ое, что совсем невероятно, только говорить пока не умеет. Хотя Белик, по-видимому, все же нашел какой-то способ понимать этого монстра.
«Надо бы убираться подобру-поздорову, – лихорадочно подумал эльф, медленно отступая обратно к двери. – И очень быстро, пока меня не убрали насильно».
– Ох, малыш, – негромко вздохнула Белка. – Но в чем-то ты прав: к встрече с владыкой надо быть готовыми. Вдруг он гадость какую задумал? От ушастых всего можно ожидать, даже того, что вся эта затея с письмом – обычный предлог, чтобы выдернуть нас из дома. Но от такого козыря, как ты и наши девочки, трудно отказаться. Я понимаю, что это может нас выручить, но все равно время не самое подходящее. Хотя… а Траш не возражает?
Мимикр активно замотал головой.
– Странно…
Внезапно порыв ветра взметнул длинные волосы эльфа и дохнул теплым воздухом на застывшую в напряженном раздумье Гончую. Линнувиэль тревожно замер, тогда как Карраш мигом вскинул острые уши и предупреждающе зашипел, учуяв чужой запах. За ним и Белка изумленно приподняла брови, а потом приглушенно закашлялась.
– О-о-ох ты ж… кажется, мы стали слишком беспечными. Нет, малыш, не надо. Иди к Ирташу: он пока себя плохо контролирует и может сорваться, а я, пожалуй, подремлю. Все равно еще рано, да и остальные дрыхнут без задних ног. Шранка тоже нет. Остроухие только недавно угомонились, а мы с тобой вроде бы все решили. Подсадишь?
Мимикр недовольно всхрапнул, кровожадно покосившись на злополучный угол, за которым поспешно пятился к крыльцу заподозривший неладное эльф, и звучно щелкнул острыми зубами.
– Я сказал: нет! – заледенел ее голос, и Карраш разочарованно вздохнул.
После чего мимикр отвернулся, подошел к стене и послушно опустился на колени, позволяя Белке взлететь себе на спину, а потом перебраться на подставленную холку. Он заботливо подтолкнул ее мордой, слегка привстав на задние ноги. Убедился, что хозяйка благополучно дотянулась до нужного окна и скользнула внутрь, стараясь не потревожить Таррэна. Бесшумно опустился обратно на землю. Немного подождал, с надеждой глядя в зияющий чернотой проем, но вскоре понял, что до утра ничего не решится, и, снова вздохнув, потрусил в специально выделенный сарай. Туда, где еще с вечера осталась недоеденная туша молодого бычка и где безмятежно дремал, свернувшись калачиком, еще один редкий представитель его вида – совсем молодой мимикр с красивым именем Ирташ.
Рядом с тем самым местом, где совсем недавно стоял эльф, Карраш сердито засопел, гадая, сколько успел услышать наглый нелюдь, но преследовать остроухого не стал: Белка запретила на него охотиться. Правда, запах все же запомнил и только тогда нырнул в темноту, настороженно поводя ушами и намереваясь до рассвета караулить покой сына и обожаемых друзей, которые позволяли ему быть самим собой. Принимали таким, какой есть. Любили и доверяли, тем самым делая его жизнь насыщенной, прекрасной и по-настоящему счастливой.
К завтраку младший хранитель спустился самым последним. Все его спутники были уже в сборе – как раз заканчивали недурственную трапезу, на которую расщедрился благодарный владелец «Гордой пастушки». Длинный стол оказался заставлен разнообразными яствами, которые не стыдно было и во дворце подать, просто ломился от снеди, благоухал изысканными и поистине восхитительными ароматами. Однако перворожденные ели без аппетита. Лишь неунывающая Белка, фривольно подсев к красавице-эльфийке, облаченной в изумительно красивое платье, без умолку осыпала ее щедрыми комплиментами, не стесняясь ни Таррэна, ни лукаво посверкивающего глазами воеводы, успевшего к тому времени вернуться, ни домочадцев благодарного винодела, ни даже самих недовольных эльфов, о которых сейчас так нелестно отзывалась.
– Мне так жаль, что эти грубияны поленились оценить твое новое платье, – громко вздыхала Гончая, делано не замечая медленно спускающегося хранителя. – Хоть бы словечко, один крохотный намек, что ты сегодня бесподобно выглядишь… Хамы. Как есть хамы. Даже жалкого цветочка пожалели подарить, чтобы высказать свое восхищение.
Высокородная леди стрельнула глазами по сторонам, но прерывать пространные излияния не торопилась. Кажется, у нее больше не вызывали неприязни эти многочисленные похвалы.
– А я вот ценю, Мирена, веришь? – грустно добавила Белка. – Мне очень нравится: красный цвет тебе к лицу. Носи его почаще, ладно? Пусть эти невежи хоть так учатся познавать прекрасное, которое, судя по всему, абсолютно чуждо их очерствевшим душам. Хоть и бессмертные они, но какие-то… неживые. Скажи?
Маликон сжал челюсти и, с грохотом отодвинув лавку, молча вышел, не желая объяснять глупому детенышу, что таковы традиции темных. Даже если заметил и обомлел с самого утра, держи себя в руках и делай вид, что ничего особенного не случилось. Так положено. Так правильно. Так должно быть, особенно если эта красота предназначена другому. Но… к’саш! Почему тогда Мирена так странно смотрит и до сих пор не велит дерзкому сопляку заткнуться?!
– Вот и я о том же, – вздохнула Гончая, когда раздраженный эльф скрылся за дверью. – В этом они все: отвернулись и ушли, будто тебя и вовсе тут нет. Обидно, правда? Но не расстраивайся, Мирена: я всегда готов тебя поддержать. И, если потребуется, буду каждый день говорить, насколько ты хороша собой: это ведь такая малость! Мне ничего не стоит, а тебе приятно. К тому же это совершеннейшая правда, которую нет нужды отрицать. Пусть у вас свои порядки и правила, но делать вид, что ничего не происходит, – глупо. А настоящему мужчине не стыдно признаться в своих слабостях, особенно перед той, чья красота способна затмить даже солнце. Ты потрясающая девушка, Мирена, и я, в отличие от этих дурней, не собираюсь об этом умалчивать.
– Благодарю. – Эльфийка неуловимо порозовела и тоже поднялась, ощущая непривычное смятение, причем не столько из-за незаметных, но вполне осязаемых взглядов, кидаемых на нее со всех сторон, а, скорее, потому, что эта неуклюжая похвала была чуть ли не единственной, которой леди удостоилась от своих спутников за долгие недели пути.
А ведь она потратила столько усилий, чтобы выглядеть достойной наследника престола. Увы, молодой лорд деликатно промолчал, только взглянул с вежливым интересом, не более, а остальные будто ослепли, оглохли и вообще не замечают! Что в костюме, что в платье с роскошным декольте… как сидели, так и сидят. Даже привстать не соизволили! Один Белик поспешил подать руку на лестнице и галантно проводил до стола. Да, действительно обидно до слез!
Эльфийка сухо кивнула и в полнейшей тишине вышла из-за стола, стараясь ни с кем не встречаться глазами, в которых что-то подозрительно блеснуло. Поспешно поднялась наверх и скрылась за деревянной дверью, кусая губы и старательно вскидывая острый подбородок. А внизу воцарилась совсем уж зловещая тишина.
Белка, оглядев окаменевшие лица перворожденных, на которых не отразилось ни единой эмоции, тихонько вздохнула.
– Ну что? Допрыгались, братцы-кролики? Доигрались в молчанку? Теперь она расстроилась и вряд ли снова порадует вас этим дивным платьем. Гады вы ушастые. Как есть гады. Бесчувственные и злые. Такую девушку не замечать…
Линнувиэль бесшумно опустился на лавку напротив и осторожно покосился, но Белка словно не увидела: сидела, подперев голову рукой, и невидяще смотрела в пустоту, о чем-то глубоко задумавшись. Промолчала даже тогда, когда вернулся трактирщик с новой порцией угощения для дорогих гостей, а невероятно хмурые эльфы один за другим стали покидать обеденную залу.
– Пойду проведаю Ирташа, – кашлянул Шранк, тоже вставая с места.
– Валяй.
– Тебе Таррэна позвать?
– Зачем? – вяло отозвалась Белка, не меняя позы. – Сам найдет, если захочет. Глянь, как там Каррашик? Покормили их с малышом или опять нам придется ждать, пока этот обжора насытится?
Шранк быстро кивнул и следом за перворожденными вышел, оставив в опустевшем зале только Гончую и натянутого, как струна, хранителя.
Линнувиэль некоторое время колебался, памятуя о вчерашнем и кидая на задумавшуюся Белку настороженные взгляды. Едва не поддался порыву уйти вслед за собратьями, чтобы не попасть под очередную порцию насмешек. Но вдруг поймал себя на мысли, что начал шарахаться от этого сопляка. Подумать только! Да какая разница, знает он или нет? Заметил вчера или просто так совпало?! Да что он может сделать? Зверя своего натравить? Обозвать, нахамить, косточкой броситься? Торк! Нашел чего бояться!
Эльф даже губу прикусил, неожиданно сообразив, что всерьез опасается Белика. Но быстро встряхнулся, взял себя в руки и решительно потянулся за горячим пирогом.
– А… это ты? – наконец, очнулась от невеселых дум Белка. – Как там тебя… прости, запамятовал?
– Линнувиэль.
– Лин-ну… нет, это слишком длинно. Я стану звать тебя Линни. Так что будем дальше делать, Линни? Надо как-то подбодрить нашу Мирену и чем-то ее порадовать, а то с вашим отношением к жизни и к противоположному полу она совсем зачахнет. Я не собираюсь один за вас отдуваться, так что давай напряги мозги и придумай, как нам исправить ситуацию.
Эльф едва не подавился пирогом.
– Меня зовут… Линнувиэль! – закашлялся он, побагровев от ярости и силясь не прибить дрянного сопляка прямо на месте. – Ясно?! Лин-ну-виэль! И никак иначе! Или для тебя это слишком сложно?
– Точно, – согласилась она. – Ничего длиннее «Линни» я воспроизвести в принципе не смогу, так что смирись и терпи.
– Ах ты…
Эльф чуть не задохнулся от возмущения, собираясь наконец-то выложить все, что думает по поводу этого дрянного создания. Вылить то, что накопилось и так долго пыталось вырваться. Накричать, дать по морде, в конце концов, потому что сил терпеть эти оскорбления больше не было. Он глубоко вдохнул и едва не вспыхнул от бешенства, потому что никто в этом мире, даже сам владыка, не смел называть его, как какого-то щенка, а этот пацан… этот несносный, гадкий, наглый, презренный полукровка…
Белка не дала ему закончить: неожиданно наклонившись вперед, оперлась руками на стол и вдруг наступила эльфу каблуком на ногу. Да с такой силой, что у всегда сдержанного хранителя непроизвольно вырвался гортанный рык, подозрительно похожий на стон. Дыхание разом перехватило. Сами собой навернулись слезы, в глазах отчего-то потемнело и заплясали яркие звездочки, в ушах зашумело, а от лица мигом отхлынула вся кровь. Хранитель на мгновение замер, стараясь справиться с волной ослепляющей боли, что внезапно прокатилась по телу. Судорожно сжал кулаки. А когда все-таки сумел сделать прерывистый вздох и начал снова различать краски, наткнулся на полные вежливого участия голубые глаза.