Странная сказка, которую Тимур скачал, почему-то западает в душу. Это история о деревенской девушке-сироте, которую зачаровала русалка. Непонятно, народная сказка или литературная. И как русалка, с хвостом вместо ног, пришла потом в деревню? Почему смогла так долго пробыть в заброшенном доме взаперти, когда ее схватили? Четко ведь написано, что у зеленоволосой девы был рыбий хвост. Или речная нечисть могла менять облик? Так или иначе, несчастную девушку она околдовала на всю оставшуюся жизнь. Та до самой своей смерти – ранней, безвременной – лила слезы от тоски по подруге и пыталась убежать к озеру. А односельчане каждый раз ловили ее и силком возвращали домой. Не хотели отпускать, пытались вернуть к привычной жизни, да только несчастной ее сделали.
Вот еще одна сказка, кажется, ближе к современности.
Женщина приехала из большого города в глухую деревню – дальние родственники пригласили на свадьбу. Привезла с собой сына и дочку. Засиделась на веселой свадьбе, заслушалась песнями, которых не слыхала с самого детства. А сын с дочкой тем временем, хоть пора им было уже спать, украдкой выбрались из дома, вылезли в окно. И отправились к реке, которая виднелась неподалеку от деревни. Только не сами они туда додумались отправиться. Позвала их Су анасы. Пробралась тихонько в деревню, постучалась в окно, заманила сладкими речами малышей к себе в гости. Дом Су анасы построен на дне глубокой реки, из серебряных бревен и перламутровых ракушек. Никто не может его разглядеть сквозь воду, пока хозяйка сама того не пожелает и не пригласит в гости. Хватилась мать, да поздно уже было, детей и след простыл.
Искали пропавших всю ночь и весь день. Берег реки с баграми исходили, но не нашли никого, только песок со дна подняли и воду замутили. А деревенские собаки все как одна тоже собрались на берегу, уселись у самой воды и завыли как по покойнику. Жившая на другом конце деревни старуха вызвалась помочь несчастной матери. Вместе с ней следующей ночью пришла на берег, прочитала заклинание. На берег выкатилась волна, забрала с собой женщину, унесла на самую глубину. Там, где стоял дом Су анасы, было светло, как днем, в прозрачной воде плавали пестрые рыбки. Такие никогда не попадались деревенским рыбакам. На песке росли яркие цветы, шевелили лепестками и стеблями от каждого движения воды. Дверь в дом оказалась открыта, самой хозяйки не было. Женщина проскользнула внутрь. В просторной комнате ее дети беззаботно играли с золотыми раками и рыбками. Дети не хотели возвращаться вместе с матерью на землю, так понравилось им в гостях у Су анасы. Долго уговаривала их женщина, наконец подхватила на руки и бросилась бежать. Не успела добежать до берега, как водоросли оплели ее ноги, не давая двинуться вперед.
А вот и сама Су анасы появилась, стала звать детей обратно. Мать сумела удержать мальчика, но девочка вырвалась от нее и кинулась к Су анасы. Вода забурлила, зашипела… Мать с сыном очнулись на берегу, на мокром песке. Свою дочку и сестру они так больше никогда и не видели. Каждый год приезжали в ту деревню, подолгу сидели на берегу, звали пропавшую, да все без толку. Лишь круги порой расходились по воде. Прошло много лет, и однажды взрослый сын приехал без матери – ее уже не было на этом свете. Сам он приезжал на памятное место сначала с детьми, потом с внуками. А потом дети и внуки приезжали все реже и наконец вовсе позабыли о пропавшей девочке, которую никогда не видели своими глазами. Так и сгинула память о ней…
Жалко, про местных русалок опять ничего не отыскалось. Про заколдованный лес тоже в интернете не слышали. То есть заколдованных лесов сколько угодно, на любой вкус, но вот со здешним краем они никак не связаны. Деревья, которые отмахиваются ветками от лесорубов, – это лишь устное предание, никто не удосужился его записать и скинуть в Сеть. А классное аниме могло бы получиться, кстати. Почему-то никто пока до этого не додумался.
Что еще? Гребень Су анасы не так-то прост. Волосы ведь традиционно расчесывают перед погребением. Золотой или костяной гребень олицетворяет душу хозяйки воды. И все-таки исследователи по-разному понимают значение гребня: то ли смерть, то ли жизнь. Никто теперь толком не разберет.
Глава 7
Тимур, запрокинув голову, ждет, пока Энже спустится с заросшего кустарником склона. С участка Галимовых спускаться не так удобно, как со стороны участка Зубаржат. Ведь только там проходит пересохшее песчаное русло. А Энже приходится пробираться сквозь ветки и скрюченные стволы. Но, похоже, ей не привыкать: она легко выпутывается из зеленой мешанины под ногами и вот уже спрыгивает на ровную почву, оказывается прямо перед Тимуром. Успела почти вовремя.
– Ну, пойдем? – говорит Энже, поправляя свою белую шляпу с ажурными полями, слегка съехавшую набок.
Они с Тимуром шагают в сторону леса. Сегодня погода не такая жаркая, однако солнце светит ярко. Темная полоса леса кажется почти черной на фоне ясного голубого неба.
– Сейчас в деревне такая скучища, – жалуется Энже. – Мертвый сезон, даже поболтать не с кем. Подружки разъехались кто куда. Да у меня их и так не густо.
– А ты никуда не собираешься?
– Отец вроде хотел меня к старшей сестре в Казань отпустить. Еще в начале июня. А потом к тетке в Питер. Но быстренько закрыл тему. Говорит, надо за бабушкой присматривать, ей уже даже ходить тяжело, приходится помогать. И по хозяйству матери тоже помогать прямо позарез нужно. Нашел Золушку, блин. Спорить бесполезно, – Энже недовольно надувает губы. – Теперь уже напирает на то, что оценки за год вышли фиговые. «Вот если бы окончила десятый без единой тройки, тогда бы» Предупреждать надо было заранее, я бы поднажала в последней четверти. А так… Вообще он считает, что женщина должна дома торчать с утра до ночи и пироги печь. Ну ничего, закончу с учебой, профессию получу – и только меня здесь и видели!
– А ты кем собираешься работать? – без особого любопытства спрашивает Тимур.
– Парикмахером-стилистом. В институт неохота. После колледжа и так можно будет отлично зарабатывать. И работа всегда найдется. – Энже встряхивает головой, огненные пряди мечутся по плечам. – Даже из страшилки более-менее симпотную можно сделать, если постараться. Я тут уже всем знакомым прически и стрижки делала. Девчонкам нравится, и тем, кто постарше, тоже. Говорят, у меня рука легкая.
За разговорами они незаметно добираются до опушки, уже проходят мимо родника. Прежде чем переступить с нагретой солнцем нежно-зеленой травы под древесную тень, Энже притормаживает, застывает на пару секунд, словно не решаясь сделать этот маленький шаг. Замечает, что Тимур удивленно смотрит на нее… Энже глубоко вздыхает и решительно переступает невидимую черту.
Они не торопясь шагают по тропе, достаточно широкой, чтобы можно было идти бок о бок, а не гуськом. Только иногда кому-то приходится чуть отставать, если к тропе вплотную подступают густые заросли, которые цветут крупными тускло-белыми колокольчиками. Разумеется, колокольчики не звенят и не наигрывают никакие мелодии, как запомнилось Тимуру. Все-таки странные воспоминания сохранились у него о давнишнем визите в лес… Но ведь он тогда был совсем маленьким, мало ли что мог напридумывать и сам в это поверить. Тимур и Энже болтают о пустяках – пока у них немного общих тем для разговоров.
– Как думаешь, сколько этому лесу лет? – спрашивает он.
– Да кто ж его знает? Лет триста.
– Ты чего, больше гораздо! Бабушка Зубаржат рассказывала, тут всякая нечисть водилась с древних времен.
– Типа шурале[13], что ли? – откликается Энже.
– Ну, наверное. Хотя самого шурале уже давно нет. Ведь его кости нашли в подвале Дома печати на Баумана[14]. Знаешь, такое большое серое здание…
Энже несколько секунд удивленно смотрит прямо в глаза Тимуру, потом улыбается:
– А, ты прикалываешься просто? Я уж подумала, ты всерьез. Но клево было бы. Когда в Казани была, по той улице гуляла, видела серый дом. Он прям совсем не похож на остальные дома на Баумана. Особенный. Выделяется сразу.
– Это я вчера по интернету бродил, много чего нарыл насчет татарского фольклора.
– Понятно. Не люблю я всякие сказочки… Только детей ими пугать, для этого и придумываются. Мне на Баумана понравилось, шумно так и весело… Отовсюду музыка звучит, кафешки на каждом шагу. Еле успеваешь фотки снимать и видео. Прямо глаза разбегаются… Магазинчиков шикарных полно. Бутики разные…
Они приближаются к озеру. Странно… сегодня, когда рядом Энже, лесное озеро уже не кажется Тимуру таинственным и манящим. Немного темной воды посреди леса, несколько скромных кувшинок, большой плоский камень поблизости от озерной кромки, мелкие камешки у воды. Что тут может быть таинственного? Озеро как озеро. Таких наверняка везде хватает. А то, что ему послышались чьи-то слова… Может, и правда на него чего-то находит иногда. Слишком долго просиживал за компьютером в городе, вот и выпал из реальности. Не зря отец был так недоволен.
Энже останавливается, смотрит на свое отражение в темном водяном зеркале.
– Глубоко тут, наверное. Мрачное местечко.
– Почему? Нормальное.
– Ну, не знаю… Или так кажется. Дальше пойдем? Я слышала, тут малинник офигенный за озером.
Малинник они пока не нашли. Тимуру слегка надоедает бродить по запутанным тропинкам, обходить густые заросли и снимать с одежды липкую паутину. Но Энже, похоже, сдаваться не собирается.
– Я уже из принципа хочу его найти!
– Как будто у тебя возле дома малина не растет!
– Это не то, лесная малина другая. Погоди немного, я сейчас вернусь…
– Ты куда это? – удивляется Тимур.
– Ну, в кустики. Я быстро.
– Не заблудись смотри.
Энже молча скрывается в зарослях. Тимур остается один на относительно свободном пространстве, окруженном елями. Одна из елей шевелит колючими ветками. Это уже и не ель вовсе, а невероятно высокая девушка в зеленом шелковом платье до пят. Шелестят оборки платья, переливается шитый золотом кафтан, звенят монеты в длинных косах. Девушка наклоняется, сгибается чуть ли не пополам, но и теперь она на много голов выше Тимура. То ли снится ему это, то ли бредит наяву, то ли в самом деле деревья могут оборачиваться людьми? Бывшая ель смотрит Тимуру прямо в глаза, смуглое лицо серьезно, даже сурово. Тонкие черные брови сдвигаются на переносице… Откровенно говоря, Тимуру хочется удрать отсюда куда-нибудь подальше. Удерживает лишь то, что в глубине души он надеется: никакой ели-девушки не существует, это всего лишь глюк. Да и Энже бросать тут в одиночестве западло. Ожившая ель переворачивает свою ладонь с длинными пальцами, чуть отливающими зеленью, тянет ее к Тимуру. Ладонь совсем близко, в каком-нибудь полуметре. Можно легко разглядеть линии на ней. Странные линии, не такие, как у людей, расходятся тонкими зигзагами и стрелками.