— То, что вы говорите, я очень хорошо понимаю, месье Бидар, это оправдано. Впервые я слышу истинно гуманный довод. Знайте, что я не враг этих ярмарочных тружеников, далёк от этого! Я даже нахожу, что те популярные развлечения, которые они доставляют людям, имеют двойное достоинство: они бесхитростны и привносят разнообразие в серость городской жизни. А разве эти народные праздники не укрывались на протяжении веков под сенью церквей или мест паломничества? В Париже примером этому является ярмарка античных времён Сен-Жермен, размещавшаяся перед церковью Сен-Сюльпис… В Бретани были знаменитые пиршества, проводившиеся во времена примирений, такие, как например, Сент-Анн-д'Орэй… И наконец, что может быть более трогательным, чем все эти паломничества артистов, фокусников и цыган на средиземноморский берег в Сент-Мари- де ля Мэр? Итак, вы можете передать этим симпатичным людям, что я никогда не воспрепятствую тому, чтобы они могли разместиться вокруг будущего собора, который станет им защитой. Если понадобится, я без колебаний добьюсь выделения специальной площадки, где они смогут расположиться, на территории одной из двух коммун, о которых мы только что говорили. Ну, убедил ли я вас?
— С того момента, как я познакомился с вами; я всё больше отдаю себе отчёт в том, что вы человек достойный. Сигару?
— Нет, благодарю. У меня также есть намерение в память об этих ярмарках, долгие годы занимавших площадь, где будет построен новый собор, сохранить для них один из витражей. Они имеют право на него, так как не просили об этом. Так же, как и в Сент-Мари-де ля Мэр, ярмарочные труженики смогут преклонить колени перед своими покровителями.
— Вам следовало бы подарить им небольшую часовню в соборе. Когда они узнают, что вы решили построить часовню, то сразу же организуют сбор пожертвований между собой, чтобы помочь вам в финансировании, и я вас уверяю, что её алтарь станет самым благоухающим из всех! Я хорошо их знаю, моих прекрасных друзей, у них есть сердце…
Впервые с того времени, когда он задумал свой проект, Андре Серваль обратился к религиозным властям. Эта задача оказалась отнюдь не лёгкой. Строитель Столкнулся с непониманием некоторых представителей духовенства. Один из них, каноник Рути, неоднократно приходил к нему, чтобы каждый раз неутомимо повторять:
— Вам должно быть известно, месье Серваль, что, в городе может быть лишь один церковный собор. Это незыблемое правило, В Париже у нас уже есть Нотр-Дам.
— Сен-Мартьяль не причинит никакого вреда собору Нотр-Дам!
— Мне очень хотелось бы вам верить, но имейте в виду, что у вас нет никакого права присваивать церкви Сен-Мартьяль это престижное наименование: собор.
В первый раз Андре Серваль обнаружил, что он упустил из виду один наиболее важный вопрос в разработке своего проекта. Его ошибка исходила из того, что его собственная религия была более насыщена его личной верой, чем уроками катехизисов. Поэтому откровение каноника застало его врасплох. Он понял, что не добьётся ничего, если церковь не будет на его стороне. А она не будет, если он не повинуется её имперским канонам. Он вынужден был проявить послушание и скромность при ответе своему посетителю:
— С сегодняшнего дня мои ателье будут работать на «базилику» Сен-Мартьяль.
Каноник упрекнул его также в намерении построить базилику в современном стиле:
— Я один из тех, которые выступают против ультрасовременных церквей, построенных в последние годы. Вам не думается, что эти несуразные колокольни только обезобразят окрестности Парижа? Вдохновитесь лучше прекрасными образчиками, такими, как церковь Сен-Франсуа, например…
— А почему бы не этим ангаром для прихожан Сент-Оноре в Эйло?
— Он во всяком случае имеет то достоинство, что в нём красочно и светло.
— Свет и красочность только подчёркивают его уродство…
— А ваши статуи? Какими они будут? Не упускайте из виду, что верующий человек привык к «своим», знакомым скульптурам, иначе он будет сбит с толку. Ему нужны голубой пояс Лурдской Божьей Матери, монашеская ряса каштанового цвета маленькой сестры Терезы, кровоточащее тело Святого Себастьяна… Наиболее важным доводом в пользу такого архитектурного творения, как ваше, будет пробуждение и возвеличение набожности людей. Вам вряд ли удастся этого прямо добиться, не разбив себе лба. Для среднего верующего нужны краски, картинки, гравюрки, прочая мишура…
— Кого вы называете средним верующим?
— Девяносто девять процентов из тех, кто приходит под своды храмов.
— Вот уже несколько лот, как у пас во Франции средний человек вымирает во всём: и своей личной жизни, в работе, в своих устремлениях и мечтах, даже в своей вере… Необходимо вывести его из той трясины, в которую повергла его духовная лень и уныние, и я не склоняюсь к мысли, что этого можно достигнуть при помощи стиля рококо, который подходит ко всему! Нужен стиль более сильный, более чистый, более выразительней, если хотите…
— Дорогой господин Серваль, боюсь, мы с вами никогда не придём к согласию! Сколько уже времени я пытаюсь вас убедить, склонить к более рациональной концепции, приближённой к верованиям людей. Вы же не хотите ничего понимать! Вы не сможете навязать толпе свой образ мыслей, но зато она внушит вам свой, поверьте мне! Многолетний опыт священства позволил мне понять, что намного легче направлять души, нежели ими управлять! Но всё равно, мне кажется, чем больше я узнаю вас, тем больше вы кажетесь мне очень своеобразным человеком!
И всякий раз, собираясь уходить, священник повторял уже на пороге:
— Очень своеобразным человеком… Этаким гигантом, у которого иногда проявляется детское простодушие…
Во Франции этого нового послевоенного периода, казалось, не было нужды в строителях соборов. Достаточно было тех тысяч и тысяч рабочих, которые трудились на повсеместных бесчисленных стройках, прежде всего возводя жилые дома. А строительство духовного объекта, кажется, откладывалось на неопределённый срок… Андре Сервалю не удалось завершить сбор необходимой суммы отправного капитала: размещение уже собранных трёх миллиардов и доходы с них давали ему только возможность содержать свои цеховые объединения, но ему нужны были ещё семь миллиардов, чтобы наконец вплотную подойти к торжественному событию закладки первого камня. И тем не менее! Человек с седыми волосами знал, что. когда его не станет в этой стране, он всё- таки оставит ей такое достояние, которое никакая другая страна не сможет похитить у неё: Дух, который есть единственный творец идей, вдохновляющих поэтов на создание романтичных строф, способных возвысить душу, дающих живописцу дерзновенно завершить набросанное на полотне произведение и музыканту способность творить возвышенные гармонии… Что ещё он может оставить этой многострадальной Франции кроме своих духовных, интеллектуальных и художественных сил?
И именно потому, что его страна находилась в такой нужде, он чувствовал, как внутренний огонь всё больше его пожирает. Этот неутомимый борец знал, что именно теперь больше чем когда бы то ни было необходимо построить собор и воплотить свой замысел. Как-то в разговоре в Рабироффом он упомянул, что народы возводят храмы Высшему Божеству либо во времена бедствий, либо в эпоху процветания. И базилика Сен-Мартьяль выйдет из этого послевоенного времени.
У Андре Серваля возникла потребность осмотреть собор Сакре-Кер на Монмартре, который также символизирует собой непоколебимую веру страны в своё предназначение.
Он выбрал для этого позднее послеобеденное время, когда воздух становился мягким, и взобрался по широкой лестнице, ведущей на площадку белоснежного собора.
У его ног раскинулся Париж, грандиозный и мистический, в расплывчатых сероватых сумеречных тонах. Почти со всех сторон на горизонте, куда достигал его взгляд, самый красивый из всех городов был, словно поясом, окружён колоннами чёрного дыма, который поднимался к небу, свидетельствуя о существовании грязных пригородов с их чудовищными заводами и с их нищетой! И всё-таки эта панорама казалась прекраснейшей в мире! Невнятный шум большого города (в котором уже ощущалась усталость, несмотря на рокот интенсивного уличного движения) долетал сюда уже приглушёнными звуками, чтобы совсем умереть у подножия собора, который возвышался незыблемый, далёкий от этого вечного людского движения и в то же время свидетельствующий о гениальности человека, создавшего его… Андре Серваль подумал, что настоящим чудом было то, что собор не затронули воздушные бомбардировки в годы между 1940 и 1944. Воздавая благодарность за это небу, он думал, что даже дыхание смерти и разрушение не смогли бы помешать возрождению этого святилища из пепла уже в новом виде. И снова ему на память пришли слова Ницше: «Для того, чтобы возник один храм, необходимо, чтобы один храм исчез…»
Такому творцу, как, он, известно было: если поколения сменяют друг друга, то каждое столетие повторяет предыдущее в количестве зла, которое производят люди. И не было ли его земной миссией противостоять этой роковой закономерности? Даже если бы при бомбардировке был уничтожен собор на Монмартре, его сразу же следовало вы заменить на том же месте другим собором, которым мог бы быть и Сен-Мартьяль… Но, поскольку Сакре-Кер избежал разрушительного огня войны, базилика Сен-Мартьяль поднимется над Кругом площади Дефанс: это будет храм в честь Самого Высшего, чтобы новое бедствие, ещё более страшное, может быть, чем война, не обрушилось, как кара за злодеяния, на человечество, всё ещё оглушённое и обожжённое тем огнём с Неба, который ниспал на него в эти четыре года.
Человек проник внутрь святилища, куда кощунственные призывы времени и кричащая ненависть мира проникали только в очищенном виде. Здесь присутствовал истинный мир.
Перед главным алтарём священник читал Псалтырь, ему вторили несколько старых женщин. Мир может погрязнуть в суете или вообще развалиться, но благодатная молитва всегда будет подниматься к небесам…
Андре Серваль склонил колени для молитвы, как он делал это тогда, под лесным сводом, но теперь его мольба была молчаливой: мольба всех людей доброй воли, так измученных ужасами современного существования, мольба и всех душ, способных к восприятию истинно прекрасного и ищущих в себе внутренний мир: