Сама ли Охацу придумала для неё путь к спасению или же Токугава попросили замолвить словечко за Сэн-химэ, Тятя не знала. В любом случае она была убеждена, что Сэн-химэ не согласится бросить мужа. Иэясу, Хидэтаде и Когоо останется лишь оплакать её смерть! В огне, который сотрёт с лица земли Осакский замок, исчезнут вместе с ним прекрасное лицо, прекрасные волосы, прекрасное тело Сэн-химэ!
Охацу покинула замок поздно вечером. Тятя проводила её до ворот и в миг расставания впервые вспомнила о племяннике.
— Я буду молиться, чтобы молодой господин Тадатака уцелел на поле брани. — Она не сомневалась, что Тадатака Кёгоку, полководец из стана Токугава, тоже пойдёт на штурм Осаки со своим войском.
— Я передам ему ваши слова, — тихо сказала Охацу. — Как бы мне хотелось, чтобы вы с ним познакомились! Он так похож на своего отца…
Перед мысленным взором Тяти встал образ Такацугу — каким он был в юности. Ей подумалось, что Тадатака сейчас, наверное, столь же отважен и горяч… Странное дело, она не держала зла на племянника, заключившего союз с её врагом, — лишь испытывала щемящее чувство разлуки с незнакомым, но дорогим человеком, которого навсегда отобрала у неё судьба. Погибнуть бы от его руки…
XI
Во время зимней осады Осаки полководцы из стана Хидэёри высказались за оборонительную тактику с самого начала боевых действий, теперь же замок, лишённый укреплений, перестал быть надёжным убежищем, и самураям волей-неволей пришлось готовиться к атакам на врага. Осакские воины единодушно считали, что Токугава, скорее всего, пойдут в наступление со стороны Нары и главный удар западные войска должны принять в том месте, где люди Иэясу спустятся с плато и волной хлынут на равнину, стало быть, основные силы следует сосредоточить между Тэннодзи и Кавати.
Вооружённые столкновения произошли двадцать восьмого и двадцать девятого числа четвёртого месяца в районе Кавати. В бою погиб Оюки Ханавана, о чьей отваге и ловкости в обращении с мечом ходили легенды. Тятя никогда не встречала этого ронина, но была о нём наслышана, и гибель столь доблестного воина во время первой же стычки с противником — битвой это и назвать-то было нельзя — показалась ей дурным предзнаменованием.
Когда пятая луна сменила четвёртую, война уже шла полным ходом. Хидэёри каждый день держал совет с военачальниками. Тятя неизменно присутствовала на этих заседаниях, где обсуждалось перемещение войск, но в споры никогда не вступала. И всякий раз уходила из главного зала тэнсю, терзаемая мрачными предчувствиями. Она ничего не понимала в воинском искусстве, смысл речей полководцев от неё ускользал, тем не менее ей казалось, что к победе надо идти совсем другой дорогой. Давно велись разговоры о противостоянии двух кланов в смертельной битве, из которой один выйдет победителем, другой — побеждённым, но ответственность за разработку тактики и стратегии в этом последнем сражении никто на себя не брал, вернее, желающих взять было слишком много, поэтому план военных действий на ближайшие дни всякий раз утверждался с учётом многочисленных и порой противоречащих друг другу мнений. Идеи Хидэёри, Ооно, Сигэнари Кимуры, Моритики Тёсокабэ, Мотоцугу Гото, Юкимуры Санады или Хаято Сусукиды никогда не принимались в чистом виде — они претерпевали изменения, исправлялись и дополнялись в соответствии с пожеланиями других военачальников. Все, даже самые незначительные, решения утверждались советом, частные инициативы конкретных воинов искажались и в конце концов теряли всякий смысл. В такие критические моменты Тятя сокрушалась о том, что её сын слишком юн — ему всего двадцать три; случись эта междоусобица двумя-тремя годами позже, он успел бы достигнуть зрелости, набраться опыта и смог бы единолично возглавить армию. Молодость Хидэёри представлялась его матери губительным недостатком.
На совете второго дня пятой луны Тятя осведомилась у Ооно о дислокации войск противника. С начала боевых действий она никому не задавала вопросов, однако молчать и далее, видя, как день ото дня сокращается число военачальников, присутствующих на совете, — западная армия несла огромные потери, — было невыносимо.
— Иэясу по-прежнему сидит в своей киотоской резиденции, Хидэтада ещё не покинул Фусими, — ответил Ооно. — Главные силы противника сосредоточены на земле Кавати, авангард стоит в Кокубуне, войско Такаторы Тодо — в Сэндзуке. Наотака Ии разбил лагерь в окрестностях Ракуондзи.
— А наша армия? — снова спросила Тятя, которая сделалась белой как полотно, узнав о том, что вражеские войска уже так близко — почти у ворот замка.
— Войска Хаято Сусукиды, Мотоцугу Гото и Юкимуры Санады заняли позиции в том же районе и ждут сигнала к бою. Резервные полки под командованием Сигэнари Кимуры и Моритики Тёсокабэ тоже ждут, готовые прийти им на подмогу.
— Мы можем рассчитывать на победу? — не унималась Тятя.
— Полагаю, первая битва будет решающей. Если Гото, Санада и Сусукида одержат верх, дальнейшие события станут развиваться в нашу пользу. Если они потерпят поражение, резервным войскам будет трудно даже свои позиции удержать.
Невозмутимость, с которой Ооно отвечал на вопросы, раздражала Тятю. Нельзя допустить новую осаду замка, нужно самим идти в наступление — разве не об этом все твердили с самого начала? И что получилось в итоге? Замок опять обложен со всех сторон! «Чем вы занимались до сих пор? Будь тайко жив, он не позволил бы ни одному вражескому воину войти в Киото или в Фусими!» — хотелось закричать Тяте, но она лишь сердито проворчала:
— Стало быть, мы должны либо победить, либо умереть.
Совет закончился, все разошлись. Тятя окликнула сына, шагавшего впереди неё по энгаве к своим покоям. Хидэёри тотчас остановился и отослал сопровождавших его оруженосцев, Тятины прислужницы тоже не мешкая удалились. Ей показалось странным, что Хидэёри хочет поговорить с глазу на глаз, однако, несмотря на неприятный холодок тревоги, она была счастлива остаться с сыном наедине — такого случая им давно не выпадало, на протяжении долгих лет рядом постоянно был кто-нибудь из приближённых.
— Матушка… — (Тятя сама окликнула Хидэёри, но первым начал беседу он.) — Скоро вы и сами это поймёте, однако я скажу вам сейчас: падение Осаки станет вопросом считанных дней, быть может, часов. Надобно с этим смириться. Конец близок. У нас осталось несколько дней.
— Несколько дней?! — выдохнула Тятя.
— Да. Мне это очевидно. И не только мне — Ооно тоже всё понимает, и другие военачальники… Просто никто об этом не говорит.
Белый песок в саду искрился под ослепительным, уже по-летнему жестоким солнцем. Вязы и криптомерии тянулись к небу густыми кронами, заглядывая поверх белой крыши дальнего павильона во внутренний сад. Лето уже вступило в свои права, а Тятя, погруженная в свои мысли, и не заметила, как весна сдалась под отчаянным натиском.
В замке царила тишина; ещё пару дней назад конское ржание, бряцание оружия и голоса воинов долетали до самых отдалённых его пределов, ныне же основные войска, судя по всему, ушли. Всё вокруг дышало такой безмятежностью, что Тятя никак не могла поверить сыну: неужели через несколько дней здесь не останется камня на камне? И всё же она сказала:
— Моё решение принято давным-давно.
— В таком случае, мне нечего добавить.
— Давайте прогуляемся по саду. Мы так давно не проводили время вместе…
Тятя позвала прислужниц, те принесли деревянные гэта для прогулки, мать с сыном вдвоём спустились в сад и неспешно пошли среди камней и кустов. В самом конце сада у центральной башни журчал ручей, вытекающий из пруда, на берегах которого цвели ирисы.
— Ирисы распустились! — воскликнула Тятя. — Уже!
А ведь и правда, скоро Праздник мальчиков…[139] Ах, какая весёлая суета охватывала замок с приближением этого дня, когда Хидэёри был маленьким! При жизни тайко к торжеству начинали готовиться за месяц, а то и за два, даймё со всех концов страны присылали подарки юному наследнику дома Тоётоми, обитатели замка угощались сакэ, в которое непременно добавляли корешки ириса, повсюду витал аромат ирисовых благовоний, служанки не покладая рук лепили тимаки…[140]
Но шли годы, и шумные пиры становились всё тише, гонцы с дарами прибывали всё реже, а в последнее время Осака и вовсе забыла о существовании этого праздника.
Хидэёри, должно быть, тоже вспомнилось былое веселье, потому что он вдруг задумчиво сказал:
— Я выступлю против Токугава пятого числа. В этот день, матушка, вы увидите, что ваш мальчик стал настоящим воином. — И засмеялся — так безудержно, радостно, по-детски, что у Тяти защемило сердце.
По традиции она держалась чуть позади сына; ничего в нём не изменилось, но ей казалось, что поступь главы клана Тоётоми сделалась твёрже и воинственней, в её глазах он неожиданно превзошёл своим величием самого тайко в расцвете славы.
Они бродили по саду целый час, а потом вернулись к тэнсю и расстались возле энгавы. Перед тем как уйти, Хидэёри заглянул матери в глаза:
— Не будет больше таких безмятежных прогулок, тихих бесед. Матушка, что бы ни случилось, пообещайте мне, что поддержите любое моё решение.
— Обещаю, — покорно склонилась перед сыном Тятя.
Однако, очутившись в своих покоях, она задалась вопросом: с какой стати Осака заведомо соглашается на поражение, почему они должны позволить Токугава сжечь замок? Кто заранее обрёк её сына, такого молодого, такого выдающегося воина, на гибель? И всё же, вопреки этим мятежным мыслям, она знала, что изменить судьбу не в её силах. Она ничего не могла сделать — только молча ждать неизбежного.
Третий и четвёртый дни пятой луны выдались на удивление спокойными. Полководцы не устраивали советов. Тятя постоянно посылала своих людей к Ооно справиться о военной обстановке, но всякий раз ответ был один и тот же: бои ещё не начались.
Пятого числа замок снова затрясло как в лихорадке. Хидэёри и Ооно никто не видел с самого утра; выяснилось, что на рассвете оба отправились объезжать позиции, чтобы поднять боевой дух воинов и полководцев перед битвой. К вечеру Тятя уже места себе не находила от беспокойства. Хидэёри сказал ей, что собирается выступить в поход в день Праздника мальчиков, так, может, он выполнил обещание и уже сражается где-то с врагом? Последние резервные полки один за другим покидали Осакский замок. Солнце уже зашло, а всё ещё можно было различить, прислушавшись, отдалённо