка есть сделка, – отрезал Мефистофель, – и Фауст не станет ее нарушать, уж я его знаю.
Кристоф вздрогнул. Он тоже знал Доктора. Если учитель что-то пообещал, он от своего слова не отступит. Об этом, впрочем, можно было подумать и позже. Впереди еще целая вечность, так чего лишний раз тревожиться? Перемирие с Мефистофелем тоже лишним не будет. Раньше демон неслабо портил ему кровь, а теперь, значит, предлагает договор о ненападении.
…Когда Кристоф тихо юркнул в спальню учителя, тот крепко спал. У кровати стояла пустая миска из-под куриного бульона. Вагнер осторожно дотронулся до лба Фауста. Лихорадки не было, Доктор спал крепким здоровым сном. Грудь его равномерно поднималась и опускалась. Немного влажно клокотало в горле, но это чепуха, быстро пройдет. Кристоф задернул занавески, чтобы рассеянный лунный свет не тревожил сон, и присел на край кровати. Скрипит, зараза!
Кристоф никогда не ложился с мужчинами. Не то чтобы в этих вопросах он был совсем уж невинен, просто до дела никогда не доходило. Так, душное и смешное тисканье. Но на Фауста Вагнер никогда так не смотрел. Не мог человек, способный творить такие чудеса, обладать телом обычного смертного!
Он вздохнул и улегся на пол у постели Доктора, чтобы всю ночь прислушиваться к его дыханию и кашлю во сне. Так он проведет еще много ночей. От одной этой мысли стало тепло.
Часть 2
Глава 9
Агриппа писал, что Луна помечает человека белым, смешанным с красным. Человек Луны добродушен и общителен, обладает красивой фигурой и круглым лицом в веснушках. В детстве у Кристофа лицо и впрямь обсыпали веснушки, но с возрастом они исчезли. Сам Фауст, конечно, был человеком Меркурия: ни бел, ни темен, высоколоб, длиннонос, жаден до знаний.
Великий ученый Агриппа умер за пять лет до Фауста. Кристоф знал, что они переписывались. Учитель никогда не упускал возможности пообщаться с умными людьми: дружил с Парацельсом, Меланхтоном, Кальвином, поддерживал Лютера. Кристоф Вагнер в этой компании был совершенно лишним. Как Фауст ни силился вколотить в голову ученика хоть толику своих знаний, преуспеть ему было не суждено. Кристоф понимал это с первого дня обучения. Доктор мог взять любого из студентов: тот лил бы слезы счастья, ползал у него в ногах и до конца своих дней благодарил бы за оказанную честь. Почему же он взял такого кретина? Хотел доказать, что даже пуделя можно научить спрягать латинские глаголы?
Для академических штудий Кристоф слишком сильно любил простые радости жизни: вкусно поесть, выпить вина, потрахаться от души… Именно поэтому много лет спустя сам он взял в ученицы девочку, для которой жизнь сделалась невыносимой, чтобы она была только рада спрятаться от всего мира за книгами. Наукам ее обучали Ауэрхан и демоны, которые являлись на его зов. Сам же Кристоф помогал с другой школой. «Вот три вещи, которым тебе нужно научиться, – говорил он. – Слушать. Лгать. Притворяться. Никто не должен знать, о чем ты думаешь. Твоя голова – единственное безопасное место в этом мире».
Агата училась улыбаться, вести беседу и держаться без робости, но с той очаровательной скромностью, которая всегда подкупает негодяев и слабаков. Нужно все понимать с первого раза, не переспрашивать, не тянуть с ответом. «Окружающие, – наставлял Кристоф, – будут видеть то, что ты им покажешь». Агата повиновалась. Она вообще была из податливого теста, как подметил однажды Ауэрхан.
Училась она быстро, но временами словно погружалась в сон с открытыми глазами: водила пальцем по узору на печных изразцах или расковыривала старую ранку. Когда же стряхивала с себя оцепенение, вопросы, которые она задавала, всегда били в цель. Как-то раз за ужином – ей в ту пору было одиннадцать лет – она спросила:
– Вы скажете, кто осудил на смерть мою мать?
Кристофу понравилось, что голос Гвиннер не дрогнул. Что ж, одиннадцать лет – самое время для семейных историй. Он отложил вилку. Они ужинали вдвоем, не считая Ауэрхана, который безмолвной тенью стоял за плечом хозяина.
– Зависит от того, что ты будешь делать с ответом.