— В конце концов мы братья. Он же не выбирал себе маму, как и я. В школе мы не говорим друг другу ни слова, чтобы наша дружба не бросалась в глаза, но мы тайно встречаемся, и нам очень приятно друг с другом. Мери — здоровский парень! Мы так и зовем друг друга — Мери, но ты никому об этом не рассказывай.
Монту похлопал мальчика по плечу:
— Конечно, я же тоже ваш брат. Моя мать давно исчезла из гарема, ваши не могут терпеть друг друга, тем крепче мы должны держаться друг друга. Как ты считаешь?
— Да, и еще кое-что. Мери хотел бы принимать участие в наших упражнениях, но он боится, что ему запретят. Что делать?
— Просто забыть, что у нас разные матери, и обратиться к отцу, который у нас один на всех.
Рамзес тотчас согласился. Он сказал Парахотепу:
— Пока Монту не потребуется мне для посольства, он может спокойно заниматься с обоими мальчиками. У него они в хороших руках.
Незамун издалека наблюдал за развитием событий и составил дьявольский план: так как приблизиться к наследному принцу слишком опасно и бесполезно, жертвой должен стать Мерире. Если с Енамом что-либо случится, этот тринадцатилетний подросток должен стать его преемником. Если доживет.
Обстоятельства не могли быть более благоприятными. Изис-Неферт направлялась с Хамвезе и Озирисом-Рамозе в Фивы. Незамун попросил у своей госпожи разрешения остаться здесь. Он чувствовал себя слишком старым для долгого путешествия и надеялся, что сможет быть полезнее царице здесь. Бурно сопротивлявшийся Меренпта должен был отправиться в путешествие с матерью, потому что Изис-Неферт хотела показаться на родине во всем блеске своего материнства. Впрочем, в обычае было, чтобы оба сына сопровождали своего брата к его Жилищу Вечности. Итак, у Монту остался только один ученик, да и тому занятия без друга не доставляли особого удовольствия.
— Я знаю, что мы сделаем! — воскликнул Монту однажды утром. — Улица процессий, ведущая к храмовому кварталу, сейчас полностью вымощена. Она длиной по меньшей мере шесть тысяч локтей. Мы попросим одну из легких боевых колесниц и попробуем проехаться в ней по улице…
Мерире зажегся воодушевлением, но Монту охладил его пыл, добавив:
— Если нам разрешат.
— А почему нет? Мы обратимся к Сети, тот непременно поймет нас.
Болтая вечером с Незамуном, Монту сообщил ему об этом плане. Управитель двора Изис-Неферт вздохнул:
— Иногда я сожалею о том, что избрал стезю жреца. В войсках жизнь более богата событиями, особенно у воинов ниу. Твоих приключений хватило бы, чтобы расписать несколько стен храма.
— Но они не такие уж отчаянные, — отнекивался Монту, чувствуя себя польщенным.
— А можно посмотреть эти новые боевые колесницы? Ты возбудил во мне любопытство.
— Конечно, их несколько дюжин, они стоят на месте тренировок ширдану.
— Во всяком случае, я хотел бы присутствовать, когда вы поедете. Может быть, и я сам смог бы…
— Управлять колесницей? — спросил Монту с легкой насмешкой.
— Нет, только проехать с вами. Хотя я слишком толст и неуклюж для этого. И еще слишком тяжел…
— У тебя нет тренировки, это было бы чересчур опасно для тебя.
«Это будет опасно для других», — мрачно подумал Незамун и начал обдумывать план покушения.
9
— Не должен ли ты подождать со свадьбой, пока твоя вторая супруга и Хамвезе не вернутся из Фив?
Уже долгое время Нефертари не произносила имени второй жены. Тем не менее она считала более приличным отпраздновать свадьбу с Гутаной после возвращения Изис-Неферт. Вскоре у царя появится еще и третья супруга, но Нефертари не находила в этом ничего необычного.
— Я полагаю, так не пойдет. К более скорейшему заключению брака, — Рамзес успокаивающе улыбнулся жене, — меня подталкивает не мое собственное нетерпение, а посольство хеттов. В следующем месяце в Хатти будут праздновать какой-то очень важный юбилей, и они настаивают на отъезде. Я полагаю, их мошенник-царек Хаттусили приказал им под угрозой смерти покинуть Кеми только тогда, когда они станут свидетелями свадьбы. Зачем мне приводить бедняг в затруднение? Ты — моя Великая Супруга, здесь, поэтому праздник может состояться.
На этот раз фараон солгал своей Прекраснейшей. Конечно, послы настаивали, однако не менее долга его подгоняло нетерпение сыграть свадьбу с этой змеей с бирюзовыми глазами. Предвкушение удовольствия волной пробегало по его телу, когда ее глаза, подобные драгоценным камням, смотрели на него. Он много дал бы, чтобы сорвать с хеттиянки юбки и насладиться ее телом. Короче говоря, впервые за много лет женщина заставила его так беспокоиться, проявлять такое нетерпение, пробудила в нем любопытство и непреодолимое желание.
Фараон позволил всему населению Пер-Рамзеса принять участие в свадьбе. На каждой улице раздавали хлеб, вино и пиво. Во дворце довольные послы из Хатти могли наблюдать, как дочь их царя была коронована уреем, провозглашена третьей женой Благого Бога и получила египетское имя — с этого дня ее стали называть царской супругой Мерит-Анта — любимицей богини Анат, потому что Рамзес посчитал вполне подходящим и счастливым то, что иноземную принцессу будет любить также иноземная богиня любви и войны.
В вечер свадебного празднества Нефертари спросила супруга с легкой насмешкой:
— Ты радуешься брачной ночи с хеттской принцессой? Со второй супругой я должна была тебя просить и ободрять, не то ты бы не добрался до постели Изис-Неферт. Помнишь?
— Она мне сразу не понравилась, и сегодня она не стала ближе моему сердцу. Этот брак был лишь любезностью, которую я оказал жрецам из Фив.
Нефертари говорила теперь совсем тихо, потому что Мерит-Анта сидела на троне по левую руку от царя и высокомерно поглядывала на гостей.
— На этот раз тоже ничего другого. Хаттусили послал тебе свою дочь, ожидая, что ты сделаешь ее своей женой. Ты выполняешь его желание, чтобы не злить союзника. Ты не искал этой женщины. Она была тебе навязана точно так же, как тогда Изис-Неферт.
Обычно такая мягкая и все понимающая Нефертари, казалось, сегодня была намерена сердить своего супруга, фараона. Как будто какой-то непреодолимый страх побуждал ее к подобным замечаниям, и она сама не могла понять природы этого страха.
Нефертари недавно перешагнула свой сороковой год жизни. Она чувствовала, как сохнет ее до этого плодородное тело. Каждое утро ей приходилось втирать драгоценное масло в становившиеся все заметнее морщинки у глаз и заставлять их исчезать. Она осталась стройной, как юная девушка, но ее грудь потеряла былую упругость, ранее столь прекрасный пупок был теперь окружен складками дряблой кожи. Она стремилась, чтобы их любовные игры с фараоном имели место ночью или хотя бы в сумерках, потому что не хотела, чтобы признаки надвигающейся старости были выставлены на безжалостный дневной свет и предстали взору мужа.
Рамзес, казалось, ничего из этого не замечал или, как боялась Нефертари, не подавал виду, что замечает. Он болтал с ней так же непринужденно, как всегда, был нежен и ласков, доверял ей свои самые тайные мысли и ни разу сознательно не лгал ей.
Нефертари повторила свой вопрос, потому что он на него не ответил.
— Брачная ночь? Да что в ней такого особенного? Я не думаю, что лоно у нее выглядит по-другому, чем у египтянок. — Он насмешливо улыбнулся Нефертари. — Это же не первый раз, когда я сплю с иноземкой. Гарем кишит девушками из Митанни, Нахарины, Амурру и Куша, и каждый раз я нахожу те же губы, груди, бедра, то же послушное лоно…
Нефертари ощутила, что Рамзес дает уклончивые ответы, однако ей пришлось этим удовлетвориться. Гутана же, которую теперь должны были звать Мерит-Анта, вела себя так, как будто ничего особенного ей не предстояло. Она думала о предстоящей брачной ночи и ожидала ее с равнодушием. Уже на двенадцатом году она была лишена девственности на службе богини Иштар и после этого имела дела со многими мужчинами при дворе. Для некоторых молодых придворных соблазн увлечь дочь царя был слишком велик, и тот, кто нравился Гутане, находил дверь ее спальни открытой. Если любовник ей надоедал, она распространяла слух, что он взял ее силой, и несчастного сажали на кол во дворе. Гутана, не моргнув глазом, наблюдала, как ее бывший любовник извивается на колу, проклинает ее, ревет и визжит от боли.
У царя Хаттусили было множество дочерей, но Гутана считалась настоящим демоном в женском обличье и своему поведению была обязана тем, что сейчас стала египетской царицей. Когда возник вопрос, кого из дочерей следует отослать с посольством в Кеми, Хаттусили не медлил ни мгновения. Он был рад избавиться от порочной Гутаны. Но до того ее должны были снова сделать девственницей.
— Маленькое искупление за твои злодеяния, — злорадно заметил отец, а потом ее схватили четыре сильных мужчины, в то время как опытная женщина иголкой и ниткой восстанавливала ее девственность. Гутана сцепила зубы и не издала ни звука. Ее безмерно радовало, что ее глупые добродетельные сестры получат в мужья в лучшем случае толстого придворного или мелкого вождя-данника, в то время как она, развратница, демон в женском обличье, станет царицей Египта.
Однако Хаттусили поставил некоторые условия:
— Если фараон сделает тебя, как я предполагаю, третьей супругой, я ожидаю, что ты будешь действовать в мою пользу и в пользу нашей страны. Прежде всего мне хотелось бы вернуть себе западную часть Амурру. Там находятся важные города с портами, да и полоса вдоль морского побережья очень плодородна. Я уступил эту область ради мира с египтянами. Ты же должна будешь попытаться снова выманить ее. Подари Рамзесу сына и попроси себе Амурру в качестве личного подарка. Для него это будет лишь жест, потому что, если он подарит страну тебе, она останется в Кеми. Следующим шагом могло бы быть…
— Извини, высокочтимый отец, если я тебя прерву. Ты сам часто говорил, что нельзя делать третий шаг до первого. Пока мы не можем сказать с полной уверенностью, что царь Рамзес вообще сделает меня третьей супругой. Может быть, он запрет меня в гареме, и я буду там забыта среди сотен других женщин.