— Здесь приказы Благого Бога выполняются в срок. Малый храм готов, Большой я закончу через несколько месяцев. Хочешь посмотреть?
Хамвезе не успел ответить, потому что вернулась Такка с вином. Она вытащила два позолоченных бронзовых бокала и аккуратно, чтобы ничего не пролить, наполнила их жидкостью на высоту двух пальцев — так она научилась у египтян. С легким поклоном она удалилась.
— Приятная девушка, — заметил Хамвезе, — внимательная и старательная. Пиай, я видел сидящую фигуру Благого Бога в Фивах, твое творение. Она произвела на меня большое впечатление. Честно говоря, я был в восторге. Если твоя работа здесь удалась настолько же…
— Надеюсь, что да. Песчаник обрабатывать намного легче, чем гранит, поэтому работа здесь идет намного быстрее.
— И чем ты будешь заниматься после окончания этой работы?
— Не знаю, почтенный принц. Благой Бог, да будет он жив, здрав и могуч, не отдал никаких распоряжений. Сначала мне нельзя было покидать Суенет. Ты, конечно же, знаешь, что царь в своей доброте и милосердии смягчил мое наказание, заменив каторжные работы изгнанием.
«Потому что ты ему здесь нужен», — подумал Хамвезе, но вслух сказал:
— Да, тебе очень повезло. Если бы не мой высокочтимый отец, то, по моему мнению, твой талант бы пропал. Думаю, в Суенете тебе делать нечего. Если царь не хочет использовать тебя в Пер-Рамзесе, то в Мемфисе у меня для тебя нашлось бы столько работы, что не хватило бы и трех жизней. Я буду напоминать об этом Благому Богу до тех пор, пока он не отменит твое изгнание. Ты искупил свою вину, завершив его храм. Я думаю, пора забыть старые истории. И в конце концов никому не было нанесено вреда, не так ли?
Пиай побледнел и чуть не поперхнулся:
— Ты вступишься за меня перед его величеством?
Хамвезе утвердительно кивнул:
— За тебя и за твое умение. Мне как верховному жрецу Пта кажется преступлением против нашего бога, носящего титул главного ремесленника, когда такой талант пропадает без пользы. Положись на меня. Я скажу об этом царю, да будет он жив, здрав и могуч. Благой Бог в таких делах прислушивается ко мне.
— Ты думаешь, что Благой Бог не гневается на меня еще за… за…
Хамвезе отмахнулся:
— Я приблизительно знаю о том, что произошло. Почему он должен гневаться? Мерит вышла замуж за Сети, у нее родился ребенок. Правда, брак кажется не особенно… я не знаю, зависит ли это от нее или от Сети… или же от тебя?
В голосе Хамвезе прозвучала легкая насмешка, но Пиай не поддержал его.
— Извини неподобающее мне любопытство, принц. Ты уже видел ребенка Мерит?
— Да. Полагаю, это было в тот день, когда ей давали имя. — Превосходная память Хамвезе тут же воскресило личико маленькой девочки. Он вспомнил ее большие, ясные, серые глаза… и внезапно понял, где он видел такие же. Ему нужно было только поднять взгляд.
— Это твой ребенок, Пиай! Меня не обмануть. Мерит это знает, ты, вероятно, тоже…
— Принц Сети подозревает об этом?
— Нет. Бедняга полагает, что цвет глаз достался ребенку от предков его матери. Не бойся, мой дорогой, я не использую свое знание во вред и теперь честно выскажу тебе свое мнение: Сети не пара Мерит. Я знаю, она не может выйти замуж за тебя, но, если бы я был царем, я бы нашел другое решение. Ну, вы оба живы, так что последнее слово еще не сказано.
— Считается, что последнее слово говорят боги.
— Самое последнее — конечно, на том свете. Но в земной жизни решающим является слово царя, и тут уж зависит от того, кто ему советует. Как видишь, я настроен к тебе дружески. И фараон, да будет он жив, здрав и могуч, до сих пор прислушивался к моим советам.
Хамвезе вступался за любовника Мерит не без задней мысли. Ему и в самом деле нравился Пиай, он ценил его как человека и еще больше как художника, но он, конечно, знал, что возвращение мастера может принести определенное беспокойство в семью Нефертари, и с тех пор, как он решил, чьей стороны держаться, эта мысль казалась удачной. Так он мог оказать услугу Пиайю и одновременно своей семье. К тому же Хамвезе не терпел деятельного вояку Сети. Этот глупец не мог отличить высокий рельеф от углубленного и едва был в состоянии написать свое имя. Хамвезе улыбнулся чуть злорадно, когда представил себе реакцию Сети, если Пиай вернется и связь Мерит с ним возобновится.
— Извини, мой принц, если я спрошу тебя во второй раз, имеешь ли ты желание осмотреть храмы?
— Да, я отвлекся. Хорошо, пойдем посмотрим твои шедевры.
Тем временем разнеслась молва, что сын царя и верховный жрец Пта Хамвезе прибыл с визитом. Ремесленники выстроились цепью по обеим сторонам улицы и, когда оба мужчины направились к храмам, приветствовали принца криками и низкими поклонами.
Так как они подошли с юга, то сначала зашли в Большой храм. Хамвезе отошел, насколько мог подальше, и долго смотрел на четырех высокочтимых богов, у которых было лицо его отца. Они были закончены до пояса. Пиай как раз занимался руками, сложенными на коленях колоссов.
Он тихо взмолился к Пта, чтобы принц не задал ему вопрос, не будет ли стоять на этот раз у ног Благого Бога Изис-Неферт. В таком случае Пиай вынужден был бы ему сказать, что в планы царя входят несколько статуй Нефертари, ее детей и царицы-матери Туи, но не второй супруги. Однако Хамвезе промолчал и прошел несколько шагов вдоль берега, чтобы посмотреть с другой стороны. Наконец он сказал:
— Сам Пта водил твоей рукой при этой работе. Другого объяснения я не нахожу. Какова бы ни была твоя вина, этим произведением ты искупил ее вполне. Я даже могу сказать, что мы теперь твои должники. На сегодня достаточно. Сейчас я отправлюсь во дворец и посещу тебя завтра за работой.
Как на облаках, вернулся Пиай домой. Он сейчас был бы не в состоянии взять в руки молоток и резец, сердце его билось от счастья и надежды. Далекая возлюбленная внезапно стала к нему ближе. Хамвезе не слыл человеком, который раздает пустые обещания. Он по меньшей мере попытается переубедить фараона. В своей радости он обнял Такку, высоко поднял ее и сделал с ней круг.
— Ах, Такка, если бы ты знала, что для меня значит этот визит! — сказал он, задыхаясь и падая в кресло.
— Он рассказал тебе о твоей возлюбленной, — предположила Такка, и лицо ее стало печальным.
— Да, и принц хочет ходатайствовать перед Благим Богом, да будет он жив, здрав и могуч, чтобы я мог вернуться в Мемфис. Ты можешь себе представить, что я был там раньше богатым человеком? Я обладал большим домом, слугами, скотом, землей, и Благой Бог делал мне несколько раз в год богатые подарки. Все это я потерял.
— У тебя был и гарем?
Пиай рассмеялся.
— Этого вопроса я ждал. Да, нечто подобное. У меня были дети, но я никогда о них особо не беспокоился.
— Ты возьмешь меня с собой? В Мемфис, я имею в виду?
Пиай в своей радости еще не думал о том, что будет с Таккой, его маленькой черной любовницей. Он ощущал приязнь к маленькой нубийке, она стала уже частью его жизни.
— И ты этого хочешь? — пошутил он. — Ты же видишь, какую ношу принимаешь на себя ради возлюбленной. Попадаешь на каторжные работы, лишаешься имущества, отправляешься в изгнание.
— Я для тебе не буду никакой ношей, — сказала Такка тоненьким голосочком, в глазах у нее стояли слезы.
Пиай притянул ее к себе и посадил на колени.
— Я не отпущу тебя, моя дорогуша. Если царь, да будет он жив, здрав и могуч, отменит мое изгнание, он возвратит мне также мое имущество, хотя бы часть его, и я попрошу его разрешить тебе отрабатывать свой долг Египту у меня. Тогда ты будешь принадлежать мне, моя черная девочка, и я смогу делать с тобой все, что захочу.
— Я тебе и сейчас принадлежу, — сказала Такка серьезно и освободилась из его объятий. — Я должна еще кое-что сделать в саду. Твой ранний приход поставил все с ног на голову.
— Ты уже сейчас разговариваешь, как жена! Боюсь, мне придется на тебе жениться.
Это замечание было сказано в шутку, однако у Пиайя зрело желание сделать что-то наперекор. Разве Мерит не вышла замуж? За принца, как соответствовало ее положению, а он соответственно своему происхождению женится на рабыне.
Такка также не восприняла всерьез его предложение, но в сердце у нее зародилась робкая надежда, что однажды из шутки может получиться нечто серьезное.
Мерит-Анта, новая супруга царя Рамзеса, переехала в выстроенный для нее дворец, и оказалось, что он ни в коей мере не велик для нее. Дочь царя хеттов Хаттусили привезла с собой собственный двор, который состоял из многочисленных слуг и служанок, евнухов, писцов и придворных. Осторожный совет Парахотепа, что было бы неплохо отослать часть этого двора назад, был с возмущением отвергнут фараоном:
— У бедняжки здесь нет никого, кто мог бы ее правильно понимать. Это все доверенные люди, которых она знает с детства, и они должны остаться здесь, чтобы она прижилась и чувствовала себя хорошо.
Главный советник знал, что в этом случае было бы неумно противоречить, и Мерит-Анта поселилась в своем большом доме, где, по желанию фараона, брала ежедневные уроки египетского языка. Молодой способный писец выполнял это почетное задание, но через несколько дней она пожаловалась на него Рамзесу через переводчика:
— Этот писец смотрит на меня так странно, как будто он хотел бы изнасиловать меня в следующую секунду. Ты должен велеть его кастрировать, тогда мне станет уютнее. При дворе моего отца только евнухам разрешалось вступать в близкий контакт с принцессами.
— Твое желание я, к сожалению, не могу выполнить, любимая. Мы в Кеми полагаемся на верность наших женщин и на стойкость наших чиновников. Я заменю молодого писца на старого.
«Жаль, — подумала Мерит-Анта с досадой, — я бы с удовольствием посмотрела на физиономию этого всезнайки, когда ему объявили бы, что его кастрируют».
Царь каждый вечер и почти каждую ночь проводил у нее. При этом она ни в коем случае не была покорной и на все готовой супругой. У нее имелись свои капризы, она порой отказывала стареющему фараону в близости, а когда он настаивал, лежала, как кусок дерева, покоряясь судьбе, закрывала глаза и тяжело вздыхала, смиряясь с обстоятельствами. Большей частью, однако, она была дикой, умелой, опытной возлюбленной, которая изобретала все новые игры, и за короткое время выманила у фараона столько подарков, что вскоре могла считаться самой богатой женщиной в гареме.