Оно все равно того стоило.
– Прошу прощения. Я не помешал? – раздался тихий знакомый голос. Урсула подняла голову и увидела в дверном проеме отца Лукаса. В черной глухой сутане и широкополой шляпе он неожиданно показался ей выше и больше, чем обычно. Не дождавшись ответа, он переступил порог.
– Урсула, дитя мое, вы в порядке?
От неожиданности Зильберрад отпустил ее и отошел на шаг. Урсула наконец откашлялась и смогла распрямиться, держась за стену.
– Да, отче.
– Кто вы такой? Вы знаете эту женщину? – резко спросил Зильберрад.
– Конечно. Я священник из Шварцвальда, а фройляйн Зауэр – моя прихожанка. Как удивительно, что мы встретились вдали от дома. Проходя по улице, я услышал крики и не мог не вмешаться.
Зильберрад сомневался всего мгновение, а затем решил, что необязательно самому чинить расправу. Публичная казнь, в конце концов, тоже подойдет. Урсула слышала его мысли так отчетливо, словно они звучали в ее собственной голове.
– Эта ваша прихожанка только что зарезала мою жену и двух малолетних детей! – жестко сказал он. – Сейчас я пошлю за стражниками, а вы будете свидетелем.
– Соболезную вашей утрате, но я вам не верю.
Урсула хмыкнула.
– Что? – растерянно переспросил Зильберрад.
– Судите сами: я прихожу в ваш дом на крики и вижу, что вы чудовищным образом истязаете бедную девушку. А на втором этаже лежат бездыханные тела еще одной женщины и двух малюток, упокой их души Господь. Как вы сможете доказать, что это не вы их убили?
Урсула засмеялась, но вместо смеха из горла вновь вырвался кашель. Отец Лукас придвинул стул и помог ей сесть, налил холодного пива и поставил перед ней кружку. Зильберрад же, разом утратив весь запал, стоял неподвижно, тяжело дыша, и лишь переводил взгляд с одного на другую. Дело для него принимало плохой оборот. Его вспыльчивый нрав знали все в Оффенбурге, и у многих членов совета на него имелся зуб. А появление в доме трех мертвых тел объяснить чрезвычайно трудно, тем более если против тебя свидетельствует священник.
Зильберрад понимал это прекрасно и не колебался с решением.
– Прикончи его, – велел он слуге.
Но мальчик не шелохнулся. Урсула прежде видела, как умеют двигаться демоны, какие они быстрые и бесшумные. Если она что-то и успела уяснить о повадках нечистой силы, так это то, что та не медлит. Ауэрхан ни мгновения не раздумывал, когда Кристоф Вагнер приказал ему оторвать Агате голову. Даже если решение хозяина ему не нравилось, он и словом не возразил.
– Не мучайте его, он не может, – попросил отец Лукас, присаживаясь рядом с Урсулой. Он взял ее за руку, и от тепла его ладоней у нее мурашки побежали по всему телу. – Видите ли, в нашем мире, как и у вас, царит строгая иерархия. Как говорили римляне, quod licet Iovi, non licet bovi… Солдат никогда не пойдет против генерала. Вам повезло, господин Зильберрад, вам достался на редкость смышленый юноша. Но не все ваши приказы он может выполнить. Если хотите, он подаст петицию в высший суд, но наше судопроизводство… В общем, рассматривать ее будут долго, уверяю вас. Все решают связи, как и у людей.
– Тогда делай то, что я велел ранее.
Голос Зильберрада стал совершенно бесцветным. Он смотрел на Урсулу не мигая, и в его глазах она видела только пустоту.
– Боюсь, и этого я не могу позволить, – мягко сказал отец Лукас. – Я уже упоминал, что Урсула – прихожанка моей церкви, а добрый пастырь должен оберегать своих овец.
Тогда Зильберрад бросился на нее сам. Но не успел он коснуться ее кожи, как отдернул руку, яростно зашипев, словно сам воздух обжег его. «Теперь, – подумала Урсула, – он понял». Теперь он подошел к той грани бессилия, на которой так долго стояла она. Теперь он знает, каково это.
…Они ушли. Просто ушли, потому что у Зильберрада больше не осталось против Урсулы никакого оружия. Он опустился на стул и не шевелился, когда они покидали порог его дома. Не плакал, не стонал, а лишь сидел неподвижно, низко опустив голову и рассматривая свои башмаки.
А Урсула чувствовала, что вырвалась на свободу. Теплая ночь пахла до того сладко, что грудь сжималась от легкой тоски. Отец Лукас бережно положил ее руку себе на локоть, и так они дошли до реки. Вода слабо сверкала в свете луны. Впервые за долгое время Урсула ощутила спокойствие на душе.
– Как он объяснит три трупа в своем доме?
Она не спрашивала, а рассуждала вслух, но отец Лукас все равно ответил:
– Его родной брат заседает в городском совете. Вот пусть он и придумывает объяснения: нападение грабителей, ведьминские козни… За него не беспокойтесь, дорогая Урсула. Лучше скажите, вы уже думали, что будете делать дальше?
– Так далеко я не заглядывала…
Горло все еще саднило.
– Хотелось бы и дальше жить под крышей поместья, если господин Вагнер позволит. Я привыкла к нему.
– Кристоф Вагнер уедет в ближайшее время.
– О! – Эта новость ее опечалила. – Далеко?
– В Виттенберг. Уверен, они с Ауэрханом возьмут вас с собой, если вы того захотите.
Она подошла к берегу – топкая земля прогибалась под ступнями – и прикрыла глаза.
– А если нет?
– Вы могли бы остаться в Шварцвальде. Стать хозяйкой поместья, если ваша душа этого желает. На какое-то время.
– А потом?
– А потом, – его дыхание защекотало ей шею, в точности как дыхание Зильберрада недавно, – вам станет скучно.
Они молчали. Мерно квакали лягушки. Издалека доносились вопли кошачьей свадьбы и короткие выкрики стражников, что патрулировали улицы. Обыкновенные звуки ночного города.
– Вы впечатлили меня сегодня, Урсула.
– Тем, что убила женщину и двоих детей?
– Тем, что не отступили от своих намерений и наказали обидчика, хотя все было против вас. Я видел много людей, способных за любой пустяк убить человека без всякого раскаяния. Вы не из таких. Тем важнее то, что вы сделали. У вас может быть большое будущее, Урсула. Вы же когда-то мечтали шить для любовниц кайзера. О чем вы мечтаете сейчас?
Она задумалась. Никогда в жизни она не испытывала такого душевного трепета, как тогда, когда увидела страшную догадку на лице Зильберрада. Но не он один был во всем виновен. Весь Оффенбург лежал во зле. Этот город сжег Эльзу Гвиннер, этот город безмолвствовал, когда маленькую девочку держали в ледяном карцере. Оффенбург привык перемалывать человеческие души в пыль. Однажды он тоже поймет.
– Я хочу, чтобы этот город страдал.
Она не была плохим человеком. Но временами хорошие люди вынуждены делать ужасные вещи, чтобы других ужасных вещей больше не происходило. Она, скорее, почувствовала, чем увидела улыбку отца Лукаса.
– Хорошо, если вы так хотите. Скоро этого станет мало, и вам захочется большего. Я буду рядом. Но для этого…
– Я должна подписать Пакт. Я знаю.
Они молчали, довольные друг другом.
– Раз уж мы теперь надолго связаны, – сказала она наконец, – я хочу, чтобы вы назвали себя. Не отец же Лукас, в самом деле?
Он взял ее за руку, и его темные глаза показались ей бездонными, как колодцы.
– Когда-то очень давно, когда у меня был иной облик, ваш патрон знал меня под именем Мефистофель.
Сумерки сгустились в коридоре, расползлись по лестницам. Ласточек сменили летучие мыши – их можно было узнать по рваному низкому полету. Кристоф Вагнер знал, что ему будет жаль покидать это место. Окруженная лесом усадьба много лет служила ему крепостью и защищала от невзгод. Тут, в месте, где он провел ночь смерти Доктора, он неожиданно обрел покой.
Ему знаком был запах перемен, что появляется в воздухе на границе лета и осени. В этот раз он отдавал солоностью крови и горечью пороха. Кристоф прикрыл глаза и долго сидел в саду, позволяя ночи укрыть себя теплым одеялом. Гасли окна его дома. Только в одном по-прежнему брезжил свет. Он взял трость, что принес ему заботливый Ауэрхан, и медленно, ступенька за ступенькой, поднялся к ее комнате. Постучал, хотя раньше никогда этого не делал, но вошел, не дожидаясь ответа.
Агата носила траур. Черное глухое платье подчеркивало темноту глаз. Вопреки ожиданиям, она не была ни бледна, ни растрепана. Даже волосы и те уложила с особым тщанием. Посередине комнаты стоял распахнутый сундук. Платья лежали вокруг так, словно еще мгновение назад в них были женщины, но затем упали и исчезли, оставив после себя лишь одежду.
Кристоф тяжело опустился в кресло.
– Я знаю, что сейчас творится в твоем сердце, моя дорогая.
Она покачала головой, отрицая его слова. Конечно, откуда же ему знать…
– Тебе кажется, что ты ничего не чувствуешь, что ты как будто отлежала душу. Это временно. Скоро ты начнешь чувствовать все сразу, и тогда внутри тебя разверзнется ад. Но ты справишься. Только заклинаю тебя: кто бы что ни предлагал, не делай глупостей! Ты сейчас уязвимее всего.
– Уже не сделала.
Вагнер подался вперед, отчего рана в животе отозвалась вспышкой боли.
– Кто-то уже являлся к тебе? Эти падальщики всегда наготове!
Агата придвинула кресло и села напротив. Раньше она выбрала бы место у его ног или на низком стульчике, но теперь держалась как равная. Рассказала, что к ней приходил Мефистофель под видом Рудольфа. Кристоф в ярости сдавил подлокотники кресла.
– Старая мразь и тут покоя не дает! Объявился через столько лет!
– Не беспокойся. Я его прогнала.
«Прогнала»… Их нельзя прогнать, милое дитя. Демоны ведут себя, как мошкара. Только тебе кажется, что облако устремилось за другим несчастным, как жалящие твари снова тут как тут.
Кристоф окинул взглядом комнату, задержался на раскрытом сундуке.
– Опять куда-то собираешься?
Агата пожала плечами:
– Сначала в Штутгарт. Хочу посмотреть дом, который мне оставил в наследство Рудольф.
– А потом?
Она вздохнула и тут же вздернула подбородок, готовая отразить его атаку:
– А потом в любой город, где идет охота на ведьм. Рудольф считал своей целью помогать обвиняемым бежать. Значит, и я должна делать то же самое, чтобы его смерть не была напрасной.