Я был на год моложе Зои, учился в 187-й московской школе и жил тогда с Зоей одной мечтой — на фронт, на фронт, на фронт!
Уходя в часть, Зоя писала матери: «Мама! Я ухожу на фронт к партизанам. Ты пойми, мама! У меня нет сил стоять в стороне, когда фашисты топчут нашу землю и приближаются к Москве».
9
Шестнадцатого февраля 1942 года Президиум Верховного Совета СССР своим Указом присвоил посмертно Зое Космодемьянской звание Героя Советского Союза. Ровно через месяц Всесоюзный староста Михаил Иванович Калинин вручил матери Зои, Любови Тимофеевне, грамоту о присвоении Зое этого высшего звания воинской доблести.
Зоя Космодемьянская стала первым Героем в своей части. Спустя полтора месяца — это было 7 мая 1942 года, в разгар весны, — останки Зои были перенесены в Москву, на Новодевичье кладбище. Ее боевые друзья клялись отомстить за Зою на заданиях в тылу врага. Военный оркестр играл «Вы жертвою пали в борьбе роковой..». Прах Зои несли Борис Крайнов, секретари ЦК и МК комсомола. Клава Милорадова несла большой портрет Зои, написанный ее товарищем по части Володей Карякиным.
Этот портрет висел потом в клубе в/ч 9903 на Красноказарменной, прямо над сценой. Улетая на задание во вражеский тыл, каждый воспитанник части уносил в сердце ее образ.
…Весной из части перевели на фронт «Папашу» — так любовно называли комиссара — Никиту Дорофеевича Дронова.
С виду это был ничем вроде не примечательный, лысоватый, узкоплечий, худощавый человек с лицом пожилого рабочего, с лукавым прищуром серых глаз.
В жизни юношей и девушек, «обдумывающих житье», очень важно на пороге возмужания встретиться с таким человеком, который стал бы добрым наставником. Таким человеком был для Зои «Папаша», Никита Дорофеевич Дронов, комиссар фурмановской школы, олицетворявший для тех, кто уходил в тыл врага, партию и советскую власть. «Папаша» завораживал слушателей рассказами о встречах с Лениным, Свердловым, с Чапаевым и Фрунзе. Удивительно привязывались к нему комсомольцы, знавшие его всего по двум-трем беседам. Уходя, они сдавали комиссару комсомольский билет, и прощальные его слова, последнее рукопожатие было для каждого дороже и нужнее напутственных речей, барабанного боя и духового оркестра. В части знали наизусть его биографию — биографию большевика, ровесника века. Питерский рабочий, участник штурма Зимнего, герой гражданской войны, рядовой строитель Красной Армии. Живая связь с «Папашей» была для молодых бойцов части связью с Октябрем, с Лениным. Именно «Папаша» сказал группам Крайнева и Проворова последнее напутственное слово в красном уголке перед выходом на задание. Снова повторил он наказ наркома обороны, произнесенный с трибуны Мавзолея во время военного парада, который состоялся 7 ноября, всего за пару недель до похода комсомольцев в тыл врага: «Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!» И еще он припомнил слова Сталина, произнесенные в речи 6 ноября на торжественном заседании в зале станции метро «Площадь Маяковского», — о необходимости истребления немецких оккупантов, вторгшихся в пределы нашей Родины с целью ее порабощения. «Наше дело правое, победа будет за нами!» Эти слова звучали в ушах уходивших во вражеский тыл комсомольцев-добровольцев. То был голос партии, то был завет Родины.
Это он, комиссар Дронов, говорил Зое и другим комсомольцам-добровольцам:
— Прекрасные, замечательные мои ребята! Вы — цвет московского комсомола, избранники столичной молодежи. Юные ленинцы! Презрение к смерти — вот ваш священный долг. Трус умирает сотни раз, а герой умирает лишь однажды! Его бессмертие — в памяти народной. В тылу врага ты не только боец, но и полпред партии и народа, пропагандист и агитатор. Важно не только бить врага, но и нести большевистскую правду исстрадавшемуся народу. Скажи всем, что мы никогда не сдадим Москву. Будь готов к любым страданиям, если попадешь в лапы врага, но язык завяжи узлом. Твоя жизни до последнего дыхания, до последней капли крови принадлежит партии. Бей фашистскую мразь! Око за око, челюсть за зуб!
Бойцам войсковой части 9903 крепко повезло: на пороге боевой юности повстречались они с добрым и умным наставником, настоящим коммунистом и комиссаром.
Петр Лидов, автор прогремевших на весь мир очерков «Таня» и «Кто была Таня», постоянно возвращался к мысли о Зое. Он задумал, воюя далеко от Петрищева, на украинской земле, третий очерк: «Все о Зое». По записным книжкам фронтового корреспондента «Правды» видно, что этот партийный газетчик, боевой правдист твердо намеревался рассказать все о потрясшем его подвиге русской Жанны д'Арк, написать книгу о Зое.
Немцам помог схватить Зою некто Свиридов, полицай, подлый изменник Родины. После бегства гитлеровцев он остался в Петрищеве, надеясь уйти от расплаты, но возмездие скоро настигло его. Во фронтовых дневниках Петра Лидова есть запись:
«9 июля 1942 г.
Сегодня в трибунале войск НКВД Московского округа читал дело Свиридова, предавшего Таню… О том, что он участвовал в поимке Тани и первым заметил ее, мне говорили в Петрищеве еще 26 января. Я был у него, и он вел себя весьма подозрительно…»
Гневный рассказ о предателе тоже должен был войти в очерк «Все о Зое». Для правдиста Лидова правда всегда была священна.
Петр Лидов страстно интересовался судьбой убийц Зои, и прежде всего участью подполковника Рюдерера. Он писал: «Я верю, что мне удастся допросить подполковника Рюдерера. Как знать, может быть, мне посчастливится и расстрелять его». Ему не суждено было узнать о том, как пришло полное возмездие к Зоиным палачам, но он знал, что возмездие это неотвратимо. Однажды, почти через два года после казни Зои, в редакцию «Правды» зашел специально приехавший с фронта разведчик. Он принес пять трофейных фотографий, отпечатанных на бумаге фирмы «Кодак». Эти фотографии были изъяты из бумажника «остландрейтера» Курта Овелца, унтер-офицера 332-го полка 197-й пехотной дивизии вермахта, убитого метким выстрелом снайпера Бондарева под Потаповом. Пять кадров из пути Зои на Голгофу. Пять шагов в бессмертие. Редактор «Правды» Поспелов срочно вызвал Лидова с фронта. Очерк Лидова «Пять фотографий», опубликованный 24 октября 1943 года, звал к мести. Снова всколыхнул всю страну подвиг Зои. Снова обжигал он сердца людей, бросал их с новой яростной силой в бой.
Лидов и фотокорреспондент Струнников крепко сдружились за войну. Струнников был когда-то геологом, ходил в полярный поход на «Красине», пробирался в тыл врага с партизанами Подмосковья, фотографировал аэростаты воздушного заграждения над Москвой. Бдительные москвичи не раз доставляли фотокорреспондента в милицию как «шпиона». На фронте он был контужен и ранен. С Лидовым Струнников сошелся благодаря командировке в Петрищево.
На Полтавском аэродроме Лидов, Струнников и бывший с ними корреспондент «Правды» Александр Кузнецов попали под немецкую бомбежку — первую бомбежку этого аэродрома. Лидов побежал к брошенному зенитному пулемету, помог сбить «юнкерс» и погиб с двумя своими товарищами-правдистами, когда самолет этот упал почти совсем рядом и бомбы его взорвались. Так 22 июня 1944 года, в день третьей годовщины войны, погиб коммунист, бывший серпомолотовец, майор Петр Лидов.
Восхищенные подвигом Лидова и Струнникова американские летчики установили пропеллер над их могилой в Петровском парке Полтавы как напоминание о том, что погибли они, защищая боевую технику союзников.
Рассказ о Зое остался незаконченным.
Но главное было сказано.
Во фронтовом блокноте Петр Лидов писал: «Хочу знать всю правду о Тане и всю правду рассказать о ней. Я в ответе за память об этой девушке перед людьми».
Кто-то назвал Петра Лидова «вторым отцом Зои», большая правда в этих словах. Но у Зои было много братьев и сестер.
Зою ее товарищи по отряду запомнили живой, решительной, раскрасневшейся на морозе, с блестящими главами. А Петр Лидов… Летом сорок третьего он писал в дневнике: «Есть много портретов Зои Космодемьянской. Одни художники добились портретного сходства с оригиналом, другие за сходством не гнались, старались постичь и выразить внутреннюю сущность этого человека, его порыв, его идею. И те и другие портреты хороши, пока на них смотришь. Но когда я закрываю глаза, то представляю себе Зою, какой я видел её в первый и последний раз, — на снегу у разрытой могилы».
А в моей памяти слились два образа Зои: Зоя на фотографни Сергея Струнникова, снявшего ее на снегу у могилы, и Зоя на портрете над сценой, сделанном с фотографии на комсомольском билете нашим отрядным художником Володей Корякиным, таким же, как Зоя разведчиком и подрывником.
197-я дивизия вермахта. С ней у нас были особые счеты. Мы не забывали об убийцах Зои всю войну. Эту дивизию в вермахте называли Рейнско-Гессенско-Саарской 197-й дивизией, потому что она комплектовалась в Рейнской провинции, в провинции Гессен и в Саарской области. (Входя в 7-й армейский корпус генерала Фармбахера, 197-я дивизия приняла участие в боях за Рославль. Тогда дивизией командовал ее первый командир генерал-майор Мейер-Робинген, позднее смененный полковником Хане, бывшим командиром 507-го пехотного полка. В этой операции генерал особо отметил действия 332:го пехотного полка подполковника Рюдерера, 1 августа первым ворвавшегося на позиции советских войск и вступившего в свирепый рукопашный бой. Советские войска выбили солдат 332-го полка из захваченной ими деревни Глинки, которая несколько раз переходила из рук в руки, окружили подразделения 321-го полка. Так трудно дивизии еще нигде не приходилось. Тернист был путь и от Юхнова на Гжатск. Но все это были лишь цветочки — ягодки ждали дивизию под Москвой.
«За меня вам товарищи отомстят!» Это были последние слова Зои, когда петля уже сдавила ей шею.
Не ушли от возмездия немцы-палачи из 197-й Рейнско-Гессенской пехотной дивизии вермахта: и те, что били и пытали героиню, и те, что гоняли по снегу босиком, и те, кто надевал петлю на шею и фотографировал казнь юной партизанки для семейного альбома в Гессене или Рейнланде. Почти все они легли в московскую и смоленскую землю. Ранеными и обмороженными увезли в рейх многих других вояк.