– Я собираюсь отправиться в Дождевые чащобы. Уезжаю в конце этого месяца.
Слова сами сорвались с губ Элис. И каждое из них было ложью. Она не строила никаких планов, только мечтала.
Гест обернулся и с изумлением взглянул на нее:
– В самом деле?
– Да, – подтвердила она. – Это подходящее время для поездки туда. По крайней мере, мне так говорили.
– Одна? – потрясенно спросил он. И миг спустя сердито пояснил: – У меня есть собственные обязательства, дорогая, и я не могу нарушить их. Я не могу поехать с тобой в конце месяца.
– Я не особо думала об этом. – Она вообще об этом не думала. – Я уверена, что смогу найти подходящую компаньонку для этой поездки. – Она отнюдь не была в этом уверена. Ей никогда не приходило в голову, что в таком случае может потребоваться компаньонка. Почему-то ей казалось, что замужество освобождает ее от такой необходимости. – Не могу представить, что ты усомнишься в моей верности тебе, – заметила она. – Я обходилась без компаньонки в течение всех тех месяцев, которые ты проводил в своих торговых разъездах. Для чего же мне сопровождение в путешествии?
– Думаю, лучше нам лишний раз не вспоминать о сомнениях в чьей-то там верности, – насмешливо заметил Гест. – Или же обсуждать предоставление подлинных доказательств. В конце концов, любой без труда может отыскать где угодно крошечные свидетельства измены, а затем узреть и саму измену. Там, где ее никогда не было.
Элис отвела взгляд. Гест редко упускал шанс напомнить ей о том, как она обвинила его, не имея твердых оснований. Она выбросила из головы жгучие воспоминания об унижении и попыталась припомнить хотя бы одну достопочтенную даму, которая могла бы сопровождать ее в качестве компаньонки.
– Наверное, можно было бы попросить Софи, сестру Седрика. Но я слышала, что она ждет ребенка, и вдобавок у нее слабое здоровье, так что она и в гости-то сейчас ни к кому не ходит, что уж тут думать о дальней дороге.
– О, похоже, в этом отношении ее мужу повезло куда больше, чем мне. Кстати, как твое здоровье, Элис?
– Превосходно, – подчеркнуто коротко ответила она.
Гест разочарованно покачал головой, откашлялся и с усмешкой спросил:
– Значит, я полагаю, что наша последняя попытка закончилась ничем?
– Я не беременна, – прямо сказала она. – Уверяю, что в противном случае я первым делом сообщила бы тебе новость.
Она с трудом удержалась, чтобы не спросить, каким образом, по его мнению, она может оказаться беременной. Его не было три последних месяца, а за два предыдущих, проведенных дома, он посещал ее спальню всего дважды. То, что он делал это так редко и кратко, было сейчас для Элис скорее облегчением, чем разочарованием. Ей подумалось, что Гест приходит к ней в постель как будто по какому-то расписанию. Словно это было делом, которое необходимо было сделать вопреки желанию. Иногда она задавалась вопросом, не ведет ли он учет своим попыткам. Ей представилось, как он вписывает строчку в очередную графу: «Попытка зачатия. Результат сомнительный». Неприятно было вспоминать свою короткую девчоночью влюбленность в Геста перед свадьбой.
За месяцы и годы, которые прошли с тех пор, Элис осознала, что ни любви, ни даже вожделения в их браке не было. Чтобы как-то возместить эту недостачу, она ни разу не отказывала Гесту, когда он посещал ее спальню ради выполнения супружеских обязанностей. Она не плакала из-за отсутствия у него романтического интереса к ней, не пыталась обольстить его, чтобы изменить его отношение. Две окончившиеся постыдной неудачей попытки пробудить в нем интерес можно не считать. Элис не позволяла себе задерживаться на унизительных воспоминаниях. Геста эти попытки подтолкнули лишь к жестоким насмешкам, которыми те две ночи навеки отмечены в ее памяти. Нет, лучше сдаться и почти не обращать внимания на его визиты. Пускай остаются краткими и почти деловыми.
После каждого такого посещения Гест ждал, пока Элис не сообщит ему о неудаче, и только тогда предпринимал следующую попытку. Лишь дважды за пять лет брака Элис удалось забеременеть. Каждый раз Гест восторженно приветствовал это известие – а через пару месяцев, когда беременность заканчивалась выкидышем, выражал свое разочарование и недовольство.
Сейчас новость об очередной неудаче он встретил лишь легким вздохом:
– Тогда надо попытаться еще раз.
Элис помолчала, оценивая то оружие, которое он только что ей дал, а затем хладнокровно пустила его в ход:
– Возможно, когда я вернусь из Дождевых чащоб. Пускаться в такое путешествие беременной означает подвергнуть опасности будущего ребенка. Так что, думаю, со следующей попыткой нужно подождать до моего возвращения.
Она сразу поняла, что попала в цель. В голосе Геста прозвучало негодование:
– А ты не думаешь, что произвести на свет сына и наследника куда важнее, чем пускаться в какое-то дурацкое путешествие?
– Я не уверена, что ты и сам так думаешь, мой дорогой Гест. Несомненно, если бы для тебя это было столь важно, ты почаще бы пытался помочь делу. И возможно, отменил бы часть своих поездок и ночных посиделок.
Он сжал кулаки и снова отвернулся от Элис к окну:
– Я всего лишь пытаюсь щадить твои чувства. Я знаю, что благовоспитанные женщины неохотно покоряются желаниям мужчины.
– Дорогой мой супруг, ты намекаешь, что я неблаговоспитанна? Вынуждена согласиться с тобой. Некоторые женщины моего круга сочли бы меня просто необъезженной кобылой, не знавшей седока, если бы я поделилась с ними подробностями нашей личной жизни.
Ее сердце гулко билось. Никогда прежде она не осмеливалась так прямо говорить с Гестом. Никогда не произносила слов, которые можно было бы расценить как критику его усилий.
Эта шпилька заставила его снова обернуться к ней. Он стоял спиной к окну, и лицо его оставалось в тени. Элис попыталась понять, что прозвучало в его голосе, когда он произнес:
– Не говори об этом никому.
Мольба? Угроза?
Пора рискнуть. Неожиданно у Элис возникло ощущение, что она должна поставить на карту все или раз и навсегда признать свое поражение.
Улыбнувшись Гесту, она заговорила спокойным небрежным тоном:
– Будет легче всего не говорить об этом, если я окажусь подальше от своих подруг. Например, если поеду в Дождевые чащобы посмотреть на драконов.
Между ними уже случались такие поединки, но нечасто. И еще реже Элис выигрывала. Однажды это был спор по поводу особо ценного свитка, приобретенного ею. Элис предложила вернуть свиток продавцу с уведомлением, что ее муж не может себе позволить купить такую дорогую вещь. Тогда Гест помедлил, прикидывая в уме выгоду и убыток, а затем изменил свое мнение. Сейчас муж, склонив голову, смотрел на Элис, и она неожиданно пожалела, что не может отчетливо видеть его лицо. Знает ли Гест, как неуверенно она себя чувствует? Видит ли он робкую женщину, которая прикрывает свой испуг явным блефом?
– В нашем брачном договоре четко сказано, что ты должна сотрудничать со мною в попытках произвести на свет наследника.
Он считает, что припер ее к стенке? Он думает, что память у нее хуже, чем у него? Глупец! Гнев сделал Элис храбрее.
– Сказано ли там именно так? Не помню, чтобы ты выражал свое требование именно в таких словах, но, если пожелаешь, я обязательно сверюсь с документом. И в разговоре с хранителем архива у меня будет возможность также удостовериться в существовании того самого условия. Согласно которому я имею право совершить путешествие в Дождевые чащобы для изучения драконов. Этот пункт я помню прекрасно.
Гест замер. Она зашла слишком далеко. Сердце у Элис отчаянно колотилось. Она знала, что порой Гест срывает гнев на неодушевленных предметах и животных, поэтому и не чувствовала себя в безопасности. Несомненно, для него она не отличается ни от первых, ни от вторых. Она застыла, словно при виде бешеного пса. Быть может, эта неподвижность и помогла Гесту справиться с собой.
Когда он заговорил, голос его звучал тихо и напряженно:
– Тогда, я думаю, тебе следует поехать в Дождевые чащобы.
А потом он просто вышел из комнаты, захлопнув за собой дверь с такой силой, что из стоящей на столе вазы с цветами выплеснулась вода. Элис не двигалась, дрожа и пытаясь выровнять дыхание. На мгновение она задумалась – за ней ли осталась победа? Потом решила, что ей все равно. Когда она дернула за шнур колокольчика, чтобы вызвать служанку, голова уже была занята сборами в дорогу.
– Ты испортил рубашку.
Гест поднял взгляд от стола, стоящего в углу его спальни. Все еще сжимая перо, он нахмурил брови, недовольный тем, что его прервали.
– Испортил так испортил. Ничего не хочу об этом слышать. Просто выброси ее.
Он снова макнул перо в чернильницу и продолжил что-то яростно царапать на бумаге. Гест в дурном настроении. Лучше будет помолчать и закончить распаковывать сундуки.
Седрик подавил вздох. Бывают дни, подумалось ему, когда невозможно представить себе лучшего будущего, нежели служба у Геста. Но бывает и так, как сегодня, – когда он гадал, сможет ли хотя бы еще ненадолго сохранить уважение к этому человеку. Несколько секунд Седрик рассматривал рукав голубой шелковой рубашки с россыпью мелких подпалин. Он точно знал, как это получилось. Трубка, небрежно выколоченная о дверцу кареты, и искры, отнесенные встречным ветром прямо на рукав рубашки, прежде чем Гест успел убрать руку. Седрик поскреб ногтем ткань, и отметины гари превратились в крохотные отверстия с опаленными краями. Нет, починить это уже не удастся. Жаль.
Он хорошо помнил солнечный день, когда они купили рулон этого шелка на калсидийском рынке. Это была их самая первая поездка в Калсиду по торговым делам. Долгое плавание казалось тогда Седрику невероятной авантюрой. Он проникся уважением к Гесту, видя, как его друг и работодатель уверенно и целеустремленно шагает сквозь шум и гам чужеземного торжища. Тогда это все еще было опасно – двум торговцам из Удачного отправиться на столичный рынок Калсиды. Воспоминания о войне оставались свежи, а мир заключили слишком недавно, чтобы в него поверить. На каждого торговца, стремившегося освоить новый рынок, приходилось по два калсидийских солдата, не простивших поражения и желавших свести счеты с чужаками. Вдовы, просящие милостыню на подходах к рынку, плевались и бросали проклятия им вслед. Сироты то клянчили у чужестранцев монетку, то швыряли в них камешки.