Сжимаю эфес, отмеченный неглубокими желобками для ещё более прочного захвата, и резко выхватываю оружие из ножен. Звук, что производит клинок — лязг, звучит словно музыка.
— Меч великолепен, — говорю, завороженный идеальным лезвием. — Но он не мой трофей, друид.
В моём голосе слышны нотки сожаления.
— Это особое оружие и ты как человек, прошедший войну, это понимаешь и знаешь. Лабрисы, копья, секиры и прочее — они тоже свирепые и грозные, тоже проливают кровь и сеют смерть. Но они всего лишь куски металла, мой друг. Бессловесные твари.
— У кельранского меча есть голос, — понизив голос, произносит друид. — Когда он в ножнах, ему нечего сказать. Но стоит положить руку на эфес, и он тут же нашёптывает твоим врагам мягкое предостережение. А сейчас, когда он явлен воле, он уже говорит громко, ты ведь слышишь его?
Слышу?
Да, определённо.
Но не словами, а тягучей энергией уверенности, что разливается внутри. Дух мой спокоен, а рука — продолжение меча, который знает сам, как нужно ударить врага, чтобы подарить ему мгновенную смерть. Но если пожелаю, то он будет мучить, наслаждаясь каждым мигом боли и страданий врага.
Сам клинок тусклый, но его лезвие имеет холодный ледяной блеск.
Поднимаю меч практически над головой и ощущаю небывалый прилив сил. Меч словно кричит, готовый сиюминутно вступить в бой. Он угрожает и обещает смерть и реки крови. Грозный и беспощадный. Кельраны наделены особой силой — воины от мозга костей и наделяют своей магией своё оружие. Идеальное оружие для идеального убийцы.
Опускаю меч и мягко убираю его в ножны. Возвращаю клинок друиду. Он его хозяин.
— Ты не так прост, как думаешь, мой друг. Твоя судьба не зря ко мне послала. Скоро ты сделаешь для меня одну важную вещь и станешь вольным в дальнейшей своей жизни. Память к тебе вернётся, и надеюсь, ты будешь помнить мои слова и историю моей судьбы.
Он протягивает мне кельранский клинок.
— Не каждый может услышать голос меча, мой друг. Этот клинок я добыл не в бою. Единственное оружие, что было преподнесено мне в дар за спасение жизни.
Друид замолкает и закрывает глаза. Потом открывает и улыбается, как-то слишком счастливо и безумно.
— Кожа для твоих сапог лежит у камина, — говорит он вдруг, сменив тему.
— Хорошо, — говорю и собираюсь уходить из сокровищницы тёмного друида.
— Стой! — резко окликает он меня и вкладывает мне в руки меч. — Это мой подарок тебе, мой друг. Моя благодарность тебе. Этот меч отныне твой спутник и твой товарищ на всю жизнь. Любой, кто увидит его у тебя на поясе, будет знать, кто ты.
— И кто же я? — хмурюсь его словам, нутром чувствуя приближение неприятностей.
— Ты — воин, мой друг. Ты — сильный маг. А вскоре станешь тёмным магом.
— Что? — не понимаю его и делаю шаг назад, не принимая оружие. — Друид, ты, кажется, теряешь рассудок!
— О нет, сегодня мой разум чище и яснее обычного, — смеётся старец, но тут же становится серьёзным. — Это мой дар тебе, странник. Кельранский меч твой. И не смей отказываться от столь щедрого дара.
В глазах Чёрного Рыцаря блеснул опасный огонь — тёмный и жестокий.
— Спасибо, — говорю друиду, принимая у него с поклоном меч.
Друид облегчённо вздыхает.
— А теперь, моя просьба, дорогой мой друг…
Судорожно сжимаю пальцами подарок друида и уже догадываюсь, что он желает от меня получить.
— Нет… Ты не посмеешь просить меня сделать это… — шепчу в ужасе.
— У тебя нет выбора, странник, — снова вздыхает старик. — Я уже говорил тебе, что устал жить. Моё время, наконец, истекло. Сегодня в полнолуние ты освободишь меня. Твоя рука дарует мне свободу и прощение всех моих грехов. Кельранским мечом ты снесёшь мне голову, странник и примешь до капли всю мою силу, что станет для тебя одновременно и даром, и проклятием. Таково моё желание, которое ты поклялся исполнить.
— Ты обрекаешь меня на чудовищную жизнь, друид! — рычу в гневе, понимая, что я попал в капкан.
— Я хочу свободы, странник… — улыбается он. — А ты ещё молод и так силён. С моей силой ты сможешь многое.
— Я не желаю твоей силы, друид, — произношу с угрозой и кладу руку на эфес меча.
Старик смеётся.
— Судьбу не переиграть, мой друг. Вместо ссоры, лучше пойдём, да поедим. А после, пока ещё есть время, я поведаю тебе о силе, что перейдёт к тебе и покажу свои свитки, по которым ты станешь усмирять свою магию. И запомни — пока не усмиришь силу, в людской мир не возвращайся.
— Сейчас я от всего сердца желаю тебе одних лишь проклятий, — цежу со жгучей яростью и чувством безысходности.
Данная мной клятва отныне не отпустит меня. Она подобно удавке будет возвращать к друиду, пока не исполню его просьбу.
Проклятье!
— Они мне не страшны, мой дорогой друг. Я давно уж проклят.
Глава 21
Изабель Ретель-Бор
Все бывшие невольники побывали в этом маленьком кабинете настоятельницы.
Закончила я разговор с последним человеком и ощутила себя выжатой как лимон. Хотя нет, выжатому лимону можно даже позавидовать.
Люди, что предстали передо мной были похожи на ворох живых лохмотьев — настоящая рвань. И эта несчастная рвань ждала моего решения. Всем было боязно от того, что я с ними собираюсь сделать. Так и видела в глазах людей ожидание страшного приговора.
Многие глядели на меня с ужасом, кто как на безумную, а некоторые, как настоящие маньяки.
Среди выкупленных мной рабов среди мужчин были и реальные преступники, сбежавшие из заключения.
Преступников, в особенности убийц, у которых в глазах не увидела ни капли раскаяния, ни желания измениться, я приказала отвести к городской страже. Дала и пояснительную записку, в которой значилось кто, что и почём. С преступниками пусть градоправитель со служителем Инмария разбираются. Об этих двоих кадрах расскажу чуть позже… Те ещё гадёныши оказались.
А вот люди были разными: плечистые и здоровые; угловатые и небольшого роста; настоящие богатыри и практически карлики; красивые, обычные, с врождёнными и приобретёнными уродствами.
Взгляды тоже у всех отличались: забитые и практически мёртвые; смотрящие с едва тлеющей надеждой и те, кто всё ещё верит в справедливость; гордые и не сломившиеся; измученные и потерявшие веру; но были и вороватые, льстивые и нахальные, умеющие вовремя принизиться. Таких сразу отсеивала и отпускала на все четыре стороны, выдав немного денег на дорогу.
Не скажу, что среди мужчин было много дурных. Вовсе нет. Я подивилась, что в неволе оказались воистину настоящие самородки! Откуда только столько взялось?
Оказалось, что многих взяли в плен и рабство после вооружённых нападений на целые деревни и небольшие города.
У меня оказались ремесленники, некоторых из которых даже в Расторге днём с огнём не сыщешь: сапожники, ложкари, красильщики тканей, суконщики, бортники, гончары, кузнецы, стеклодувы, оружейники, столяры, скорняки, кустари, плотники, строители, мастера по дереву самого широкого профиля!
С богатейшей фауной этот мир связан со специфическими лесными промыслами, как добыча лесоматериалов, углевыжигание, смолокурение и перегонка дёгтя, а также добыча дубильного экстракта и некоторых растительных красителей. Крестьяне знают об этом всём, но в деревнях никто не занимается лесным промыслом, дерево используют лишь для постройки домов, изготовления мебели и потешек для детей. Всё остальное — табу. Земля-то графская. Но ведь столько всего можно и нужно сделать!
Довольно потираю ручки.
Были среди невольников и художники, писцы, воины с моряками, неудачно оказавшиеся в статусе рабов. И даже магически одарённые!
Но были и те, кто вообще ни черта не умеет и, судя по разговорам, даже не желает ничему учиться. Таких без лишних раздумий тоже отправила на все четыре стороны.
Женщины, дети и старики…
Женщины не так сильно порадовали, как мужская часть.
Большинство из них были насильно увезены из отчего дома, где остались их родители, мужья, дети… Без лишних расспросов, я сразу отпустила их домой.
Но не верили мне сначала. Когда я повторяла, что свободны и что мои люди не только денег дадут, да ещё и помогут вернуться домой — посадят на корабль и строго настрого накажут капитану, чтоб доставил в целости и сохранности, и никто не смел даже пальцем трогать, смотрели на меня как на святую, ей богу.
И, как говорится, доверяй, но проверяй, будет с капитанов и провожатых браться весьма суровая клятва, дабы своё слово сдержали.
Вот тогда сразу случались слёзы, даже рыдания и восхваления меня и моих людей, как посланцев самого Инмария.
Те, кому уже осталось недолго по земле ходить, я говорю о стариках, попросили разрешения остаться в обители. Настоятельница не возражала, а я тем более.
Но всё равно достаточно женщин пожелало остаться со мной и работать на моей земле.
Вышивальщицы, швеи, кружевницы, кухарки, огородницы… Просто красивые девушки, которым некуда возвращаться. Деревни разорены, родные убиты…
Но мне люди нужны.
Дети — это вообще отдельная тема.
Практически вся детвора заявила, что остаётся со мной. Дела-а-а-а…
Лишь пара-тройка человек, которые были с матерью или отцом решили вернуться домой вольными людьми. Их право.
А вот остальной детсад отправится со мной в замок… Охо-хо!
Но ничего, время летит очень быстро. Хорошим мастерам всегда нужны шустрые помощники и подмастерья. Да и детей можно приставить к полезному труду — летом и осенью собирать грибы и ягоды, например. И как шпионы дети иной раз лучше взрослых. А с моими планами, мне шпионы, ой как понадобятся. Так что, ничего, прокормим всех!
Покачиваясь на краешке расшатанного стула, вот сижу и раздумываю о том, что же делать дальше.
Эх, надо бы посуровее придумать речь для скорых гостей. Это я о градоправителе и служителе Инмария думаю.
Вот как они дали о себе знать. Очень по-хитрому. Эти двое, как мне кажется, сговорились или и вовсе друзьями являются. Они не заявились лично в обитель с расспросами и вопросами.