нже как девушку, хотя она вполне симпатичная, и фигура у нее что надо, стройная, и ножки классные. Но чем-то Энже неуловимо отличается от сверстниц, которые нравятся Тимуру. Энже своя в доску, и ему даже в голову не приходят никакие посторонние мысли.
– Зубаржат, ты дома? – доносится с улицы знакомый голос.
Зубаржат подходит к окну.
– Дома-дома, Ильсия. Зайдешь?
– Ох, некогда заходить! Ты слыхала, что ночью тут творилось? Такой кошмар!
Та самая соседка, от которой с трудом избавились вчера, снова жаждет общения. Единственное утешение – сегодня ей вроде бы некогда рассиживаться за столом.
Зубаржат отодвигает горшок с цветущей геранью и облокачивается на подоконник. Из-за очень высокого фундамента первый этаж находится почти на уровне второго, так что Ильсие приходится задирать голову. Зубаржат отвечает:
– Нет, не слышала почти ничего, дорогая. Гром беспокоился, за ворота просился. Да голоса какие-то издали раздавались. Но я ведь крепко сплю. Внук на улицу выглядывал, сказал, ничего страшного не случилось. А шум потом сам быстро затих. Что стряслось-то?
– Ты даже не представляешь! – тараторит Ильсия. – Пока толком ничего не известно. Сначала все думали: пожар, но обошлось. Хорошо, хоть такой беды не случилось. Хотя кто-то и кричал об этом. Зато какие-то бандиты в чужие дома ломились, через заборы лезли, в ворота камни кидали.
– Не поймали их?
– Какое там! Разве поймаешь? Было их то ли четверо, то ли шестеро. Точно никто не знает, по-разному говорят. Взрослые парни. Здоровенные качки! Двухметровые! Лиц никто не разглядел в темноте, конечно. К тому же эти бандиты в масках были!
Тимур с Энже переглядываются и беззвучно хихикают. Энже была той ночью в джинсах, не в юбке, но перепутать хрупкую девушку с двухметровым бандитом – это надо постараться. Вот что значат страх и буйное воображение! Да и Тимур вроде бы на взрослого качка никак не тянет.
– Вот хулиганье! – осуждающе говорит Зубаржат. – Только переполошили людей, бессовестные. Наверное, это пришлые какие-нибудь.
– Да уж само собой, не местные. Местных бы сразу узнали. А потом еще пес Шамиля Фариду Акмалову чуть не загрыз. Вот ведь чудище! Сколько раз Шамиля предупреждали насчет его Юлдаша, а ему как с гуся вода. Хотя в этот-то раз понятно, суета была, пес и выскочил со двора. А может, Шамиль нарочно его выпустил, чтобы хулиганов напугать.
– Чего только не делается на этом свете, – откликается Зубаржат. – Кто бы мог подумать, что в наши тихие края какие-то чужаки заедут. Ну, даст Аллах, больше они к нам не сунутся.
– Вот и я тоже на это надеюсь. Ладно, побежала я, еще ко многим надо заскочить. Как только разузнаю что-нибудь новенькое, обязательно сообщу.
– Счастливо тебе, Ильсия.
Сплетница быстро скрывается из виду. Недавние события ее взбодрили, даже свежий румянец на щеках выступил, и глаза разгорелись. Теперь всех знакомых кумушек нужно навестить, обменяться впечатлениями и разнести их как можно дальше. Скучать совсем некогда.
Зубаржат возвращает герань на место и удаляется на кухню. Энже, которой уже надоело сидеть в одной позе, потягивается, расправляет плечи. Встает со стула и подходит к фотографиям на стене, внимательно их разглядывает. Что-то привлекает ее внимание.
– Упс!.. Это кто такой?
Энже показывает на фотографию Миннура.
– Младший брат бабушки, его Миннуром звали.
– Надо же. Прямо вылитый ты. То есть ты – вылитый он. Вы как братья-близнецы настоящие.
– Ну, мы же родственники.
– А где он сейчас?
– Он погиб давно.
– Понятно. Жалко, красивый мальчик был.
Энже возвращается к рукописям. Еще примерно час старательного расследования, и картина постепенно проясняется.
«Избавишься от наказания за чужой клад, когда после заката дойдешь до большого дуба. В одиночестве или с другом верным. Сжигаешь листья дубовые и чертишь вокруг костра круг. Внутри известный тебе знак начертать. Он второй на доске. В знак три капли крови той, что не знала еще мужчин. Скажи слова заклинания три раза. И тогда избавление придет и наказание минует. И забудь про все сделанное».
Строки, которые зачитывает Энже, больше похожи на корявый перевод какого-то фэнтези. Но это ерунда, красиво переписывать и редактировать ни к чему, главное – точный смысл. А смысл они, кажется, уловили без ошибок.
– Значит, примерно так. А заклинание… прочитаем вслух, тут всего две строчки. Правда, язык сломать можно, но как-нибудь справимся, – с чувством выполненного долга говорит Энже.
– Вообще-то нам надо все точно повторить.
– Постараемся.
– Все более-менее понятно, кроме одного: что за знак такой на доске?
– Это как раз элементарно. У бабушки хранилась глиняная досочка, такая старая-старая, прямо древняя. Как изразец, скорее. Вот на ней всякие знаки. Доска на месте. Я ее видела, когда в шкафу записи искали.
Действительно, редкая удача. Остается еще один вопрос.
– А что насчет крови?
В ответ Энже усмехается.
– Тут я как раз идеально подойду. Я же хорошая девочка. Ну, ты понимаешь… А трех капель крови ради родного брата мне совершенно не жалко. Я бы, может, и целый стакан крови отдала. Хотя Эмилька вряд ли оценит. У него характер так себе. Будем считать, что стараемся чисто из благородных побуждений. Короче говоря, вечером после заката идем к дубу.
– Думаешь, любой дуб подойдет?
– Откуда я знаю? – отзывается Энже. – Но у нас тут крутецкий старый дуб есть. Если уж он не подойдет, то прямо не знаю, какой еще нужен.
Глава 21
Им обоим удалось улизнуть незаметно, без лишнего шума.
– Кстати, ты ведь не куришь? – осведомляется Энже.
– Нет.
– Окей, я зажигалку догадалась из дома прихватить. Нам же еще костер запалить надо.
Они направляются на противоположный конец деревни, в сторону лугов. Идти туда довольно долго, но Энже вдруг притормаживает.
– Погоди, сейчас эти тетки пройдут, потом пойдем. А то они заметят нас, что вместе куда-то на ночь глядя идем. Опять начнут меня полоскать.
– Да какое им дело, куда мы идем?
– Это у вас в миллионнике можно делать что хочешь. А тут по-другому все. Обязательно какая-нибудь жирная корова начнет сплетни распускать. Про меня чего только не болтают уже! Хотя вообще не за что. Просто считают: если не улыбаешься им и не здороваешься первой за километр, значит, на тебе клейма ставить негде. Мне-то плевать, просто мать потом пилит. Она меня иногда прямо съесть готова. Вот у тебя мать нормальная, наверное.
– В целом нормальная, – отзывается Тимур. – Только не живет сейчас с нами.
– Ничего себе! Я не знала. Она ведь у тебя молодая еще? Что, нашла себе кого-то?
– Понятия не имею, – пожимает плечами Тимур. – Честно говоря, даже не вникал.
Почему-то делиться с Энже семейными проблемами совсем не стыдно, и нет чувства неловкости. А ведь он даже с близкими друзьями не делился, будто поставил невидимую ограду вокруг этих проблем и старался о них не вспоминать.
– Но ты не расстраивайся, – после небольшой паузы говорит Энже. – Взрослые такие взрослые. Сами не знают, чего хотят и чего добиваются. Мы тоже такими будем.
– Может, и не будем.
– Бабушка Аниса говорила: никогда нельзя зарекаться. Ведь не угадаешь, как жизнь обернется. Знаешь, мне ее уже так не хватает. Вчера я не соображала ничего, а сегодня… Ведь только что она была жива, дышала, разговаривала, хоть и с трудом уже разговаривала. И вдруг… Так жутко – в один миг живого человека нигде нет. И ничего вернуть нельзя. Мне надо было с ней больше времени проводить, а я…
Даже в сумерках заметно: Энже едва сдерживается, чтобы не разреветься.
– Но ты же любила бабушку, и она это чувствовала.
– Ну, я очень на это надеюсь. Она меня тоже любила. И Эмильку. А вот наших старших – нет. Вообще те какие-то другие. Мать без конца твердит, что мы хуже удались, чем старшие. На нее не угодишь. Хотя мне мать жалко, всю жизнь потратила на стирку и готовку. Что она видела? Вообще ничего, одну нищету и заботы. Сейчас хоть может вздохнуть спокойно, когда с деньгами проблем больше нет. Вот только деньги некоторым счастье не принесли…
Между тем две приятельницы, которые остановились посреди улицы и долго не могли наговориться, наконец-то прощаются и расходятся по домам. Возможно, кумушки так увлеченно обсуждали события вчерашней ночи. Теперь дорога снова свободна.
Проходя мимо домика с резными наличниками, Энже говорит:
– Раньше тут другой дом стоял, гораздо больше. Но он исчез.
– В смысле?
– Исчез, и все. Вместе с хозяевами.
Это уже даже не смешно. Тут за каждым углом прячутся какие-то упоротые истории.
– Вот точно у вас не соскучишься!
– Мне кажется, у нас просто здесь место такое… как их называют… паранормальное. Показывают же по телику и на «Ютубе» видео полно. Вроде Бермудского треугольника, только в татарской глубинке.
– Бермудский треугольник? Так у вас же тут люди не пропадают.
– Почему это не пропадают? – судя по голосу, Энже слегка обижена из-за того, что собеседник усомнился в паранормальности ее родного края. – Еще как пропадают, спроси кого угодно. Просто в последнее время никто не пропадал, но это ничего не значит. Вот тот дом, про который говорила, исчез лет пять назад. Я отлично все помню.
– Ну может быть.
– Не «может быть», а точно! Там семья одна жила… мы с ними близко не общались, правда. Они самые обычные были, ничего особенного. Жили довольно-таки мирно, не скандалили, не ругались. Муж в фермерском хозяйстве работал, отсюда не очень далеко. Жена – там же, бухгалтером. Дочка в школу ходила. Но к жене привязался убыр[20]. Это вроде оборотня.
– Я читал о нем совсем недавно в интернете.
– Вот видишь, тоже ведь заинтересовался! Говорят, убыр привязывается к тем, у кого есть впадинка на макушке. То есть, наоборот, если у человека такой череп, то можно понять, у него связь с убыром. У тебя случайно нет такой впадинки? Проверь-ка!