– Что ж, ты мужчина, тебе решать.
Пушистый дымчатый кот, который расположился на ковре и внимательно наблюдает за гостями, поднимает переднюю лапу в белой рукавичке и начинает тщательно вылизываться. У кота довольно странное имя – Пснек. Пару-тройку поколений назад в семье кто-то из детей не мог правильно выговорить слово «кошка»[4] и перекроил его на свой лад. Прозвище прижилось, и с тех пор всех кошек в доме называли именно так. Кошки не возражали: им-то без разницы.
Воздух в бане насквозь пропах лесными травами, пар клубится под потолком. Гости задержались в жарко натопленной, настоящей деревенской бане, которая не сравнится ни с какой сауной или стильными городскими подделками. Выходить отсюда просто не хочется. Отец тянется за березовым веником, на смуглом плече четко виднеется татуировка. Тату отец набил уже лет пять назад, но Тимур раньше не интересовался, что означает этот сложный причудливый узор. В обычное время он не бросается в глаза, даже из-под рукава футболки выглядывает лишь самый край рисунка.
– Пап, а что твоя татуха значит?
Тот небрежно пожимает плечами, разглядывает тату, словно видит впервые:
– Даже и сам не помню уже. Вроде там в основе трезубец, древний булгарский оберег. И плюс еще символ воды. А остальное уже мастер нафантазировал. Он для каждого клиента уникальный рисунок придумывает, никогда не повторяется. Мне тогда просто эскиз понравился, поэтому его выбрал.
– Я тоже себе набью?
– Ну, как хочешь. Посмотрим.
После бани и чая с душицей спится так сладко… Но Тимур почему-то просыпается, потягивается на кровати. Через коридор, в маленькой комнате напротив, отец сидит у распахнутого окна, сигаретный дым клубится в лунном свете.
– Пап, ты чего не спишь?
– Все вспоминаю, как жил тут когда-то. Скоро лягу. А ты спи, сынок.
Отец давно его так не называл.
Глава 2
Дэу эни не грузит Тимура работой, хотя забот хватает, ведь хозяйство немалое – лишь закончишь одно дело, как пора приступать к следующему. Плодовый сад, за которым тянется участок с картошкой, огород, куры, коза, кролики… Полно всего. Но Тимуру и самому даже интересны эти хозяйственные заботы, которые для него пока – настоящая экзотика. К тому же приятно, когда от тебя есть реальная польза. Знакомиться с деревенской действительностью за пределами участка пока не тянет. Вчера прошелся до магазина в центре деревни, однако ничего особо интересного не увидел и никого не встретил. Да, здешние обитатели предпочитают заниматься домашними делами и лишний раз на улицу не выглядывают.
Тимур думал, что с ума сойдет без интернета. В реальности оказалось – ничего ужасного. Всемирная паутина затягивает, только если доступна, а если нет – то вроде и без нее нормально. И никакой ломки и скуки. По крайней мере, в первые два дня после приезда. А дальше? Может, вообще отвыкнет каждый день надолго заныривать в Сеть? Такой вот эксперимент над собой получается.
В ленивое послеобеденное время на улице царит полуденная жара, но за толстыми бревенчатыми стенами она почти не чувствуется. Дом просторный, на очень высоком фундаменте, с пристройками. Покойный прадед строил на века, в расчете на большую семью. Однако незаметно пролетели годы, и прежде оживленный дом опустел, места стало слишком много. Старший сын, дед Тимура, давно ушел из жизни, дочь еще в институте вышла замуж за однокурсника, сибирского татарина, и вскоре уехала. Младший бывает здесь лишь наездами, по выходным и праздникам. Время как будто застыло, в обстановке ничего не меняется десятилетиями. Все остается так, как привычно хозяйке. Ее это полностью устраивает. Полированная мебель блестит, вокруг ни пылинки, ни соринки.
На одной из стен самой большой, «парадной» комнаты – семейная реликвия: трофейный гобелен, привезенный отцом Зубаржат из Берлина. Столько лет миновало, а гобелен не стареет. Да и все вещи в этом доме почти не стареют и не меняются. На диване лежат подушки, которые вышивали две незамужние сестры Зубаржат – у них хватало времени для рукоделия. Искусных рукодельниц давно нет на свете, а вышитые розы цветут яркими красками, на сочных зеленых листьях переливается роса из крупного бисера. Над диваном едва слышно тикают часы с маятником, уже ставшие настоящим антиквариатом.
Тимур подходит к фотографиям на другой стене. По давней деревенской традиции они находятся на видном месте, под стеклом. Их не так много, остальные хранятся в толстых альбомах. Еще совсем юные, недавно поженившиеся Зубаржат и Касим, родня с обеих сторон… Большинства запечатленных на выцветших снимках нет в живых. С годами список умерших пополняется, это неизбежно. Но Миннур – особый случай: слишком рано он покинул этот мир. Вот единственная сохранившаяся фотография Миннура, на ней он после девятого класса. Снимок неудачный, изображение размыто. И все равно бросается в глаза, что Тимур с Миннуром удивительно похожи. Можно сказать, они почти близнецы, только с разницей в десятки лет. Это и раньше все замечали. Братишка Зубаржат, самый младший и самый красивый ребенок в многочисленной семье, последыш, которого наперебой баловали немолодые родители и уже взрослые братья и сестры… Он погиб от удара молнии в шестнадцать лет. Ранняя и с трудом поддающаяся объяснению смерть… Подробностей Тимур не знает.
Тимур переходит к застекленному шкафчику в углу. На полках стоят какие-то допотопные учебники, справочники, кулинарная книга, общие тетради, исписанные от и до… Ничего интересного. Книг немного, зато все они содержатся в идеальном порядке, пыль в шкафчике не копится, Зубаржат не ленится регулярно протирать разноцветные корешки. Потом на глаза попадается толстый том с настолько потрепанной обложкой, что даже название не разобрать. Тимур раскрывает книгу… «Два капитана». Шестьдесят шестой год, прошлый век. Название знакомое, где-то уже слышал.
Он садится в кресло и неожиданно увлекается, перелистывая ветхие страницы. История затягивает с самой первой главы. И все-таки Тимуру довольно быстро надоедает торчать на одном и том же месте без движения. Подхватывает книгу и выходит в коридор, направляется к дверям. Зубаржат с чайным полотенцем в руке выглядывает из кухни.
– Я в березовую рощу ненадолго, – говорит Тимур. – Там сейчас хорошо, наверное.
– Иди-иди, улым, отдыхай. Вниз только не спускайся.
– Да, конечно.
Тимур проходит мимо клеток с кроликами, которые шуршат сеном и деловито хрумкают листьями ранней капусты. В детстве мог стоять здесь едва ли не часами. Помнится, отчаянно рыдал, случайно узнав, что через некоторое время чудесные зверьки превратятся в шкурки и мясо. Успокоился, только когда дэу эни убедила его: именно с теми кроликами ничего подобного не случится. Поверил и уже спокойно продолжал за ними наблюдать. Крупные черные и серые самцы почти не обращали на мальчишку внимания, хотя морковку и сочные травинки с важным видом брали из рук через прутья решетки. Самочки постепенно выбирались из закрытых домиков. Робкие крольчата высовывались в последнюю очередь, но вскоре тоже привыкали к присутствию человека. Вот и сейчас в клетках слышно непрерывное шуршание.
За высоким забором из рабицы виднеется березовая роща. Тимур отодвигает засов и выходит наружу. Эта полоса земли официально не относится к участку Зубаржат, но больше никто на территорию не претендует, и посторонние сюда не заглядывают.
Тимур устраивается на еще довольно крепкой скамейке и погружается в чтение. Читать обычную бумажную книжку, а не просто текст на экране даже интересней. Едва заметный ветерок время от времени пытается перелистывать страницы, будто ему тоже любопытно.
Раньше Тимуру было строго-настрого запрещено не только спускаться вниз, но и вообще выбираться в березовую рощу. И все-таки он однажды улизнул и успел вернуться до того, как дэу эни его хватилась. А сейчас-то он взрослый, и отпрашиваться совершенно ни к чему.
Там, где полоса ровной почвы обрывается, вниз идет почти вертикальный склон. Землю сплошь закрывают кроны кустарников, сумевших вырасти на таком неудобном месте, – боярышника, лещины и калины. Спуститься прямо тут и не сломать себе шею практически нереально. Но если пройти чуть дальше, буквально несколько шагов, обнаружится нечто вроде песчаного желоба, который пересекает густые заросли. Скорее всего, в незапамятные времена здесь была речушка или просто широкий ручей стекал в долину. Так или иначе, вполне удобный спуск остался до сих пор. Растительность его не поглотила, жадные корни лишь местами проглядывают сквозь песок.
Тимур спускается по природному желобу, время от времени хватаясь за ветки. Путь оказывается довольно долгим. Наконец ноги ступают на зеленый луг, который начинается у самого подножия обрыва.
Яркое солнце светит в безоблачном небе. Зелень травы сочная и свежая, летняя жара не успела подсушить стебли и листья. Много лет назад на лугу нашли тело Миннура. Но это было так давно… После тенистой рощи и мрачного склона луговое многоцветье радует взгляд. Из васильков, клевера, ромашек и еще каких-то безымянных цветов складывается узор бесконечного ковра, над которым порхают бабочки. А вдалеке темнеет лес.
У Тимура немного кружится голова от избытка свежего воздуха и простора. Говорят, такое бывает. Простор и светлое одиночество, которое не давит и не наводит уныние… Тимур сам не замечает, когда успел дошагать до опушки леса. Расстояние сначала казалось внушительным, словно насквозь пропитанный солнечными лучами воздух слегка исказил восприятие. Или это всего лишь иллюзия.
Среди мягкой травки и зубчатых тройных листьев со светлой подкладкой алеет спелая земляника. До чего же сладкая! Из горки бурых камней выглядывает родник, сбегает вниз и прячется среди зелени. Вода в нем ледяная и такая вкусная, что не оторвешься, даже если не особо хочешь пить.
Лес манит прохладой, приглашает наведаться в гости. Почему бы и нет?