Мюррей хмыкнул.
– Мне всё равно, хоть горшком называйте. Лишь бы в печь не ставили.
– Когда ты успела придумать? – удивилась Ната.
– Только что. Мой мозг натренирован быстро и эффективно решать задачи. А это очень простая задача.
– Мне собачьей клички не придумывай, – прошептала сидевшая рядом с матерью Ирина. – Откликаться не буду.
Глава 12. Эксперимент
Научно-исследовательский комплекс успел устареть за четверть века. Зато в распоряжение группы Гилл он был предоставлен целиком: весь энергоресурс нуль-реактора, весь потенциал нейросети. И со сборкой транслятора особых трудностей не возникло – Мюррей не церемонясь выдирал необходимые компоненты из здешнего оборудования. Альментьев, видимо, получивший соответствующие инструкции, помалкивал, только головой качал неодобрительно. Аппарат выходил более громоздким и неказистым, чем первый вариант, но функционально ему ни в чём не уступал.
Работали без выходных. Сорокина и Гилл – почти без перерывов. Спали по три-четыре часа в сутки, остальное время не вылезали из комнаты, превращённой в кабинет моделирования. Восстанавливали, а затем доводили матрицу. Мюррей, Бигли, Джабира и Уайтакер возились с транслятором, им было легче – физическая работа утомляла быстрее, но и на отдых времени было больше. Альментьев сначала держался в стороне, но уже через день, отправляясь на поиски конус-отражателя, Пол властно поманил его пальцем. «Эй, парень, ну-ка, пошли, поможешь. Хватит девушкам надрываться».
Больше всего свободного времени оставалось у Клер. На завершающем этапе эзотерик оказалась невостребованной. Работать с вирт-моделью она не умела, с сенсор-индикаторами, компоновочными спицами, гелиевыми тубами – и подавно. Единственное, что оставалось, – взять на себя роль хозяйки их нового дома. Она готовила завтраки, обеды и ужины из привезённых Альментьевым полуфабрикатов, следила, чтобы всё это было вовремя съедено, Людмилу и Нату кормила чуть ли не из ложечки. Габриеля – из ложечки, без «чуть». С ним творилось что-то нехорошее. Программер всё меньше и меньше реагировал на внешние раздражители. Шёл, когда его вели за руку, жевал и глотал, если пищу клали в рот, а в остальное время лежал, свернувшись калачиком, или сидел неподвижно. Функциональных нарушений мозга Ивон выявить не смогла, с нейросетью Габи работал по-прежнему эффективно, но вывести его из странного оцепенения не получалось. Чапель явно нуждался в госпитализации. Но это означало оставить лабораторию без программера. Они не могли себе этого позволить.
Транслятор был собран к середине осени. Матрица ментополя тоже была готова. Просто Ната никак не решалась перейти к испытаниям. Она сутками сидела со шлемом визуализатора на голове, выуживала малейшие ошибки. Звала Сорокину, наконец-то получившую возможность отдохнуть и выспаться, требовала объяснений. В девяти случаях из десяти соглашалась, что ошибки нет. И продолжала искать. Теперь, когда все препятствия остались позади, и эксперименту ничего не мешало, ей вдруг стало страшно. В её руках оказалась судьба человечества, от её решения зависело, каким будет завтрашний день этой планеты, а может, и всей заселённой части Галактики. Не потерять уверенность в собственной правоте оказалось труднее, чем победить.
Однажды она задремала прямо в кресле, не снимая визуализатор. А проснулась, разбуженная внезапным зуммером комма. Ответила, не успев сообразить, кто вызывает:
– Слушаю!
– Найгиль, ты слишком увлеклась работой. Ты теряешь Моджаль. Сейчас, сию минуту теряешь.
– Что? Я не понимаю! – Мозг ещё не начал работать в полную силу, и Ната никак не могла узнать голос.
– Включи камеру внутреннего обзора номер сто семьдесят три.
– Что включить?
– Жёлтая панель у тебя под правой рукой. Активируй её и набери – сто семьдесят три.
Ната послушно пробежала пальцами по жёлтым сенсорам. Опомнившись, спросила:
– Послушай, я не узнала, ты кто?
Однако связь уже оборвалась. И номер вызывавшего комма не определялся. На секунду Гилл удивилась такому обстоятельству. Но тотчас забыла о нём.
Визуализатор обеспечивал полный эффект присутствия. Ната попала в какое-то из помещений исследовательского комплекса. Она не успела рассмотреть его как следует, глаза сразу выхватили главное. Кроме неё здесь были ещё двое. Характерные звуки, движения. Невольно она подалась вперёд, и точка присутствия послушно устремилась к лежащим на полу людям. Ната оказалась на расстоянии вытянутой руки от смуглой женской спины.
Моник ритмично двигалась на ком-то. Движение становились всё быстрее, дыхание – отрывистее, громче. Вскрик – такой знакомый, родной – и тело Джабиры выгнулось дугой, забилось в неистовых конвульсиях.
Сколько это продолжалось? Нате показалось – бесконечно. Но вот движения замедлились, обессилевшее тело замерло, опустилось, влекомое чьими-то руками. Моник осторожно сдвинулась на бок. С ней был мужчина, соглядатай, приставленный Сорокиным. Он лежал на спине, закрыв глаза, дышал глубоко, медленно. Моник потёрлась щекой о его плечо, поцеловала: «Мне никогда не было так хорошо, милый».
Ната отпрянула. Сорвала с головы шлем, швырнула в сторону. Нет! Никогда она не уступит любимую какому-то молокососу, всё достоинство которого заключено в обрубке плоти, болтающемуся между ног! «Хотела бы я знать, как тебе это удастся», – всплыли в памяти слова, сказанные когда-то Ивон. Ната вскочила, яростно заметалась по комнате. Никогда! Кровь больно стучала в висках, не давая сосредоточиться. «Моник, милая, так нельзя! Ты должна быть со мной! Только со мной!»
Она выбежала в коридор. План действий выкристаллизовался где-то на дне сознания. «Я не позволю тебе уйти!» Рванулась в медицинский кабинет. У Ивон должно быть что-нибудь подходящее. Где же она это держит? Распахнула стеклянные створки аптечного шкафа, упаковки и тюбики посыпались на пол. Какой только дряни здесь нет! Нужно смотреть внимательно, чтобы не перепутать. Ага, вот то, что требуется!
Она схватила заветную ампулу, облегчённо вздохнула. Нет, Моджаль никуда от неё не денется.
Под куполом исследовательского комплекса стояла ночная тишина. Все спят, измотанные бешеной гонкой со временем, лишь Гилл сидит в кабинете моделирования, в который раз проверяет своё детище. Пусть сидит! Моник нежно провела ноготком по груди возлюбленного. Илья улыбнулся, такой родной, близкий, понятный. Спросил:
– Ника, тебе, в самом деле, понравилось?
– Да. Даже страшно немножко. Будто в последний раз.
– Что ты такое говоришь! – Альментьев повернулся на бок. – Почему в последний раз? Кто помешает нам быть вместе?
Моник вздохнула. Он плохо знал Гилл, не понимал, на что та способна в горячке. А она понимала. Слишком хорошо понимала. И боялась того, что произойдёт, когда Ната узнает об измене. Не за себя боялась – за него. Но и отказаться не могла от этого чуда, подаренного ей Небом, от звука его голоса, от сильных, крепких объятий, от запаха кожи и вкуса поцелуев. Поєтому, отдавшись течению, плыла, надеясь, что пропасть, в которую предстоит рухнуть, ещё далеко.
…Однако пора возвращаться к себе в комнату. Моник быстро поцеловала любимого, вскочила.
– Куда ты спешишь? – Илья сел, наблюдая, как она поспешно натягивает пижамные штанишки.
– Не хочу, чтобы Ната заметила моё отсутствие. – Моник наклонилась, прижалась на мгновение к нему. И тут же отстранилась, шагнула к двери. – Пока! Спокойной ночи!
– Ника, постой!
Илья вскочил следом, но она уже выскользнула из его комнатушки. Дежурное освещение холла услужливо вспыхнуло, делая матовым панорамное окно во всю стену. Жутковато, должно быть, спать у самого шлюза, зная, что за тонкой, пусть и прочной перегородкой выходят на охоту невидимые в тумане твари. Моник зябко передёрнула плечами и шагнула в открытую дверцу лифта.
Коридор на втором ярусе был пуст. Она осторожно прошмыгнула мимо развилки, ведущей к исследовательским помещениям, остановилась у двери своей комнаты, напряжённо прислушалась. Нет, это не её комната! Её место не здесь – внизу, рядом с Ильёй.
За дверью было тихо. Конечно, Гилл ещё работает, иначе уже подняла бы панику, разыскивая её. Решительно ткнула ладонью в дверь, шагнула. И застыла, как оглушённая.
Ната сидела на кровати, едва различимая в тусклом свете ночника. Ждала. У Моник мгновенно пересохло во рту.
– П…привет. Ты давно пришла?
– Недавно.
– Я выходила на минутку… Голова что-то разболелась. Я была в медкабинете…
– Да. – Гилл кивнула. – Не надо ничего объяснять. Иди ко мне.
Моник настороженно приблизилась.
– Почему ты не ложишься? Что случилось?
– Присядь.
Она покорно опустилась рядом с подругой. Та взяла её руку, отодвинула к локтю рукав.
– Моджаль, я не могу отпустить тебя. Понимаешь?
В предплечье ужалило.
– Ай! Что ты сделала?!
Гилл разжала пальцы, уронила на пол пустую ампулу.
– Не пугайся, это снотворное. Когда ты проснёшься, всё вновь будет как прежде. Доверься мне.
Моник вскочила, выдернула руку. Попыталась выбежать из комнаты, но голова вдруг закружилась. Она пошатнулась, взмахнула руками в поисках опоры. Подруга уже была рядом, подхватила, не давая упасть, крепко прижала к себе.
– Моджаль, любимая, у нас всё будет замечательно!
Моник беспомощно уткнулась в её тёплое, бывшее так долго родным плечо.
– Ната, прости, но я тебя не люблю больш…
Пол под ногами исчез, и она рухнула в чёрную бездну, без звуков, без запахов, без мыслей.
Она уже знала, что никогда из неё не вернётся.
Гилл осторожно уложила бесчувственное тело на постель, стащила распашонку, штанишки. «Всё будет хорошо, любимая, всё будет хорошо». Она повторила это шёпотом несколько раз, не осознавая, как заклинание. Затем обхватила подругу под мышки, приподняла, попятилась к двери. Сминаемый пластик ампулы жалобно хрустнул под ногой. Моник, оказывается, тяжелей, чем она думала. Ничего, донесёт, здесь недалеко.