– Ты считаешь это достаточным оправданием? – усмехнулась невестка, закурив и отбросив зажигалку. – Да, я была благополучным человеком, училась и работала, чтобы иметь то, что имею сейчас. А ты? Что делала ты, чтобы купаться в роскоши и жить за границей по чужому паспорту? Думаешь, я не знаю, чего ты хотела от меня сегодня? Да знаю – я ведь замначальника пресс-службы, и через меня идут все релизы. И именно сегодня пришло сообщение о задержании в аэропорту Домодедово объявленного в федеральный розыск Евгения Влащенко. Так, кажется, зовут твоего любовника? – Она бросила на Марину пронзительный взгляд и продолжила: – Я так и поняла, когда отец позвонил, что он начнет просить у меня помощи. Не знала только, что и ты здесь, что ты жива.
– Высказалась? Полегчало? – насмешливо поинтересовалась уже взявшая себя в руки Коваль. – Ну, теперь еще у тебя есть шанс получить повышение по службе – давай, позвони в ближайшее отделение милиции, сообщи им, что гражданка Коваль, считавшаяся мертвой в течение трех лет, жива и находится в Москве под чужим именем. Карьера взмоет – ахнешь!
– Мариша, Люся, девочки! – взмолился Виктор Иванович, прижимая к груди руки. – Я прошу вас – перестаньте! Люся, ведь ты же ничего не знаешь! Ничего!
– А тут и знать нечего, Виктор Иванович! – зло бросила Людмила, гася сигарету. – Нечего тут знать! Я понимаю, вы – отец, вы пытаетесь защитить свою дочь, и это оправданно, на вашем месте и я, наверное, поступала бы так же! Но подумайте о другом – в какое положение вы ставите меня своей просьбой? Что обо мне будут говорить в управлении? На основании чего я помогаю уголовнику, учинившему резню там, у себя в городе? Да такую резню, что полгода весь город лихорадило?!
– Успокойся, дорогая, я ничего у тебя не просила и уже не попрошу. Извини, что потревожила.
Марина оттолкнулась от подоконника и пошла к выходу, но сидевшая рядом с дверью Люся ухватила ее за руку, заставив остановиться. Коваль резко повернулась и уставилась в лицо невестки своим жестким взглядом. Людмила, однако, не смутилась и тихо проговорила:
– Сядь, пожалуйста. Нам нужно поговорить наедине.
– Не о чем нам разговаривать. И Женька мой был прав, когда говорил, что никогда мы с вами не окажемся не то что в одном мире, а даже на одной планете.
– Возможно. Но мы все люди, более того – мы с тобой родственники, нравится тебе это или нет. И уж коль скоро я приехала сюда, значит, у меня имелись для этого какие-то соображения и основания, правда? Садись, Коваль, разговаривать будем.
Людмила отпустила Маринину руку и указала на табурет напротив. Виктор Иванович поспешно поднялся и направился к двери, чуть подтолкнув Марину к столу:
– Мариша, ты послушай Люсю, ведь она в самом деле права – если бы не хотела, то и не приехала бы…
Коваль ногой отодвинула табуретку к окну, села, скрестив на груди руки, и уставилась на Людмилу. Отец вышел, прикрыв за собой дверь. Когда его шаги стихли в глубине квартиры, Люся, вынув новую сигарету, заговорила:
– Ты вправе сердиться на меня, я понимаю, сама тоже не спустила бы никому. Но сейчас у тебя просто нет возможности выгнать меня отсюда, правда? Потому что иначе ты вообще никогда больше не увидишь своего любовника. И только я в настоящий момент могу помочь тебе. И ты это понимаешь, ведь не дура, раз столько раз ухитрялась выйти сухой из воды. Раз жива вопреки всему.
Марина молчала. В словах невестки была правда… И выхода не было, все как всегда. Рассчитывать больше не на кого, если Люся не поможет, то все.
А Людмила меж тем внимательно наблюдала за ней, пытаясь понять, о чем думает сейчас сидящая перед ней женщина. Они были мало знакомы, но того, что рассказывали сын, муж и свекор, вполне было достаточно, чтобы составить себе представление о ее жизни и привычках. В душе Людмила сочувствовала ей и отчасти оправдывала. То, что она высказала сегодня насчет Николая, было правдой лишь наполовину. Она была благодарна Марине за то, что та дала сыну в руки дело, которым он занимается с удовольствием. За то, что обеспечила ему уровень жизни, которого он ни за что не достиг бы здесь, в Москве. Но близость к криминалитету все же пугала. И пусть Николай в телефонных разговорах старался убедить мать в том, что он не имеет никакого отношения к бандитским разборкам и деньгам, все равно на сердце было неспокойно.
Люся не кривила душой, когда говорила, что приехала сегодня потому, что захотела этого сама. Увидев в релизе фамилию Влащенко, а потом поговорив со свекром, она четко решила, что выполнит любую просьбу Виктора Ивановича, потому что Евгений тоже принимал участие в судьбе ее сына. И даже то, что с Дмитрием у них возникали проблемы, не уменьшило ее решимости помочь. В конце концов, муж остался жив только благодаря вмешательству Марины, это она подставилась под финку Хохла…
Людмила не была склонна идеализировать своего генерала. Прекрасно знала, что тот в пылу мог наговорить и наделать такого, что нормальному человеку в голову не пришло бы. Да и свекор рассказывал, что Дмитрий ударил сестру.
– Марина, – заговорила она снова, чтобы прервать затянувшуюся паузу. – Ты меня извини, если я тебя обидела. Слова – это только слова, ведь тебе это известно не хуже, чем мне. Важно действие, а не слово.
– Я понимаю. Просто… знаешь, я выпала из жизни на три года, это очень долгий срок, – тихо проговорила Марина, глядя куда-то в угол. – Там совсем другое все… И мы там другие. А здесь ничего не меняется. Знаешь, ведь это все из-за меня. И то, что Женька сделал там, дома, было из-за меня. Я ведь толком и не знаю, что произошло, он никогда не говорил об этом, как я ни расспрашивала. Знаю только одно – он сделал это, чтобы увезти меня, спасти. Чтобы наш ребенок не пострадал.
– Кстати, о ребенке, – обрадовалась возможности сменить тему Люся. – Он Женькин сын?
– Нет, Люся, – вздохнула Коваль, обхватив себя за плечи. – Он и не мой сын, если уж говорить начистоту. Разве ты не знала? – Людмила отрицательно качнула головой. – Егор – сын моего мужа, его мать погибла, и я сделала все, чтобы его считали моим. Я не могу иметь детей, так сложилось, но Егор – все, что есть ценного в моей жизни. Я воспитываю его с десятимесячного возраста, он мне родной. Он как две капли похож на моего мужа – как же я могла позволить ему попасть в детдом, скажи? Наверное, я не образец материнства, но все равно ребенку лучше жить в семье, чем в детской тюрьме, правда?
Она перевела взгляд на замершую от неожиданности Людмилу, ожидая от нее реакции. Та молчала, пораженная признанием. Да, разумеется, она знала, что у Марины есть сын, но о том, что он не родной ей, даже не догадывалась. Вот тебе и миф о жестокой женщине, не знающей жалости и слабости…
– Да-а! – протянула Люся наконец. – Санта-Барбара… Слушай, как ты решилась-то, в своем положении, ребенком обзавестись? Ведь страшно…
– Страшно. Но я по-другому просто не могла, понимаешь? Он сын Егора… для меня не было на тот момент ничего важнее. Я слишком сильно любила своего мужа, слишком многим была обязана ему и слишком много горя причинила. Он погиб вместо меня – что еще? Эта вина будет преследовать меня до последнего вздоха, до конца жизни. И самое малое, что я могу сделать, это воспитать его сына человеком, дать ему образование и достойную жизнь.
Коваль откинула назад голову, стараясь подавить зарождающиеся слезы. Она уже давно ни с кем, кроме Хохла, не разговаривала на эту тему, никогда не открывала душу перед едва знакомым человеком. Люся поднялась с табуретки, подошла и прижала Марину к себе, уткнувшись лицом в ее волосы:
– Прости меня… я наговорила лишнего, знаю, но ты прости меня, Маринка, это было сказано в порыве… Я знаю, что нужно сделать. Женьке положено свидание, нет закона, запрещающего ему встречу с родственниками. Мы наймем адвоката, у меня есть знакомый, специализирующийся по уголовным делам, он и не таких вытаскивал. В конце концов, можно ведь добиться минимального срока, отсидит – вернется. А свидание я вам организую, обещаю. И с адвокатом сведу тебя прямо завтра, вечером приедем с ним сюда, и вы переговорите.
– Спасибо, Люся… – прошептала Марина, проникнувшись благодарностью к этой женщине. – Я не знаю, чем мне отплатить тебе…
– А вот это прекрати! – жестко потребовала Людмила, отстраняя ее от себя. – Прекрати, слышишь? Ты моего сына устроила в жизни так, как никогда не смогли бы мы с Димкой! Всем, что он имеет, он обязан тебе, и этого сверх меры! Так что…
– Как он живет? – глуховато спросила Марина, вытирая глаза.
Люся включила чайник, села за стол и улыбнулась:
– Очень хорошо. Даже боюсь говорить, чтоб не сглазить. Женился на хорошей, спокойной девочке, неизбалованной, скромной. Верочкой зовут. Он ее так и называет – Верочка, никак иначе. – Люся потянулась за чайником, налила кипяток в две чашки, одну подвинула Марине. – Я к ним в гости ездила, когда Маринка родилась. Думала, может, помочь чем нужно будет, а там и без меня помощников хватает. Твоя бывшая домработница у них живет, и охранник – однорукий, здоровый такой, Гена.
Коваль грустно улыбнулась, вспомнив хлопотливую, заботливую Дашу, молчаливого, надежного Гену, свой дом… Уже никогда не будет все так, как прежде. Она знала, что Женька продал коттедж Малыша, а ее собственный, в «Роще», принадлежал Кольке. Бывший дом Мастифа, находившийся рядом, пустовал, однако его ни Хохол, ни племянник трогать не решились. Женька как чувствовал, что нельзя обрубать совсем уж все концы, что должно остаться что-то, связывающее их с Россией. Конечно, если бы у Марины было право выбора, то она оставила бы дом в «Парадизе», а не берлогу старого лиса, но в тот момент она никаких решений принимать не могла.
– Так что? Ты подумаешь над моим предложением? – с нажимом спросила Люся и отпила глоток из чашки. – Я ручаюсь – адвокат очень хороший, потому и дорогой.
– Дело не в деньгах, – откликнулась Марина, возвращаясь к действительности из своих воспоминаний. – Лишь бы он не отказался, узнав, с кем дело имеет.