Рядом с Джерд пристроились Харрикин и Лектер. Они не были родственниками, просто семья Харрикина приютила Лектера, когда тому было семь лет и его родители умерли. Парни дружили, как братья. Харрикин был длинным и тощим, словно ящерица, а Лектер напоминал скорее рогатую жабу – такой же квадратный, почти без шеи, в наростах. Харрикину исполнилось двадцать, он был старшим в отряде после Грефта. Грефт миновал двадцатилетний порог пару лет назад. Держался он так, что остальные рядом с ним казались подростками. Вот и сейчас Грефт, сверкая голубыми глазами, выглядел главным в кругу собравшихся у костра. Парень заметил, что Тимара смотрит на него, и вопросительно вскинул голову. Безгубый рот растянулся в улыбке.
– Очень странно смотреть на всех и понимать, что это мои друзья, – тихо сказала Тимара. – У меня раньше никогда не было друзей.
Грефт провел синим языком от одного уголка рта до другого, затем наклонился поближе к ней.
– Медовый месяц, – возразил он хрипловатым голосом.
– Что ты имеешь в виду?
– Так бывает. Я долго был охотником. Выходишь на охоту с отрядом, и на третий день каждый из ребят – твой друг. Но к пятому дню все становится не так просто. А к седьмому отряд начинает разбиваться на маленькие компашки.
Его взгляд обежал озаренный огнем круг. Напротив них Джерд затеяла дружескую потасовку с двумя парнями. Варкен вроде бы быстро победил, потянув ее за руку и заставив сесть к нему на колени. Но миг спустя Джерд вскочила на ноги, озорно помотала головой и перебежала на новое место в кругу. Грефт прищурил глаза, наблюдая за этой буйной игрой, а потом тихо сказал:
– Через две или три недели ты, возможно, будешь ненавидеть их так же сильно, как сейчас любишь.
Тимара слегка отшатнулась от него – циничные слова больно задели ее. Грефт понял это и пожал плечами:
– А может быть, и нет. Может быть, это только для меня все всегда оборачивается так. Я вообще такой человек – со мной трудно ладить.
Она улыбнулась:
– Мне показалось, что поладить с тобой не так уж сложно.
– Для правильных людей – несложно, – согласился Грефт.
Судя по его улыбке, Тимара относилась к правильным людям.
Грефт протянул ей руку ладонью вверх, словно приглашая к чему-то:
– Но у меня есть свои границы. Я знаю, что принадлежит мне, и знаю, что сам буду решать, делиться этим или нет. И есть некоторые вещи, которыми человек не может поделиться. В таком отряде, как наш, где много юнцов, это сочтут грубостью или проявлением себялюбия. Но я считаю это просто разумным. Скажем, если бы я охотился и что-нибудь добыл и добычи оказалось больше, чем нужно мне, я согласился бы поделиться. И мне кажется, был бы прав, ожидая того же от остальных. Но знай: я не из тех, кто будет урезать свою долю ради других. Во-первых, мне известно, что люди редко это ценят. Во-вторых, я знаю, что могу хорошо охотиться благодаря своей силе. Если я сегодня ослабею, заботясь о ком-то, то, быть может, завтра мы все останемся голодными, потому что я окажусь слишком медлительным или недостаточно сильным и не смогу убить дичь. Так что лучше я не буду обделять себя, чтобы завтра быть в состоянии помочь всем нам.
Татс перегнулся через колени Тимары, чтобы обратиться к Грефту. До этого момента девушка и не замечала, что он слушает их разговор.
– Так как же ты отличишь сегодня от завтра? – спросил Татс небрежным тоном.
– То есть? – Грефта, похоже, раздосадовало это вмешательство, все его дружелюбие куда-то подевалось.
Татс не отодвинулся. Он почти лежал на коленях Тимары.
– Как ты отличишь, когда завтра, а когда сегодня, если уж речь зашла о том, делиться или нет? В какой момент ты говоришь себе: «Я ни с кем не поделился вчера, поэтому я силен, хорошо поохотился, добыл мяса и могу сегодня поделиться с кем-нибудь этим мясом»? Или просто продолжаешь думать: «Лучше я съем все сам, чтобы завтра снова быть сильным»?
– Кажется, ты меня не понял, – сказал Грефт.
– Вот как? Тогда растолкуй лучше! – В голосе Татса прозвучал вызов.
Тимара слегка толкнула Татса, чтобы заставить его слезть с ее колен. Он сел прямо, но при этом ухитрился оказаться вплотную к ней, касаясь ее бедра.
– Я попробую тебе объяснить. – Грефта, похоже, позабавила их стычка. – Но ты можешь не понять. Ты намного моложе меня, и я подозреваю, что ты жил по другим правилам, чем мы все.
Он помолчал и бросил взгляд на компанию по ту сторону костра. Харрикин и Бокстер затеяли дружеское состязание в «толкачи». Положив ладони на плечи друг другу, они уперлись ступнями в грязь и напряглись – каждый старался отпихнуть другого назад. Другие, стоя по сторонам, криками подбадривали борцов. Грефт покачал головой, недовольный этой легкомысленной забавой.
– Жизнь совсем другая, если тебе не приходится сталкиваться со всеобщим убеждением, что тебя не должно быть на свете. Когда я был юн, все считали, что я вообще ничего не достоин. Ребенком я просил милостыню, чуть повзрослев, начал драться за то, что мне было нужно. А когда я подрос достаточно, чтобы доказать, что могу хоть что-то и даже немного больше, кое-кто стал считать, будто имеет право на долю в моей добыче. Кажется, они думали, будто я должен быть им признателен, что они вообще оставляют мне хоть какую-то малость – даже жизнь. Поэтому если ты не жил по таким правилам, вряд ли поймешь мои чувства. Для меня этот поход – шанс уйти от старых правил и жить там, где я сам буду придумывать правила для себя.
– Твое первое правило – всегда позаботиться сначала о себе?
– Может быть. Говорил же, что ты вряд ли поймешь. Но конечно, это уравновешивается тем, что я не все понимаю в тебе. Не объяснишь ли ты, зачем тебе идти вверх по реке? Почему ты оставил свою жизнь в Трехоге, чтобы присоединиться к сборищу изгоев и неудачников вроде нас?
Этот вопрос Грефта прозвучал почти дружески.
По ту сторону костра Бокстер выиграл схватку. Харрикин рухнул в грязь и откатился прочь.
– Сдаюсь! – выкрикнул он, и все рассмеялись.
Борцы вернулись на свои места у огня. Смех затих, наступила тишина: все вдруг поняли, что Татс и Грефт смотрят друг на друга.
Когда Татс заговорил, голос его звучал глубже, чем обычно:
– Может быть, я чего-то и не понимаю. А может быть, моя жизнь не была такой уж легкой, как тебе представляется. И мне понятно твое желание уйти из Трехога туда, где ты сможешь менять правила так, как тебе вздумается. Возможно, большинство из нас хотят того же. Но я не думаю, что первое правило, которое установлю я, будет правилом «Сначала я, потом остальные».
После слов Татса наступило всеобщее молчание. Потрескивало пламя. Комары звенели в темноте. В берегах с шумом ворочалась река, где-то далеко раздался пронзительный звериный крик – и смолк. Тимара обвела глазами круг и поняла, что большинство драконьих хранителей прислушиваются к их разговору. Неожиданно она почувствовала себя неуютно, точно в ловушке между Грефтом и Татсом – как будто она была полем битвы этих двоих. Она слегка отодвинулась от Татса, и холодный ночной воздух коснулся ее бедра там, где оно только что прижималось к ноге юноши.
Грефт набрал в грудь воздуха, словно готовясь дать резкий отпор. Потом медленно выдохнул. Его голос был ровным, негромким и даже приятным:
– Я был прав. Ты не понял, что я сказал, потому что не был на моем месте. На месте любого из нас. – На последних словах он повысил голос, чтобы его слышали все остальные. Потом помолчал и с улыбкой добавил: – Ты не такой, как мы. Так что, думаю, ты просто не понимаешь, почему мы здесь. А вот я догадываюсь, почему ты здесь. – Он немного понизил голос, но его слова по-прежнему были отчетливо слышны. – Совет искал тех, кто отмечен Дождевыми чащобами, как мы. Тех, от кого хотели бы избавиться. А еще, как я слышал, они предлагали амнистию некоторым. Преступникам, например. И кому-то дали возможность покинуть Трехог, чтобы избежать наказания за свои деяния.
Слова Грефта повисли в ночном воздухе, словно дым от костра.
Когда Татс ответил, его голос звучал неубедительно:
– Понятия не имею, о чем ты. Лично я просто услышал, что за это платят хорошие деньги. И что им нужны люди, не привязанные к Трехогу, – люди, которые могут покинуть город, не оставляя за собой невыполненных обязательств. А я как раз такой и есть.
– Правда? – вежливо спросил Грефт.
Теперь уже Татс оглянулся и увидел, что остальные смотрят на него. Кто-то просто слушал разговор, но несколько человек глядели с любопытством, граничащим с подозрением.
– Правда, – хрипло ответил Татс и неожиданно встал. – Так оно и есть. Меня ничто ни с кем не связывает. А деньги обещали хорошие. У меня столько же прав находиться здесь, сколько у любого из вас.
Потом он отвернулся, пробормотал: «Да ну вас!» – и умчался в окружающую темноту.
Тимара сидела замерев, всем своим существом чувствуя пустоту там, где только что находился Татс. Что-то случилось – что-то посерьезнее обычной перепалки двух парней. Тимара пыталась подобрать название этому, но не могла.
«Он сместил равновесие, – подумала она, глядя на Грефта, который наклонился вперед, подталкивая полено дальше в костер. – Он сделал Татса чужаком. И говорил за всех нас, словно имел на это право».
И вдруг этот парень показался девушке менее симпатичным, чем несколькими минутами раньше.
Грефт выпрямился и улыбнулся ей. Но лицо его оставалось невозмутимым. Огонь разгорелся ярче, остальные вернулись к прерванным разговорам о повседневных делах. Пора ложиться спать – завтра нужно рано встать, чтобы вовремя тронуться в путь. Рапскаль уже встряхивал свое одеяло. Неожиданно Джерд поднялась с места:
– Я принесу зеленых веток. Если костер будет сильно дымить, это отпугнет комаров.
– Я с тобой, – предложил Бокстер, а Харрикин потянулся, чтобы встать.
– Нет, спасибо, – ответила девушка и направилась в темноту леса, в том же направлении, куда удрал Татс.
Неожиданно Грефт наклонился поближе к Тимаре: