— Теперь я силен. Теперь я буду твою паньгу ломать.
Он эту паньгу и зубами, он ее и лапой, он ее и об камень — крепкая паньга, не рвется, не ломается, только искры летят. Уморился Тала-Медведь и спать повалился. А Хозяйка Травы стала искать, куда он ключ от амбарного замка прячет.
Все оленьи шкуры перетрясла, всю золу в очаге просеяла, все углы подмела — нет ключа.
Вышла она во двор и позвала:
— Мыши мои мыши, идите сюда!
Прибежали на ее голос мыши. Велела она им ключ от замка искать.
Весь подпол мыши обшарили, все закрома облазили, все сено переворошили — нет ключа.
Позвала тогда Хозяйка Травы птиц:
— Птицы мои, птицы, летите ко мне!
Прилетели к ней птицы, велела она им ключ от замка искать.
Всю тундру птицы облетели, во все вежи заглянули, на всех деревьях посидели — нет ключа. Только говорят:
— На вершине Черной Вараки, на макушке столетней елки, медвежья киса висит. К чему бы ей там висеть?
Позвала тогда Хозяйка Травы лесных белок. Прискакали к ней белки, велела она им:
— Бегите на вершину Черной Вараки, залезайте на столетнюю елку, там медвежья киса висит. Поглядите, что в ней.
Поскакали белки на Черную Вараку, увидали на елке медвежью кису, взлетели на макушку, стали кису грызть. Прогрызли в коже дырку — вывалился на землю железный ключ. Подобрали они его и понесли Хозяйке Травы.
Взяла она ключ, подошла к амбару и говорит:
— Это я, твоя жена, Мяндаш-Гром. Ты тихо лежи, цепями не лязгай, Талу-Медведя не буди. Сейчас я выручу тебя.
Отомкнула она пудовый замок, вошла в амбар, вангас на шее у Грома ножом перерезала, стала цепи распутывать.
Крепился, крепился Мяндаш-Гром, не гремел, а как упала последняя цепь, вскочил на ноги, плечи расправил, копытами затопал — дрогнули от грома амбарные стены, по бревнышкам развалились.
Выскочил из дому Тала-Медведь, бросился на оленя, когтями рвет. Метнул в него огненным рогом Мяндаш-Гром, шкуру Тале спалил — взвыл от боли Тала-Медведь. Метнул еще раз свой рог Мяндаш — загорелся медвежий дом. А огнерогий олень подхватил Хозяйку Травы и на невидимых крыльях помчался по небу. Летит, огненные рога разметав, черной головой трясет, копытами гремит. Тешится свободой Мяндаш-Гром — так грохочет, что от того грохота голоса живого не слышно. Но материнское сердце все чует — услыхала Хозяйка Травы зов своего сына Олешки — Золотые Рожки. Велела она Грому к болоту лететь. Бросил Гром Олешке свой рог, выхватил из трясины. Вцепилась было Оадзь в Олешку, не пускает— и угодила под Громово копыто.
А Мяндаш-Гром летал-летал, громыхал-громыхал и пролился дождем над всей землею. Пила земля, пили звери, пили люди, Синь-озеро снова до краев налилось.
Утро пришло. Заснул огнерогий олень на вершине Зеленой Вараки. А по широкой тундре снова ходят олени. Скачет-носится Олешка — Золотые Рожки, Хозяйка Травы смотрит, как ягель кудрявится, как травы растут, воду в Синь-озере охраняет. Ходит с ней рядом малое дитя—телочка на шатких ножках, серебряные рожки едва пробиваются. Облизывает ее Хозяйка Травы розовым языком, на край неба подсаживает, пусть светит оттуда ясной зорькой.
Тихо на земле, хорошо. Только Оадзь стонет на болоте, тину к разбитой голове прикладывает, да Тала-Медведь бродит по пепелищу, опаленную шкуру зализывает, сам себя жалеет.
Вот и выходит — что доброму на пользу, то злому во вред.
Копье, топор и котел
Пришел из нездешних земель к саамам Тала-Медведь, принял человеческое обличье и говорит:
— Вы меня, саамы, не бойтесь. Я теперь не Тала-Медведь, и теперь Тала-Купец.
— Ладно, — говорят ему, — купец так купец. А чем торгуешь?
— Вот полную кережу товара привез: копья — оленей добывать, топоры — лес рубить, котлы — варево варить.
Обрадовались саамы охотники, спрашивают:
— А почем продаешь?
— Да ни почем, задаром отдаю. Только такой уговор: кто оленя убьет — мне половину несет, кто срубит лесину — мне тащит половину, кто варево сварит — мне половину оставит. Гак три года. А три года пройдет — копья, топоры да котлы наши будут.
Призадумались охотники: ох, и хитер Тала-Купец! Задаром отдает, да больно дорого берет. А что поделаешь? Без копья оленя не убьешь, без топора дерево не срубишь, без котла варево не сваришь. Твоя сила, Тала-Купец.
Разобрали охотники у Талы товар и откочевали в тундру диких оленей добывать. Что ни день — везут Тале кто оленью шкуру, кто оленью тушу, кто дрова, кто варево из котла. А больше всех возит славный Лаурикадж, всем охотникам охотник. У него копье дальше всех летит, у него топор шибче всех рубит, у него котел лучше всех варит.
Вот прошел год, другой миновал.
Тала-Купец тупу[12] из бревен возвел, полы в тупе оленьими шкурами застелил, у него в амбаре мясо на крюках висит, у него варево не переводится.
А саамы охотники жен-детей накормят, собакам остаточки дадут, сами не доедят, не допьют, впроголодь живут.
Вот и третий год кончился. Пришли охотники к Тале-Куп-цу, говорят:
— Вышел нашему уговору срок. Ничего тебе, Тала, больше не станем возить.
Разъярился Тала, по-медвежьи взревел:
— Еще три года будете возить. Не то все копья, топоры да котлы у вас отберу!
Испугались саамы — и впрямь отберет. Снова стали Тале половину добычи возить.
Только славный Лаурикадж, всем охотникам охотник, против Талы-Купца пошел. Он оленя убьет — целиком домой! несет, елку срубит — к своей веже тащит, варево сварит — сядет к котлу, сам досыта ест, жену-детей потчует, собак кормит.
Еще пуще взъярился Тала-Купец, прибежал к Лаурикаджу, схватил копье, котел и топор, домой к себе уволок и в амбаре запер.
— Будешь знать, Лаурикадж, как против Талы-Купца идти!
Что Лаурикаджу делать? Сложил он пожитки в кережу и откочевал к дальнему озеру. Закинул в озеро сети, рыбы наловил, сам поел, жену-детей накормил, собакам остатки бросил. Добрый охотник нигде не пропадет.
А копье, топор и котел лежат у Талы в амбаре, ведут меж собой разговор на своем на железном да на медном языке.
— Скоро ль наш хозяин на охоту пойдет? Не терпится мне оленя добыть! — звенит копье.
— Скоро ль наш хозяин в лес пойдет? Не терпится мне дерево срубить! — стучит топор.
— Скоро ль наш хозяин воды в меня нальет, огонь разведет? Не терпится мне варево сварить! — гудит котел.
А Тале-Купцу не к чему на охоту ходить, деревья рубить, варево варить — ему все готовое несут.
Так лежали копье, топор и котел не день, не два, а целый год. От безделья заржавело копье, заржавел топор, в котле паутина завелась.
— Ой, худо мне! — дребезжит копье. — То ли дело было у славного охотника Лаурикаджа. Навострит он меня, салом смажет, на охоту возьмет, и лечу я светлой молнией в оленя. А с охоты придем, мягким мехом оботрет, у стены поставит.
— Ой, худо мне! — стучит топор. — То ли дело было у славного охотника Лаурикаджа. Наточит он меня, оботрет, в лес возьмет, и сверкаю я меж елок, как месяц ясный. А домой придем, сухим мхом оботрет, у стены положит.
Ой, худо мне! — стонет котел. — То ли дело было у славного охотника Лаурикаджа. Вымоет он меня, почистит, над огнем с варевом повесит — жарким солнцем горю я среди вежи. А теперь что? Плохое наше житье. Что делать, братья?
— Бежать надо отсюда к Лаурикаджу, — звякнуло копье, — не то совсем пропадем.
— Бежать! — тюкнул топор.
— Бежать! — прогудел котел.
Метнулось в оконце копье, выскочил топор, вытащили они котел и убежали с Талиного двора.
Долго бродили они по лесам и тундре, наконец пришли к той веже, где раньше Лаурикадж жил. Нет тут славного охотника, нет Лаурикаджа.
Зазвенело тогда копье:
— Что ж, как-нибудь одни проживем. Я буду на охоту ходить.
— А я буду лес рубить! — тюкнул топор.
— А я варево варить! — прогудел котел.
Пошли в лес. Каждый высматривал то, что ему по нраву. Топор все сушняк искал. Подойдет к лесине — тюк-тюк, какой в ней вкус, рубить ли ее, тесать или на дрова колоть?
Вот увидел: стоит высокая сушина. И застучал по ней во всю мочь:
— Тук-тук! Тук-тук! Эй, охотнички! Бегите сюда!
Прибежали копье и котел.
— Что случилось? Что стряслось? Скорей говори!
А что топор может сказать? У него один разговор: рубить, тесать, дрова колоть. Стучит по сушине:
— Больно хороша! Давайте, свалю, расколю, обед сварим!
Поглядело на него копье, зазвенело:
— Эх, топор, топор, не из тебя ли обед варить. Пойдем-ка дальше. Однако примечай, где сушина стоит.
Пошли дальше. Ходили, ходили, видит котел, из-под камня, из зеленой травы вода бьет ключом. Захотелось котлу набрать студеной воды, обед сварить. Загудел он во всю мочь:
— У-у-у! Охотнички, бегите сюда!
Те прибежали, ждут, что котел скажет.
А что котел может сказать? У него один разговор: вода, варить, кипятить. Вот он и гудит:
— Вода хороша! Ох, вода хороша! Обед бы из нее сварить.
Посмотрело копье на котел, зазвенело:
— От одной воды, вари не вари, навару не будет. Пойдем дальше. Однако примечай, котел, где вода журчит.
Отправились дальше. Вдруг копье видит: дикие олени пасутся. Взметнулось оно, полетело и вонзилось в бок оленю-быку. Упал олень замертво. Тут копье зазвенело во всю мочь:
— Дзинь-дзинь! Охотнички, бегите сюда!
Те прибежали.
— Что случилось? Что стряслось? Скорей говори!
Копье звенит:
— Вон дикий олень убитый лежит, будем обед варить. Беги, топор, за дровами, беги, котел, за водой, а я шкуру с оленя сдеру, мясо приготовлю.
Содрало копье с оленя шкуру, мясо приготовило, принес топор сушину, огонь на кострище развел, принес котел воды, над огнем повис. Положили в него мясо, пусть варится, а пока сварится, копье и топор легли спать-отдыхать.
Кипит котел, пыхтит, булькает, от него по лесу мясной дух идет. А вокруг того леса Тала-Купец бродил. Учуял он мясной запах и пошел на него.