— Не я Тимофея сгубила, — так молвит Саломее, — по недогляду утоп. Запутался случаем в сетях.
Помолчала, потом далее говорит:
— Дочь моя полюбила его шибко. Она рядом с лодкой плавала, но помогать не взялась…
Вскинулась Саломея:
— Что же за дочерью не глядишь? Али потребно так-то мужиков уводить?
Вздохнула Хозяйка, покачала головой:
— За всем не углядишь! Не серчай, помочь теперь ничем не смогу, поздно. Возьми плату жемчугом.
— Раз такое дело, — смирилась Саломея, — уйду в деревню жить. Жемчуг твой мне не надобен. Отпусти со мной нянюшку, дети больно привязались к ней.
— Отпущу, — соглашается Хозяйка, — но с одним условием — подрастут дети, отправь няньку домой.
В тот же миг вода забурлила и вышла из неё девушка, красивая, гибкая, что ивушка, в руках сундучок держит. Кожа у девицы белоснежная, изнутри будто светится. Сарафанчик простенький синенький с зелёным, коса до земли, глаза зелёные, ресницы пушистые. Улыбнулась, показала зубки жемчужные, поклонилась в пояс и сказывает:
— Не держите зла на Матушку, Саломея. Служить верой и правдой вам буду, пока детки не подрастут. Зовите меня Снежана.
С тем и пошли они в избу. В деревне приютили семью старики, родители Саломеи. Так-то они редко видели внуков, а тут изба заполнилась детским смехом. Ожили старики, повеселели. И вправду говорят — не было бы счастья, да несчастье помогло! Снежана по годам токмо из недолёток[46] выскочила, на круг ещё ни разу не ходила. Хоть Саломея и не неволила, а наоборот склоняла няньку познакомиться с однолетками, присмотреться, та не рвалась водить хороводы и на парней не заглядывалась. Год, второй и третий пролетели быстрыми соколами. Снежана подросла, превратилась в статную девицу, парни начали у окошка простаивать, шутки шутить, завлекать, на гулянье приглашать. Приглянулся один из них девушке. Белозубый кучерявый Северин. Лапушкой Снежану называл да Ладой. Без подарочка не приходил. То пряник несёт, то пирожок, а то и серьги.
— Чего ж ты дома сидишь? — пытает Саломея. — Сходи на вечёрку с парнем, истосковался, поди-ка, Северин!
Та смутилась, но пошла. Северин с неё глаз не сводит, чуть погодя сватов заслал. Саломея не против, но тут Снежана и молвит:
— Саломея, не навек я пришла сюда, скоро мне срок уходить. Не могу я парню обещаться… Та так и села на лавку.
— И то верно, — протянула, — я-то уж и забыла, чья ты дочь… А то, может, останешься? Ты мне сестрой стала, полюбила я тебя всей душой.
— Нет, — качает головой нянька, — не могу. Детки подросли, по весне уходить мне пора.
— Ладно, — вздохнула Саломея, — скажу сватам, чтоб погодили до следующей осени. Молода, мол, ещё, не нагулялась в девках.
На том и сошлись. Северин всё равно рад-радёшенек. Всю зиму от невесты ни на шаг не отходил. Вскорости весна подоспела, ручейки потекли, солнышко пригревать стало, а Снежана не радуется. Побледнела девка, высохла от раздумий да ночей бессонных. А тут зовёт её наречённый отмечать праздник весны на берегу озера. Она ни в какую не соглашается, а потом подумала, чего супротйвиться? Всё одно, расставаться пора, решила напоследок повеселиться с любимым. Собрались они стайкой, на бережок пришли, запалили большой костёр и ну парами через огонь прыгать. Северин Снежану крепко за ладошку ухватил, разбежались они и прыгнули. Приземлились на другой стороне костра. Смотрит парень, а в руке у него плавник, и на траве бьётся большая рыбина. Опешил Северин, понять не может, куда любушка подевалась. А рыба задыхаться уж стала, но к воде дорожку торит, извивается. Девки видят такое дело, завизжали и по кустам порскнули[47]. Парни палки взяли, подступают ближе, норовят ударить, усыпить рыбу дивную. Тут Северин в себя пришёл, столкнул тело рыбье в воду и сам следом упал. Снежана ожила, хвостом по воде ударила и в глубину ушла. А парнишка из воды вылез, зуб на зуб не попадает. Знамо дело, холодно ещё!
Пришёл Северин в избу к Саломее, обсказал всё, как было. У той глаза на мокром месте, дети ревут, старики всхлипывают. Полюбилась им всем, вишь, нянюшка. Тут Саломея и выложила всю историю. Выслушал Северин, помолчал и вышел вон из избы.
Наутро обыскались парня, нет нигде. Уж и к озеру бегали, шестами тыкали дно, всё без толку. Пропал Северин.
По лету побежали детишки Саломеи на рыбалку, ухваткой в батюшку уродились, рыба на уду к ним прыгала. Ну, сидят, помалкивают, на озёрную гладь любуются. Чуть далее вдоль бережка вода вспучилась, забурлила, а как схлынула, то увидали они Снежану. Кинулись, обнимают, наперебой спрашивают, что да как. Та их привечает, а говорит мало, больше улыбается. Один из парнишек и скажи:
— Северин-то пропал пропадом, как ты ушла. Не воротился домой.
— Знаю, — отвечает Снежана, — о том не волнуйтесь, со мною он.
— Да как же! — ахают дети. — Неужто утоп?
— Нет, не утоп, оборотился рыбой под пару мне, — повела рукой в сторону, из воды появился Северин живой и невредимый.
Не велела нянюшка о встрече рассказывать, но разве утаить такое? Матери, знамо дело, всё обсказали, деду с бабушкой тоже. И пошли шёпотки по деревне! Правда, в голос не обсуждали, так промеж себя иной раз скажут: «Смотри, девка, не то Снежана али Северин в гости пожалуют! А то к себе пригласят!» Но без злобы, с интересом — вдруг, кому Лада али Мокша пожалуют в нянюшки своих подручных.
Слышь-ка, а имена Снежана да Северин прижились у нас. Знакомы, поди-ка, и вам тоже. Правда, с опаской нарекали люди деток. Оно и понятно! Кто ж знает, на счастье или на беду этак величать.
Пару тех рыбин на озере видал народ после не один год. Но в человечьем обличье никому не показывались более. Знамо дело, чего народ-то смущать! Уж больно красивая пара была, так говорят.
Лунные няньки
Вот ещё вспомнилось мне о случае, когда нянька необычная объявилась. На краю деревни жила женщина одинокая, Мария. Муж у неё помер в одночасье молодым, сгорел в лихоманке[48]. Деток ей не оставил, не сложилось у них с этим.
А второй раз не пошла она замуж, не схотела. Говорят, больно люб ей был муж, не смогла другого приветить.
Живёт себе в однова, знамо дело, не сахар. Ни тебе поговорить с кем, ни поругаться. Но ничего, попривыкла со временем. Уж лет пять перебивалась, и тут подбросили ей ребёночка на крыльцо. Под утро услыхала плач. Вышла из избы, а вот он, голыш лежит, хныкает. Спервоначалу ошалела вдова. Кто на такое решился? Перебрала в голове всех деревенских — никто на ум не идёт. И решилась она выдать ребёночка за своего. Не девка, чай, чего стыдиться? Мальчугана нарекла Василием, сыночком стала кликать. Зыбка имелась — муж озаботился в своё время. Деревенские бабы стали примечать, что расцвела Мария, помолодела, улыбка с лица не сходит. Ну, прознали, слышь-ка, о дите. Малость покумекали, языки почесали, кто отец мальчонке, да и успокоились.
А Мария налюбоваться сыном не может. Тетешкается час через час, без умолку разговоры с ним разговаривает, а то песенки поёт разные. Знамо дело, благодатно ей! Времечко прошло, и заметила наречённая мать, что ближе к полнолунию кричит дитятко криком неутешным. По всему выходит, что пять дней в месяц мать ни на чуть отойти не может от ребёнка.
Призадумалась женщина, пошла посоветоваться с матерями.
Ну, то да сё, а толком никто ничего не молвил. Все, мол, кричат груднички, чего шум из-за этого поднимать. Лишь одна старушка подошла тихонько и шепнула:
— К ведунье сходи, что у Чёрного Камня живёт.
Недалеко от болота каменная скала стояла, круглый год тёплая, зимою снег на ней не лежал, истаивал. Ходил сюда люд погреться, тепло-то лечебное было! Хворь разную как рукой снимало. Неподалёку избушка старенькая, в ней женщина жила. Говаривали, что бабка её пришла из неведомых мест с девчонкой-младенцем на руках. Ну, зла никому не творила, наоборот, лечить принялась, потому как в травах толк знала. Шептались, что из рода колдуний она. Правда ли, нет, не скажу. Однако не побоялась жить в отдалении от деревни. А это в диковинку! Девчоночка подросла и принесла матери младенчика, дочку. А та, в свою очередь, тоже в положенный срок родила девочку. Вот к этой ведунье по имени Шатана и отправилась Мария. Боязно, знамо дело, но всё же пошла! По тропке добралась, в двери стукнула, ждёт, а у самой сердце из груди вот-вот выскочит. Пёс залаял, кот фыркнул, отворилась дверь, выглянула женщина в годах, спрашивает:
— Что, Мария, не даёт ребёночек спать ночами?
Та обомлела, только и прошептала:
— Так и есть…
— Ну, заходи, коли так, — буркнула ведунья и в избу вернулась.
Мария вошла, огляделась украдкой. Травы по стене и под потолком, тепло от печи, на столе две кружки дымятся.
— Садись, выпей чаю с дороги, согрейся, — предлагает чародейка. — Али боишься?
— Чего бояться-то! — оправилась Мария. — Чай, не зверь ты! — из кружки хлебанула, осмелела вовсе. — А почто так кличут тебя? Имя странное, Шатана!
Усмехнулась хозяйка:
— Не из этих мест мы, поди-ка знаешь. Другого мы роду-племени, потому имена наши вам чудными кажутся. На моём родном языке имя Шатана означает всевидящая.
Посидели, молча, ещё чуток, потом Мария молвит:
— Не мой ребёночек, подкинули, тебе первой в том признаюсь.
Ведунья покивала в ответ.
— По сердцу он мне пришёлся, и на мужа покойного похож с лица. Одна беда, кричит пять ночей и дней в полнолуние.
— Ведаю я о том, Мария, сама хотела прийти к тебе, да не знала, примешь ли помощь мою. Не испугаешься ли сделать то, что скажу?
— Чего уж бояться, коли сама к тебе пришла! Говори.
И научила Марию Шатана, что и как сказать и в какой час. Травки дала, рассказала, как приготовить. Проговорили они долго, ровно подружки давние. Оттаяла Мария, на душе полегчало, и до дому дошла с уверенностью, что всё наладится.