— А хорошая идея, продолжим попойку.
Время от времени в цирк заявлялись карабинеры. Они переворачивали все вверх дном — и солому в конюшне, где я спал, и вагончик Бидзаро. Никогда ничего не находили. С Сарой они были гораздо обходительнее и ограничивались визитом вежливости. Такая деликатность, вероятно, объяснялась тем, что она предлагала им «увидеть сотворение мира» и сидела во время этих обысков задрав юбку до колен и довольно широко раздвинув ноги. Карабинеры проникались большим уважением к тайнам мироздания, таким неожиданно мясистым и волосатым. Их капитан иногда задерживался для «углубленного осмотра», и тогда его служебное рвение сотрясало вагончик. Он уходил не заплатив, против чего Сара не возражала. Человек вернет долг иначе.
Цирк Бидзаро был почти свободным городом, государством в государстве, со своей моралью и законами. Но так жила каждая деревня и все провинции Италии, где великие обещания Рисорджименто[17] не спешили сбываться. Вместо Соединенного королевства мы все еще имели скопище местных воротил, паханов, жуликов и решал. В том же году двадцать восьмого октября самые буйные из них, фашисты, сквадристы, бывшие партизаны, решили попытать счастья. Разношерстная толпа двинулась на Рим с целью напугать действующее правительство. Несмотря на успешное подавление социалистических бунтов, одно из которых свершилось у меня на глазах, они были плохо вооружены, нерешительны и, главное, не уверены в успехе нынешней затеи. Настолько не уверены, что их храбрый вождь Муссолини подтянул трясущимися руками свои мешковатые штаны бывшего социалиста и будущего диктатора и решил отсидеться в Милане. Он счел более благоразумным не присоединяться к маршу, чтобы удрать в Швейцарию, если что-то пойдет не так. Но и время стояло трусливое. Правительство, а затем и король пустили все на самотек и не выслали против демонстрантов армию, хотя она была готова действовать. Миланский затворник в одночасье оказался во главе правительства и первый тому удивился. По всей стране хулиганы со школьных дворов, тираны из складов и подвалов вдруг поняли, что они всегда правы[18]. Я еще не представлял, как скажется это событие в дальнейшем, но немедленный эффект был очевиден: Бидзаро ходил мрачнее тучи.
Сара несколько раз озабоченно говорила мне, что еще никогда не видела его таким. Однако цирк работал вовсю, сборы были хорошие. Сара была безгранично вульгарна и, как следствие, сказочно похотлива. И при этом оставалась тонким, проницательным человеком, видела людей насквозь, как все, кто видит будущее. И совсем не напрасно беспокоилась, хотя и теперь, оглядываясь назад, мне все равно трудно понять, как одно событие привело к другому. Стоял пасмурный вечер конца ноября. Нам с Виолой недавно исполнилось восемнадцать. Несмотря на все свои усилия, я все еще думал: «нам с Виолой». Но сейчас я выходил вместе с Бидзаро из любимого бара в легком унынии оттого, что Корнутто уже месяц как исчез. Без его голоса спиртное как-то горчило, что не мешало нам пить как всегда. Когда я собирался махнуть лишний стакан, мой собутыльник сказал «хватит» и потащил меня на улицу, после чего не пошел назад к цирку, а зашагал на север.
— Да куда ты идешь-то?
Я семенил следом, недовольно бурча и стараясь не растянуться на снежной слякоти. Мы оказались в самом центре, но я не знал этих улиц, ледяные вихри скрадывали их названия. Виа де Джинори. Виа Гуэльфа… Мы вышли на какую-то площадь, как раз в разгар метели, и встали перед барочным фасадом, который показался мне знакомым, хотя я не бывал в этом районе. Бидзаро обошел здание слева и постучал в дверь на виа Кавур. Ничего не случилось, и он постучал еще раз, сильнее.
— Да ладно вам, — проворчал приглушенный голос. — Иду.
Дверь наконец открылась. Мужчина, как и мы, невысокого роста, только одет как монах. От выпивки и стужи мне показалось, что я попал в один из зловещих готических романов, которые так любила Виола. В последний раз ее вспоминаю, честное слово.
— Да зачем мы сюда приперлись? — спросил я в сердцах. — Отморозим себе весь набор.
— Заткнись и пошли. Спасибо, Вальтер.
Монах взял фонарь и повел нас вверх по лестнице. На втором этаже он остановился в коридоре и протянул фонарь Бидзаро. Потолок над нашими головами уходил во тьму.
— Час, не больше. И главное, никакого шума.
Он исчез. Бидзаро повернулся ко мне, его удивительно белые зубы казались огромными от игры пламени.
— С днем рождения, — сказал Альфонсо.
— Он был месяц назад, сразу после твоего.
— Я знаю. — Он по-прежнему улыбался.
Я огляделся: простой коридор, по обе стороны прорезанный несколькими приоткрытыми дверями. Бидзаро протянул мне фонарь и повторил:
— С днем рождения.
Я сделал шаг к одной из дверей. Он схватил меня за руку и указал на другую, слева:
— Сначала сюда.
Я вошел. И сразу на меня набросились, оглушили краски, они слетали и попадали прямо в меня с лика Богородицы — я никогда не видел такой нежности и доброты. Неправда, я видел эту Богородицу на страницах самой первой книги, которую мне давала Виола. Серия «Великие художники», № 17, Фра Анджелико. Перед моими глазами ангел с разноцветными крылами возвещал совсем юной девушке, что она изменит судьбу человечества.
Я повернулся к Бидзаро, не в силах говорить. Он с улыбкой кивнул, взял меня за руку и повел дальше, из одной кельи в другую. В каждой меня ждал фейерверк, устроенный шестьсот лет назад, и фестиваль красок казался бесконечным.
— Как ты узнал? — наконец спросил я.
— В первую встречу ты сказал мне, что хочешь увидеть эти фрески. Я не знал, случилось ли тебе до них добраться. Судя по лицу, похоже, что нет.
— Спасибо.
— Это Вальтера надо благодарить. Он работал у меня десять лет назад, а потом услышал голоса. Классный парень, независимо от обстоятельств. Музей можно посетить днем, но я подумал, что увидеть его вот так, в полном одиночестве…
Час спустя мы снова были на улице. Снег прекратился. Освещенный луной город сиял, как днем. Глухая тоска грызла меня изнутри, призрак былой беспечности дразнил, тряс цепями.
— Ну и рожа у тебя.
— Нет, ничего. Просто замерз.
Бидзаро надолго задумался, утонув подбородком в воротнике.
— Ты тогда пришел в цирк весь избитый и сказал, что это из-за женщины. Неужели она может тебя довести до такого?
— Виола? Нет. Не думаю. Она друг.
— Но ты этого друга… — Он соединил большой и указательный пальцы и несколько ткнул в образовавшийся круг пальцем другой руки.
Я помрачнел.
— Она только друг, сказал же.
— «Только друг» — а почему? Она уродина? Лесба?
Я резко остановился:
— Она не уродина, а лесба она или нет, я не знаю, и вообще, хватит о ней говорить в таком тоне.
— Да ладно тебе, тоже мне карлик-недотрога.
— В последний раз говорю: я не карлик.
— Все равно карлик. Доказательство, — он показал на себя, — nanus nanum fricat, гномы водятся с гномами.
— Нам же только что было так хорошо. Зачем тебе нужно все испортить? Чего ты ищешь, потасовки?
— Я? Я вообще ничего не ищу, я просто говорю тебе правду. И знаешь почему? Если отбросить твой гонор, всякие заявления типа «я такой же, как все», ты сам в это не очень-то веришь. Если я назову тебя гигантским осьминогом с другой планеты, ты либо засмеешься, либо вообще не обратишь внимания. Но если назвать тебя карликом, ты злишься. Значит, это тебе небезразлично.
— Ладно, небезразлично, у тебя всё?
— А если не всё, то что сделаешь? Дашь в морду? Мне, своему доброму другу Бидзаро? Валяй, не стесняйся.
Раз он просит меня и мы оба пьяны, пожалуйста, получите прямо в нос. Брызнула кровь. Бидзаро не впервые дрался на улице и ответил с готовностью профессионального громилы. Мы, еще полчаса назад умилявшиеся Фра Анджелико, катались по снегу с воплями и матюгами.
— Эй, ребятня, что за дела?
В нашу улицу только что свернул отряд из четырех человек. Все четверо — в черной форме, какую узнаешь из тысячи. Добровольная милиция.
— Да они не ребята, — сказал один из них, — а карлики.
Бидзаро вскинулся — лицо у него было сплошь в синяках.
— Это кого ты назвал карликами?
Первому он со всей силы наступил на ногу, а когда тот с криком согнулся, правой рукой сбил с ног. Один из трех оставшихся достал из кармана кастет и сунул в него пальцы. Через долю секунды в руке Бидзаро возник нож.
— Проверим, кто кого, ушлепок? — усмехнулся он.
Лезвие сверкнуло так быстро, что я не успел разглядеть. Голубая вспышка — и мужик с кастетом, к которому обращался Бидзаро, рухнул, держась за живот. Остальные двое кинулись на нас, я отбивался как мог, а потом просто принимал удары. Послышались свистки, крики других людей, и вскоре нас разняла группа карабинеров. Через час все очутились в участке: мы с Бидзаро и трое чернорубашечников (четвертого увезли в больницу или морг). Бидзаро не отпирался, добровольцы без зазрения совести всё вешали на него. На рассвете меня выставили на улицу с расквашенным носом, вывихнутой лодыжкой и заплывшим глазом. Я похромал в цирк. Наше поле спало под снегом, тихое и благостное, как рождественские ясли. Сару будить не хотелось, но в итоге я все же постучал в ее дверь. Она открыла почти сразу, в длинной шелковой ночной рубашке и с шалью на плечах.
— Santo Cielo, что с тобой случилось?
Я рассказал ей все: про поход в Сан-Марко в качестве подарка на мой день рождения, про странный перепад в настроении Альфонсо сразу после того. Сначала она, как и год назад, обработала мне ссадины, а потом дала выпить что-то, после чего я долго не мог откашляться.
— Ну что, полегчало? И зачем вам надо все время драться, не понимаю. То есть непонятно, с чего полез в драку Бидзаро. В чем твоя проблема, я знаю.
Она налила себе стакан, выпила его залпом и помахала перед моим носом.
— Гормоны. Они тебя прямо распирают и рвутся наружу. Твой cazzo точно не стоит без дела?