А вот священнослужитель ест с удовольствием и аппетитом. Интересный кадр. Если по поводу барона мне всё ясно и понятно, то этот человек может оказаться волком в шкуре безобидной овцы. С ним нужно быть более осторожной.
Истории про святую инквизицию так и приходят мне на ум.
Чур меня!
Ужин завершён, и мы перемещаемся в кабинет.
Керуш, Эрдан и Агнесс рядом со мной. Агнесс и Керуш заняли места на скамье. Я сажусь в хозяйское кресло и показываю рукой на два удобных кресла для гостей. Антоний опускается изящно и хитро улыбается, глядя на меня.
Барон же плюхается в кресло и чуть-чуть не помещается. Его телеса смешно нависают над подлокотниками, но увы, другого я предложить не могу. Только если он займёт место на деревянной и неудобной скамье, но нет, вон немного задом покрутил и умостился. Интересно, а выбираться как будет? Или как Винни-Пуха придётся тянуть за лапы, точнее руки?
Но это уже его проблемы. Если вместе с креслом уйдёт, то получит счёт за сей предмет. Всё-таки обитель — это не баронские хоромы.
Эрдан остаётся стоять у меня за спиной.
Итак, фигуры расставлены, можно приступать.
Я молчу. Предлагаю начать гостям. Как-никак, они первые начали, вот пусть и держат слово.
В камине трещит и гудит огонь. От сквозняка танцует пламя в факелах, отбрасывая причудливые тени.
Первым говорит священнослужитель.
— Графиня Ретель-Бор, не ожидал увидеть в вас столь юную, хрупкую, но бесстрашную особу. Ваш поступок характеризует вас либо как смелую женщину, либо… как не очень дальновидную особу.
Между строк так и слышу: ты либо храбрая, но дура, либо просто дура.
Коротко улыбаюсь старику и отвечаю:
— Разве помощь в трудный час ближнему своему, которую мы можем оказать и которая в наших силах и возможностях — это дурной поступок, Ваше Высокопреосвященство?
Антоний широко улыбается, польщённый моим обращением к нему. Изабель была весьма набожной, и я прекрасно знаю, как и к кому следует обращаться из духовных лиц.
Антоний ещё не дорос до Высокопреосвященства.
— Просто Преосвященство, дитя, — поправляет он меня, но мягко и беззлобно.
— Думаю, вы скоро достигните своей высоты, — улыбаюсь чуть шире.
Антоний сверкает глазами на меня. Вот как хочешь, так и трактуй мои слова. То ли я пожелала карьерного роста, то ли…
Но мысленно я пожелала ему того, чего он заслуживает по делам своим.
— Коли так думать, то каждый человек нуждается в помощи, графиня, — говорит он назидательно и складывает пальцы в священном символе и ознаменовывает им меня. — Но в любом деле важна грань.
— Вы знаете, где она эта грань, Ваше Преосвященство?
— У каждого она своя, графиня, — после некоторого раздумья отвечает Антоний. — Но разумом вы должны понимать, что своим поступком вносите смуту среди благородных людей. Установленный порядок вы не сможете поколебать, как не сможете спасти всех. И как говорит Инмарий, каждый должен спасаться сам, а также нести выпавшие на свою долю страдания достойно. Про помощь ближнего — то верно, дитя, но не стоит путать все понятия и собирать всё в одну небрежную кучу. Вы не сможете помочь тем, кому судьбой ниспослано страдать, дабы расплатиться по грехам своим из нынешних, прошлых жизней и дурных дел своего рода.
Что за бред?
Градоправитель молчит, только лишь согласно кивает словам Антония.
Смотрю прямо на старика, потом решаю немного раскрыть свои карты.
— Согласна с вами, — говорю смиренно и вижу, как его лицо успокаивающе разглаживается. — И хочу кое-что поведать вам, Ваше Преосвященство. Барон.
— Что же это? — подаёт голос Маркус.
— А то, что я не просто так выкупила всех рабов. Каюсь, не так безгрешна я. Руководствовалась я не только сочувствием к людям, что попали в беду, но и покупала их для того, что мне попросту нужны люди.
Оба хмурятся.
— Зачем? — не понимает меня Антоний.
Вздыхаю, как можно горестней, потом достаю платочек, промокаю глазки и пускаюсь в слезливую историю.
Говорю долго, иногда всхлипываю и пью водичку.
Рассказываю всё, что нужно знать этим мужчинам. Приукрашиваю, естественно. Рассказываю, как была напугана, что на этой почве у меня пробудился магический дар.
Барон и служитель Инмария находятся в лёгком шоке.
Не ожидали они, что я вывалю на них ушат таких новостей! И покушение Зерраном на мою жизнь и жизнь моего отца. Подозрения, что Зерран и мужу моему навредить мог. И его отношения к людям и как он их магией своей зомбировал и велел делать то, что нужно ему. Про то, что он заявил, будто бастард Ретель-Бор не говорю. А вот про нищету в деревнях долго вещаю. И про награбленное бывшим управляющим тоже (но не говорю, что там очень много было). Рассказываю чуть ли не в лицах, что пришлось мне отправиться на ярмарку и продать едва ли не всю утварь, что была в замке, все украшения свои и прочее, чтобы золота на всё хватило. И как награбленное Зерраном пустила в доброе дело — скот, зерно, ткани купили и много чего ещё. А также рабов…
— Но вы так и не сказали, для чего вам рабы… ведь сами говорите, что нищета… А их кормить надо, где-то селить… — бормочет озадаченный и пришибленный моим рассказом барон.
И я со вздохом начинаю говорить о своих планах: про строительство дорог; что хочу организовать колхоз и поднять на новый уровень животноводческое хозяйство графства.
Про гору с золотом молчу.
Священнослужитель и барон долго молчат, переваривая полученную информацию.
Потом Антоний говорит:
— Но почему вы не обратились за помощью в соседние графства? Или нам бы написали, графиня.
Угу, угу. Написала бы я вам. Знаю я, как чиновники умеют красиво отписываться и отбрыкиваться от просящих. Красивостей наговорят, с три короба наобещают, а потом в бесконечный ящик свои же обещания и отправят или какую фигню подбросят, как старую сгнившую кость надоедливой собаке.
— И что бы вы сделали? — спрашиваю строго. — Золото бы выслали, или хотя бы продуктов, чтобы мы зиму пережили? Али Зеррана к ответу призвали? Что?
Барон опускает взгляд.
Ну этот понятно, даже одного медяка бы пожалел. А чего посерьёзнее и вовсе не стал бы делать.
Антоний буравит меня недовольным взглядом, ему не нравится, что я поставила его перед таким сложным вопросом.
— Даже слово бодрое помогло бы, дитя, — выдал он в итоге гениальное.
Мда-а-а… От бодрого слова мои люди конечно же бы с голоду не передохли. Великая щедрость духовная. Питайтесь, дети мои, духом святым, авось и доживёте до весны. А нет, значит, грехи у вас тяжкие были, вот и поделом вам.
Судя по недовольно поджатым губам Агнесс, настоятельница думает также. Керуш тоже хмурится. Эрдан… не знаю, он за спиной стоит, но думаю и он не рад такому ответу.
Потом убираю с лица всю строгость и снова говорю спокойным и размеренным тоном:
— Я приехала в Расторг не для того, чтобы кого-то тут учить или чего-то требовать. Мне не нужно ничего чужого. Я забочусь о себе и своих людях, просто знайте это.
И если что, за своих людей глотки всем перегрызу.
— Тем более, о своём положении я доложила отцу своему и… — выдерживаю театральную паузу, делаю глоток воды, будто у меня горло пересохло и договариваю: — и королю. Он уже отписал мне свой ответ.
А вот о чём отписал — молчу.
Священнослужитель и барон явно недовольны тем, что я не рассказываю им, что же мне написал монарх. Вот и пусть думают-гадают.
— Ваше Сиятельство, а вы не думали, что скажет король, когда узнает о вашем поступке? — хитро так интересуется барон.
Хитро же улыбаюсь ему и отвечаю:
— Его Величество всё знает.
Ну-у-у, точнее, не совсем знает, а скоро узнает…
В глазах мужчин читаю вопрос.
Но я не говорю им больше ничего.
Священнослужитель открывает рот, чтобы спросить меня, как же отреагировал монарх, и получила ли от него в принципе какой-то ответ, как в комнату резко врывается человек Эрдана и знаками даёт понять своему командиру, что дело не терпит отлагательств.
Эрдан тихо извиняется и быстро подходит к своему воину. Тот явно возбуждён чем-то и очень выразительно шепчет начальнику в ухо некую важную новость.
Эрдан кивает и отпускает юношу, а сам направляется ко мне. И на его лице отражены довольно яркие эмоции.
Да что случилось-то?
Склоняется ко мне.
— Госпожа графиня, — обращается Эрдан ко мне едва слышно. — Кельраны вернулись и просят вас.
О-о-о…
О-О-О!
Едва удаётся мне удержать лицо и не выдать ни одной эмоцией, ни взглядом своего волнения. Киваю Эрдану и обращаюсь к гостям:
— Прошу простить меня, возникло крайне важное дело, что требует моего непосредственного участия. Коль у вас больше нет ко мне вопросов, то мои люди проводят вас. А если есть, то можете навестить меня снова.
Вот так, вежливо послать и намекнуть, что видеть обоих больше не желаю.
Кельраны! Я иду к вам! Что же произошло? Боже, как любопытно! Хоть бы они передумали!
Мне едва удалось сдержаться, чтобы пулей не метнуться на выход. Этикет-с, ё-моё.
Изабель Ретель-Бор
Изаму-Ханси, из рода Кэтсеро стоит передо мной во всей своей красе: хищный, опасный, готовый к бою.
Раны уже затянуты. Значит, не побрезговали услугами целителя.
Новая одежда, да и оружие при нём. Правда, сомневаюсь, что это личное оружие. Скорее всего, купил в Расторге местные «ножи».
Почему-то кельрану такой меч совсем не шёл. Чересчур громоздкий. Но за неимением лучшего и такое сойдёт.
Изаму стоит передо мной один.
Где его люди? Где остальные кельраны?
Или что-то уже произошло?
Заканчиваю осмотр и говорю:
— Уж и вечер добрый, уважаемый Изаму-Ханси. Удивлена, что снова вижу вас. Надеюсь, ничего не произошло?
Кельран кланяется и сразу без реверансов переходит к делу.
— Не совсем вечер выдался добрый, госпожа графиня. Вы дали нам свободу. Отпустили. Но не всем в Расторге ваше решение пришлось по нраву. Некоторые решили, что мы всё ещё невольники и должны вновь оказаться в цепях. Мои люди сейчас находятся запертыми, практически снова пленники у одного купца, который не боится гнева градоправителя. Мне удалось уйти. И вот я здесь.