– Я не против послушать.
Урсула не возражала и против того, чтобы зайти. Вид собственного заколоченного дома вызвал у нее гнетущее чувство. Хотелось сморгнуть эту картину, как пылинку, застрявшую в глазу. Ауэрхан прибудет за ней только вечером, так почему бы не скоротать это время за разговорами?
…В детстве она любила заглядывать в окна и представлять, как живут другие люди. Завидовала детям, что палками избивают соломенное чучело и хохочут, завидовала взрослым, которые каждый день просыпаются в комнате с видом на площадь. Прежде всем ее существом владели зависть и вера, что все изменится, когда она вырастет. Но теперь ни от того, ни от другого не осталось и следа. Урсула спокойно рассматривала обитые синим бархатом стены и черное дерево пола. Высокие напольные часы показывали пять пополудни. Со второго этажа спустилась опрятная молоденькая служанка в чистом переднике, у которой Эмма немедленно спросила, как дети.
– С ними все хорошо. Играют, фрау Зильберрад.
Урсула молча сняла с головы чепец, высвобождая косу, и улыбнулась.
Неисповедимы пути Его.
Глава 23
Агата и Рудольф предвидели, что не все пройдет гладко. Даже при самом лучшем раскладе опасность все равно была велика. Рихтер от их задумки не пришел в восторг, но на вопрос, участвует ли он в деле, только вяло отмахнулся: «Черт с вами», что означало «Не брошу же я вас не произвол судьбы!».
Отец Эберхард вначале обрадовался и заявил, что готов помочь, но потом засомневался. Не из-за страха за свою жизнь. Священник опасался, что они могут случайно разнести заразу по окружающим деревням, и тогда чума распространится по всему Вюртембергу. Нельзя допустить, чтобы кто-то из спасенных был заражен. В этом случае разумнее и милосерднее было предоставить его воле Божьей: решение тяжелое, но необходимое в нынешних условиях.
Рудольф согласился без промедления и заверил, что он лично тщательно обследует каждого беглеца. Первым должен был стать Макс Краузе – шестнадцатилетний парнишка, чью мать и старшую сестру Катарину, немую от рождения, отправили на костер три дня назад. Причиной их ареста стали приличный дом и несколько шахтных отводов недалеко от города, которые фрау Краузе получила по завещанию. Женщины провели в тюрьме всего неделю. Они стойко перенесли тиски для пальцев, после чего фрау Краузе подвергли пытке камнем. Она с готовностью признала собственную вину, но продолжала хранить молчание, когда ее спрашивали о дочери. Молчала она даже тогда, как Катарину раздели на ее глазах и пытали огнем, поднося факел к подмышкам. Созналась, лишь когда Катарину стали кормить червями и нечистотами.
Рассказывая об этом, отец Эберхард трясся от ярости. Последняя мера была не просто недопустимой, но и незаконной. Бедные чада Господни, сколько всего им пришлось пережить… Агата же думала о вещах более практических: теперь, когда юный Макс Краузе остался единственным наследником шахт, дни его были сочтены.
Решено было устроить побег тем же вечером. Рихтер разжился костюмами чумных докторов для себя и ам Вальда. Агата рвалась пойти с ними, но оба наряда были ей так велики, что волочились по земле. Да и три человека в масках воронов скорее привлекут внимание, чем два. Единственное, в чем она могла помочь, – это поговорить с Максом и предупредить его об их плане.
Макс удивился и засмущался ее приходу, но в дом пустил. После ареста матери и сестры он в одиночку пытался поддерживать чистоту, но к их вещам не прикасался. В большой комнате у печи до сих пор стояла корзина с рукоделием, а через спинку кресла была переброшена шаль. Но этот долговязый паренек с огромными ушами и нескладными большими руками все прекрасно понимал и знал, что скоро наступит его очередь. Когда Агата предложила ему бежать, он простодушно признался, что и сам подумывал об этом, но городские ворота тщательно охранялись даже ночью. Князь-пробст следил, чтобы никто из будущих жертв не мог покинуть город без его ведома.
Идея прикинуться покойником, умершим от чумы, ничуть не испугала парня. Он даже нашел ее в чем-то забавной. Макс хотел взять с собой что-нибудь в память о родных, но Агата предупредила, что так делать нельзя. Пусть сохранит в памяти их образы: этого довольно.
Вечер, когда Рихтер и Рудольф готовились вывезти Краузе из города, выдался пасмурным. Тяжелые тучи висели над крышами домов, грозя вот-вот пролиться дождем. Накануне курьер доставил Агате ее сундук с платьями – и эта трогательная забота то ли Ауэрхана, то ли Урсулы заставила ее улыбнуться.
Когда последние приготовления были окончены и Рудольф надел черную широкополую шляпу, он сделался окончательно неузнаваем. Даже Агата не сумела бы определить, кто перед ней, если бы встретила его случайно на улице. Она поправила на нем плащ, вдохнула запах трав, что шел из кончика вороньего клюва, и отошла на несколько шагов.
– Помолись за нас, ладно? – попросил Рудольф. Его голос глухо звучал из-под маски.
Агата понимала, что это не пустая просьба. Она знала, как глубоко ее муж верит, а потому, едва за ним закрылась дверь, придвинула кресло к пыльному окну и принялась нараспев читать Евангелие от Иоанна. Его она знала наизусть – эту часть Нового Завета читают перед многими заклинаниями и вызовами демонов.
Евангелие Агата прочла от начала до конца дважды. Догорела свеча, и комнату затопила мутная темнота. Монахи давно покинули больницу. Они принесли ей еду, но Агата так и не притронулась к тарелке. За окном мелькали факелы стражников и запоздавших путников. Она сидела неподвижно, словно боясь спугнуть висевшие в воздухе слова.
До сегодняшнего вечера их план казался всем хорош. Никто не желал приближаться к телам умерших от чумы. Едва завидев похоронные телеги, люди переходили на другую сторону улицы, боясь вредных миазмов. Казалось, можно было не опасаться, что стражники внезапно решат осмотреть покойников. Но вдруг что-то изменилось? Рудольф и Рихтер должны были давно уже вернуться. Ах, если бы у нее были при себе инструменты и печати! Но обереги – штуки неверные. Гораздо надежнее было бы договориться с каким-нибудь демоном…
Две тени мелькнули во дворе, и Агата встрепенулась. Она отыскала новую свечку и зажгла ее, на миг ослепнув от яркого света. Рихтер и Рудольф вбежали в комнату. Дышали они тяжело, как будто кто-то их преследовал, но дверь за собой не захлопнули – значит, погони не было. Мужчины сорвали плащи и побросали их на пол. По бледным лбам стекали капельки пота, но ран она не заметила.
– Принесешь нам вина? – хрипло попросил Рудольф.
Агата спустилась в больничную кухню, где разжилась хлебом, пряной ветчиной и парой кувшинов вина. Когда она вернулась, Рихтер развалился в кресле, которое совсем недавно занимала она. Рудольф устроился на ящике. Всегда безупречная осанка на сей раз его подвела: он сидел, упираясь локтями в колени и опустив голову. Дрожащими руками Агата разлила по бокалам вино и дождалась, пока они сделают по глотку. Рихтер отрезал себе большой кусок ветчины и принялся жевать так жадно, как будто не ел месяц, а Рудольф принялся рассказывать, что с ними было.
Вначале казалось, что все идет гладко. Макс Краузе подготовился: надел окровавленную рубашку, оставил дверь дома незапертой, лег в постель и несколько часов пролежал в полной неподвижности. Все должно было выглядеть достоверно, чтобы, если в окно заглянут соседи, они подумали, что мальчишка умер от чумы. С наступлением сумерек появились «чумные доктора». Рихтер нарисовал на двери знак, который служил сигналом держаться от дома подальше, а Рудольф тем временем стащил Макса Краузе с кровати и переместил на телегу. Парень так блестяще играл свою роль, что они даже проверили, есть ли у него пульс. Для достоверности в телегу, кроме соломы, пришлось бросить еще один труп нищего, взятый из больницы.
У каменной арки городских ворот дежурили двое стражников. Один был так пьян, что едва держался на ногах, опираясь на алебарду. Второй при виде телеги и двух врачей прикрыл рукавом лицо и спросил, куда они направляются и почему так поздно. Рихтер с Рудольфом пояснили, что везут тела умерших от чумы, чтобы, как обычно, сжечь их за пределами городских стен. «О нет, – неожиданно возразил трезвый стражник. – Последним указом велено хоронить людей в земле, чтобы ведьмы не могли наслать поветрие на другие города через дым».
К такому повороту событий они не были готовы. Парень добавил, что могильщик уже ушел и вырыть могилы для несчастных некому. Рудольф старался сохранять спокойствие. «В таком случае, – сказал он, – мы вернемся утром, когда придет могильщик». Но тут внезапно в разговор встрял пьяный стражник. Он был старше и наглее – возможно, служил в гарнизоне. Он бесцеремонно скинул рогожку с телеги, но, к счастью, не узнал Макса Краузе в лицо. «Хах, – усмехнулся он, – да их же всего двое! Сами выкопаете, не переломитесь! Нечего дохляков обратно в город тащить!»
Рихтер принялся возмущаться, как Рудольф ни пытался его урезонить. Конечно, свою роль он играл прекрасно. Настоящий чумной доктор не пошел бы на такое унижение. Город специально выписывал их для лечения безнадежно больных, но с такой же легкостью врачи могли отказаться от жалования и отправиться в другое место. Однако именно то, как хорошо Рихтер лицедействовал, обернулось против них. Разозленный пьяница, вместо того чтобы просто отпереть врачам ворота, отправился вместе с ними до самого пустыря недалеко от городских стен, где уже виднелась пара свежих могил с деревянными крестами. Тут же лежала забытая лопата.
Дело принимало дурной оборот. Они не могли живьем закопать Макса, но и выдать его означало бы для мальчишки верную смерть. Сперва вырыли могилу для бродяги. Стражник все еще не уходил: стоял над душой и шутил низко и грубо. Настала пора второй могилы. Рихтер сказал, что они устали, выполняя не свою работу. Он отошел от телеги и демонстративно скрестил руки, заявив, что больше пальцем не пошевелит. Если стражнику так угодно, он может сам похоронить второго.