чтобы заботиться о ней во время ее беременности. Моя семья была очень бедной, и хотя нельзя сказать, что семья Маделайн была слишком богатой, но они жили с комфортом, Джейкоб хорошо зарабатывал. Мы превосходно поладили, я была в полном восторге оттого, что у меня новые платья, без заплаток, и вкусная еда. Маделайн переживала свою третью беременность — две прежние закончились ужасно, и она старалась быть как можно более осторожной: много времени проводила в постели, избегала возможных волнений. Я была счастлива выполнять все ее просьбы и любила ее нежно. Но потом произошла ужасная вещь. — Триста вздрогнула. — Я думаю, лучше сказать прямо. Джейкоб… Он совратил меня.
— О нет!
— Да, моя дорогая. Он это сделал, и не один раз; я напугалась, но куда мне было деваться? Джейкоб пригрозил, что если я пойду к священнику или к властям, то он все станет отрицать. Кроме того, он напомнил мне, что из-за нервного стресса у Маделайн непременно произойдет выкидыш.
— Старый ублюдок! — выпалила Сахарная Энн, вскакивая на ноги. Весь накопившийся гнев готов был тут же выплеснуться из нее. — Может быть, мне стыдно так говорить о собственном деде, но он был корыстным, властным тираном — все детство продержал меня в школах-интернатах, а потом, уже на смертном одре, заставил выйти замуж за Эдварда Херндона, который оказался самым настоящим ничтожеством! Теперь ясно, почему он не хотел, чтобы я общалась с тобой. — Она опустилась на колени. — О Триста, мне так жаль, что Джейкоб сделал такое!
— У этой истории есть продолжение, причем гораздо более серьезное. Маделайн снова потерпела неудачу, а я забеременела.
Сахарная Энн задохнулась, услышав неожиданную новость, но не усомнилась ни на секунду, что Триста говорит правду.
— Как это ужасно для тебя. Как страшно. Что же ты сделала?
— Джейкоб отослал меня в женский монастырь, чтобы я там родила, а потом они с Маделайн взяли моего мальчика.
— Значит, родился мальчик? — Сахарная Энн почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица. — Мой… мой отец?
Триста кивнула:
— Маделайн никогда не знала об истинных обстоятельствах рождения ребенка. Ей только сказали, что его матерью была молодая незамужняя женщина из приличного рода. Вскоре они переехали в Галвестон. Джейкоб дал мне значительную сумму денег и велел больше никогда не показываться ему на глаза. Думаю, здесь никто не знал, что твой отец был приемным сыном, а Маделайн обращалась с ним как с родным.
Стоя на коленях возле кресла Тристы, Сахарная Энн взяла ее слабые руки в свои и сказала:
— Тогда ты — моя бабушка…
— Бабушка по крови. Но Маделайн была твоей бабушкой по сердцу. Она очень любила тебя, и ты тоже любила ее.
Сахарная Энн положил голову на плечо Тристы.
— Да, я любила ее, обожала. Она была такая приятная и добрая, мне было тепло в ее объятиях. Я тоскую без нее до сих пор. По бабушке, папе, маме и Джону. Джон сейчас был бы взрослым мужчиной. — Она посмотрела на грустное, спокойное лицо Тристы. — Ты никогда не приезжала, чтобы увидеть папу?
Триста покачала головой:
— Я обещала Джейкобу не вмешиваться в жизнь твоего отца и никогда не говорить с Маделайн, никогда больше не видеться с ней и сдержала клятву. Я знала, что мой сын женился на твоей маме, знала о тебе и о Джоне, но никогда не пыталась увидеть никого из вас. Только услышав об этой ужасной смерти из-за эпидемии желтой лихорадки, я приехала в Галвестон, чтобы попрощаться с сыном и моей дорогой кузиной, с моим внуком и моей невесткой.
— Вот почему в тот день ты пришла на кладбище, где я впервые увидела тебя.
— Да. Я прощалась с незнакомцами, которые были моей семьей. — Триста погладила Сахарную Энн по голове, как ребенка, которого хотела утешить. — Я расстроила тебя, моя дорогая?
— Нет. Да. Конечно, это меня разволновало, но не потому, почему ты думаешь. — Она поцеловала бледные руки Тристы и улыбнулась ей. — Я очень счастлива, что у меня есть вторая бабушка, и просто потрясена тем, что сотворил с тобой дедушка Джейкоб, — ты ведь была совсем молоденькая и находилась под его защитой. Он поступил ужасно и теперь должен кипеть в прогорклом масле или в чем-то таком же мерзком. Когда я думаю…
— Ш-ш. — Триста погладила ее по голове. — Да, я признаю, это было ужасно, но если бы не случайность, ни тебя, ни твоего отца не было бы на свете. — Она улыбнулась так нежно, что сердце Энн дрогнуло. — Я очень, очень счастлива, что ты родилась. Стоит только взглянуть на тебя, как радость омывает мое старое сердце.
— А что произошло после того, как он отослал тебя? Твоя семья плохо к тебе отнеслась?
— Домой я не вернулась — просто не могла появиться на глаза своей бедной матери, да им и не нужен был лишний рот, который надо кормить, особенно девочку, испорченную, недостойную стать женой порядочного мужчины.
— И куда ты пошла? Что делала? Сколько тебе было тогда, семнадцать?
— Ах да, семнадцать. Боже, неужели и я когда-то была так молода? Я чувствовала себя намного старше в то время и осталась в Новом Орлеане ненадолго — шпионила за Маделайн и мальчиком, когда они гуляли в парке. Я наблюдала за ними, как бедный ребенок, прижавшись носом к стеклу магазина, разглядывает сверкающие игрушки. Потом, узнав, что они переехали в Галвестон, я была подавлена, так как не могла туда поехать. Галвестон слишком маленький город, чтобы остаться в нем незамеченной. Я жила в Новом Орлеане несколько лет, а когда в Калифорнии нашли золото, села на пароход и поехала в Сан-Франциско. Я была красивая и решительная, а в Сан-Франциско в те дни человек легко мог сделать кучу денег. Разумно воспользовавшись деньгами, которые дал мне Джейкоб, и теми, которые накопила сама, я сумела хорошо устроиться. Под опекой нескольких влиятельных и очень проницательных… знакомых я сколотила… небольшое состояние и тогда узнала, что деньги — это власть, сила, которые необходимы для того, чтобы женщина выжила в мире мужчин. Никогда не забывай об этом.
— Не забуду. В последнее время я сама получила несколько уроков, но лучше мы обсудим это в другой раз. А теперь я хочу узнать о каждой детали твоей жизни в Калифорнии.
— Нет, моя дорогая, этого ты никогда не узнаешь. Я делала кое-что такое, чем не стоит гордиться, так что прошлое пусть в прошлом и останется.
— Я современная женщина, Триста, то есть… бабушка; меня нелегко потрясти чем-то или заставить чего-то стыдиться.
Триста засмеялась.
— Ты — невинный ягненок, Сахарная Энн, и я предпочла бы, чтобы ты такой и оставалась. Мне нравится, как ты называешь меня бабушкой. — Она взяла в ладони лицо внучки. — Но в память о Маделайн называй меня по-прежнему Тристой. Так что за важное дело, о котором ты хотела мне рассказать?
— Мы оставим его на потом. Сюда идет Флора, и мне кажется, она сильно волнуется. Ты пока отдохни немного перед обедом, а я найду Дональда и попрошу отнести тебя наверх.
— Флора, ты уверена? — спросила Триста и взглянула на дверь спальни, желая еще раз убедиться, что она заперта.
— Конечно, я уверена. Мое зрение, может, и не такое острое, как раньше, но я не настолько слепа, чтобы не узнать мужчину, который живет под одной крышей со мной. Именно поэтому я помчалась сюда. Я не хотела, чтобы Сахарная Энн увидела капитана с той актрисой.
— Откуда ты знаешь, что она актриса? Возможно, просто деловой партнер или кто-то еще, столь же невинный.
Флора закатила глаза.
— Клянусь Богом, Триста, для женщины, которая видела все в этой жизни и знает мужскую породу как никто, ты ведешь себя ну словно… словно размазня! Или удар нанес тебе больший вред, чем мы думали? Пойми, она держится как женщина, привыкшая к сцене: не идет, а скользит, высоко держит подбородок, хвастаясь шеей. Надо сказать, у нее самая длинная шея, которую я только видела, — лебединая. Так говорят, если память мне не изменяет. И потом, ее портрет висит у входа в оперный театр. Она хорошая актриса, вот что плохо: такая женщина вскружит голову любому. Я уже не раз советовала Сахарной Энн не попадаться на удочку красивому мужчине и никогда не доверять таким. Я ее предупреждала. Теперь он разобьет ей сердце.
— Флора, успокойся. — Триста поморщилась. — И прекрати ходить по комнате. С чего ты взяла, что Сахарной Энн не все равно, с кем развлекается капитан Маккуиллан?
— Я сама видела, как они целовались — Сахарная Энн и рейнджер: это был серьезный поцелуй, Триста. Ты знаешь, Сахарная Энн не такая женщина, чтобы целоваться просто так. А как они смотрят друг на друга, разве ты не заметила?
— Хорошо, допустим, я заметила, что между ними есть симпатия.
— Симпатия? Да это же динамит, и он вот-вот взорвется. А теперь появилась актриса! Капитан слишком зрелый мужчина, чтобы не ответить на предложение. Они пошли к миссис Гленн, которая сдает комнаты актерам и актрисам. Не думаю, что они собирались там чаю попить.
Триста, сдвинув брови, покачала головой:
— Я тоже так не думаю, но нам ничего не сделать с капитаном. Мужчины всегда получат то удовольствие, которое хотят получить.
— Если Сахарная Энн узнает, что он с другой женщиной, это разобьет ей сердце!
— Но мы не скажем ей, не так ли? По крайней мере пока. Давай посмотрим, как станут развиваться события. Может быть, из этого ничего не выйдет, и нам незачем беспокоиться понапрасну.
— Если он огорчит нашу Сахарную Энн, — сказала Флора, воинственно подбоченившись, — я ему покажу. Устрою ему веселенькую жизнь! А может, свяжем ему руки, всыплем как следует и привяжем к фонарному столбу? Никогда не забуду того старого банкира, который стоял на углу Карни-стрит и Саттер-стрит с табличкой на шее.
— Будем надеяться, что все обойдется, Флора, но мне бы, конечно, нисколько не понравилось, если бы мою внучку кто-то посмел обидеть. Я рассказала ей, ты знаешь. Сегодня днем. Рассказала про Джейкоба и про ее отца.
— Как она приняла новость?
— Очень хорошо. — Улыбка Тристы осветила спальню почти так же ярко, как новая электрическая люстра. — Я даже сказала бы — с радостью.