Мысли ворочались еле-еле. Ускользали. Казалось, я вот-вот приближусь к осознанию чего-то важного, но оно всё не давалось в руки – как скользкая рыба в мутной воде.
Я попыталась прислушаться к собственному телу – и оно не отозвалось, будто одеревенело. Не вышло пошевелить даже пальцем. Тяжёлые веки не хотели подниматься, а когда я все же разомкнула их, всё равно почти ничего не увидела – окружающее пространство терялось в плотной пелене. Это я ничего не вижу, или ночь такая тёмная?
А еще у меня звенело в ушах – звенело на ужасно раздражающей, мерзкой ноте. Да к тому же боль мерно колола висок в унисон с дребезжанием этого звона.
Но постепенно звон утих, и в моей голове воцарилась всепоглощающая тишина. Как будто настоящая Тишина уже ждала меня, готовясь принять в последние объятия ту, что так долго служила её стражем. Она словно ухмылялась и беззвучно урчала, как огромный довольный кот. «Ну что, Хозяйка – добегалась? А я говорила тебе, что ты наша, и никогда, никогда не сможешь уйти из Тихого леса! Нет ни единой дороги, что не привела бы тебя обратно».
Вот что, наверное, она сказала бы мне, если б могла.
И вот эта её наглая уверенность в том, что никуда я теперь от неё не денусь, заставила меня нащупать остатки сил глубоко внутри. Там, где всё уже было в сонном оцепенении, как скованная льдом река.
Я не хочу! Не хочу уходить так. Я хочу жить. Встретить рассвет. Дождаться нового дня. Потому что новый день – это всегда новый шанс и новая надежда. Ночь заставляет забыть об этом, она пытается задержать в своих тёмных объятиях, задушить отчаянием – и только день раз за разом напоминает простую истину. Ту самую мысль, которую я наконец-то смогла поймать.
Ничего не потеряно, пока ты живёшь.
Поэтому… я должна. Дождаться. Если есть хоть малейший шанс.
Я хочу снова увидеть пламя, разгорающееся в серых глазах.
Я хочу снова умирать и оживать в его руках.
Любить так сильно, чтобы дрогнули звёзды и замолчала Тишина.
Когда я поняла это, всё, что виделось непреодолимой преградой между мной и мужчиной, которого я люблю, - здесь, на краю боли и смерти вдруг показалось такой ерундой, что стало смешно.
И в тот же миг сквозь полог глухоты пробились какие-то звуки.
Шум ветра за окном, отголоски бури, шелест струй дождя, по-прежнему хлещущих из бездонных туч, мерное постукивание распахнутого ставня по стене… Или не ставня?
В моём воспалённом воображении, в том тяжёлом бреду, в котором я находилась, этот шум показался мне похожим на стук копыт одинокой лошади. Но ведь этого не может быть? Какой дурак станет ночью в такую бурю пускать лошадь по кручам, рискуя тем, что она переломает ноги в темноте и сбросит всадника в пропасть… Какая лошадь сможет выполнить столь безумную команду своего всадника и найти дорогу практически на память…
Грохот окованных железом сапог. Всё ближе и ближе.
Стук в дверь. Мою. Прямо латной перчаткой, со всей дури. Кто же так делает ночью?! Перебудит же весь холд.
- Тэм! Открой немедленно!
Надо же, всё-таки помнит моё имя, оказывается. А то в последнее время всё «колдунья» да «колдунья». Обидно. А это вот «Тэм»… оно какое-то доверительное между нами. Ведь это мальчишечье сокращение моего имени. И кажется, он к нему на самом деле уже привык, хоть и не признаётся. И от этого простого имени, сказанного пусть и в спешке, в каком-то странно-напряжённом порыве, у меня в сердце будто загорается маленький огонёк.
Толк.
Биение моего сердца – глухое, медленное, нерешительное – первый отклик онемевшего тела, который я ощутила за много изнурительных часов.
Ох, а дверь-то так и забыла закрыть… поняла я с запозданием, когда в комнату ворвался тёмным вихрем лорд Дункан Роверт, господин холда Нордвинг, повелитель целого Полуночного крыла, владетель Чёрного меча Севера и чего-там ещё.... Сейчас он звучал как большой и грозный зверь, который долго-долго бежал и который на самом деле совсем не опасный. Я слышала его тяжёлое дыхание, когда он замер у порога, впиваясь в меня взглядом. В полутьме комнаты могла разглядеть лишь смутное очертание массивной фигуры, но взгляд… взгляд ощутила как прикосновение. Он будто ощупывал моё лицо, белеющее в темноте мертвенно-бледным пятном, цеплялся в каждую чёрточку.
А у меня не было ни малейших сил не то чтобы встать – я не могла пошевелиться, не могла издать ни звука, не могла ничего объяснить.
- Тэм, скажи хоть что-то! Ты…
Стальная махина подошла совсем близко с гремучим лязгом и нависла над постелью. Мне показалось, что Дункан перестал дышать. Он принёс с улицы ещё больше холода, который словно волнами шёл от выстуженного металла его доспеха, и я чуть-чуть поёжилась под криво натянутым на бок уголком покрывала.
Шумный выдох облегчения.
- У тебя в комнате холодно, как в могиле.
Ага, а вот этот ворчливо-недовольный тон я прекрасно знаю! Но он не спрячется от меня больше под напускной суровостью. То, о чём сказал его прерывистый выдох, его молчание и вцепившийся в меня взгляд – я прочитала это сердцем.
Рывок, еще рывок – ремни, на которые я когда-то потратила такую прорву времени, теперь в несколько нетерпеливых движений развязаны. Части доспеха летят куда-то на пол, торжественно усеивая путь лорда к камину. Дункан опускается на корточки и пытается высечь искру лежащим рядом кремнём.
Длинная цепь витиеватых ругательств повисает в воздухе.
- Дрова отсырели. Сколько ты так лежишь? Почему никого не позвала?
Бросает бесполезное занятие с огнём. Как – ну как ему объяснить, что мне сейчас это не нужно? Мне сейчас вообще ничего не нужно… кроме его самого.
В один широкий шаг добирается до окна – прикрывает, наконец, надоевший ставень.
В комнате тут же становится тихо – ветер и дождь отсечены от нас надёжной преградой, и кажется, даже немного теплеет. А потом и светлеет, когда Дункан зажигает крохотную свечу, каким-то чудом забытую на каминной полке.
Снова замирает на мгновение, разглядывая меня – а я даже боюсь представить, как сейчас выгляжу. Волосы спутанным пологом прикрывают половину лица. Бледнющая наверняка, с кругами под глазами и губами, искусанными в кровь.
А потом все мысли выбивает из моей головы.
Потому что Дункан садится на край постели и без лишних слов хватает меня сразу всю, сгребает в охапку с постели и усаживает себе на колени. У него мокрые волосы - промок под дождём, и с них капает мне на шею, и это ужасно щекотно. Голова моя как-то уютно и сонно укладывается ему на плечо – удобно, как будто оно для этого и предназначено. Руки безвольно падают вдоль тела, я по-прежнему не могу двинуться и напоминаю себе тряпичную куклу. Меня одной рукой обнимают за талию, держат надёжно, чтобы я не упала – крепко-крепко вжимают в стальную твёрдость тела. Зачем ему доспех вообще? А вторая зарывается мне в волосы на затылке. И в этом медвежьем объятии меня вдруг сдавливают так, что больно дышать.
- Сказка моя, радость моя… что же ты со мной творишь! Разве так можно. Почему ты ничего не сказала?
Я слабо шевельнула локтем и фыркнула тихо, по-ежачьи, ему в плечо – взмокшее, горячее, прикрытое одной лишь тонкой тканью рубахи, умопомрачительно пахнущее тем особым запахом, который бывает, наверное, только у человека, который предназначен тебе судьбой. Ну так, на всякий случай, чтобы ты уж точно его не пропустила.
Дункан слегка разжал руки, сообразив видно, что если я до сих пор не отдала концы, теперь-то уж точно отдам, ибо рёбра трещат. Заговорил тихо мне в висок, задевая кожу губами.
- Курица твоя попыталась объяснить, но он перепуганный был насмерть, я мало что понял. Нас связало какое-то хитрое заклятие, и теперь тебе нельзя быть от меня далеко. Тэм, что мне сделать? Чем помочь? Скажи.
Меня ошеломило то, как он это сказал.
Тот сплав заботы и отчаянной злости пополам с нежностью, с которыми он пытался удержать меня и не дать уйти за край. Так же, как когда-то я не пустила его – там, в Тихом лесу, где судьба переплела наши тропы.
Я с трудом разомкнула губы. Прошелестела:
- Мне… просто… ты. Тебя… коснуться.
Широкая тёплая ладонь легла на мою щёку.
- Так?
В меня словно хлынули потоки силы. Всё быстрее и быстрее они вливали в моё тело жизнь. Как деревья наполняются соками по весне и гудят в ожидании расцвета. Как реки бурлят свежими ключами и взрывают сковывающие льды.
Я ничего не ответила, только вздохнула и довольно прижмурилась.
А потом меня начала бить дрожь. Сильно-сильно, будто я была замёрзший почти до смерти человек, которого с размаху швырнули в обжигающе горячую ванну. И теперь он оттаивает… но слишком быстро, слишком резко.
Никак не получалось снова восстановить контроль над собственным телом.
Оно категорически отказывалось слушаться. Мы с ним словно уже были... слегка отдельно. И от этой мысли меня вовсе не слегка прошибло паникой.
Я стала задыхаться. Моя голова безвольно откинулась назад. С губ сорвался хрип. Сломанная кукла. Бесполезная. Стыдно как.
- Не смей! Слышишь, Тэм? Я тебе не дам умереть на моих руках. Я же сказал, что никуда тебя не отпущу.
С тихим рычанием он положил меня снова на постель. Рубаха, в которой он был, в пару быстрых рывков отправилась на пол. А потом я снова каким-то образом очутилась у него на коленях… но странно оказалась, будто на лошадь уселась верхом. Шершавые, источающие сухой жар ладони скользнули под мою рубашку, огладили талию, замерли на мгновение... а потом подцепили кромку подола и потянули вверх.
- Ч-то… ты д-делаешь…
- Тш-ш… тебя лечат прикосновения, так? Кожа к коже. И кажется, лекарства недостаточно. Надо больше. Я тебе дам.
Я попыталась слабо оттолкнуть эти слишком уверенные и сильные руки.
- Тэм, перестань, не дури! Я сейчас не мужчина, а врач. Перед врачами не стесняются.
Осторожно стянутая с меня тряпка тоже полетела на пол. Я замерла, снова прижатая щекой к его плечу, куда меня заботливо уложили обратно – удивлённая, растерянная.