— Ну и что? С чего ты так трясешься?
— А теперь он… теперь… ох, и не выговорить… за трапезой с господином… и называет себя Соколом!
Унтоус резко подался вперед:
— Ты спятил! Да как ты смеешь…
Шершень тоскливо молчал. Он не рассчитывал, что господин сразу ему поверит.
— Говоришь, вся спина исполосована?
— Богами клянусь!
Брови Спрута сошлись над переносицей:
— Он сказал, что сопровождает Дочь Клана Рыси, вверенную его попечению. Неужели эта барышня… неужели она и есть сбежавшая от тебя циркачка?
Шершень яростно замотал головой:
— Нет, хозяин. Циркачка ела на кухне. Я сам видел: фокусы с яблоками показывала, слуги смеялись…
— Итак, две женщины, — в тяжелом недоумении размышлял Унтоус, — и мужчина, который, меняя обличья, путешествует то с одной, то с другой… то с циркачкой, то с Рысью. Если, конечно, это Рысь… ох, что я говорю, да простят мне Безымянные кощунство…
Спрут поднялся на ноги: он принял решение.
— Ясно одно: эти люди попали в замок не случайно. Они что-то замышляют против меня. Что именно — не знаю, но они не выйдут из замка!
Вокруг пленников вновь сомкнулся недобрый полумрак. Они медленно обвели взглядом свою темницу, затем, не сговариваясь, перевели глаза наверх — на клочок неба там, где не был закрыт люк.
Фаури ужасно хотелось спросить Сокола о странных словах разбойника насчет исполосованной спины. Но барышня застеснялась и лишь произнесла с деланным смешком:
— Не думаю, что я всем нам очень помогла. Но… это все, что я могу. В конце концов, Вечная Ведьма должна колдовать, даже если она ничего не помнит… не так ли?
Никто не успел ответить: что-то темное на миг закрыло небо, скользнуло по наклонной гладкой стене, шлепнулось к ногам пленника. Продолговатый сверток из коричневого сукна…
Ралидж рванулся вперед, преодолев остатки слабости и оцепенения. Торопливо развернул отороченный бурым мехом плащ с зеленой заплаткой на капюшоне. Руки жадно подхватили меч в потрепанных кожаных ножнах.
— Сайминга! Рыбка моя лунная!
За его спиной девушки радостно переглянулись.
— Это друзья о нас позаботились, — уверенно сказала Ингила. — Они еще что-нибудь придумают, правда-правда-правда!
У Ралиджа было свое объяснение случившемуся. Но он промолчал и только с благодарностью погладил меховую оторочку капюшона.
32
Один древний мудрец сказал, что мысли о мести уродуют человека. И был неправ. Во всяком случае, Нурайна, разглядывая свое лицо в зеркале, никакого уродства не обнаружила. Великолепное лицо — это она признала спокойно и трезво, без самолюбования. Вот только под глазами легли голубые тени — след бессонной ночи.
Нурайна усмехнулась: кое-кто провел ночь и похуже! Ей стоило больших денег разузнать, где именно находится опочивальня принца Нуренаджи. А его подлый сообщник, чародей Верджит из Клана Лебедя, тоже ночует во дворце — такая удача! И комната его недалеко от спальни принца…
Женщина засмеялась и погрозила пальцем своему отражению. Стыдно, ах как стыдно! Она и не подозревала, что у нее такое испорченное воображение и такая жестокая душа! И это придворная дама, сестра короля! Этой ночью она выплеснула на головы двум негодяям такой страшный сон, что непонятно, как они к утру не поседели!
Правда, у Нурайны все утро болела голова. И было немножко обидно, что нельзя похвастаться своим умением: даже брат не знает о ее способности насылать сны.
Зато каким утешением было во время большой трапезы наблюдать зеленую рожу молодого Вепря, которому кусок явно не лез в глотку. А Верджита и вовсе не было за столом. Хочется думать, что мерзавец занемог!
Глупые шутки? Как бы не так! Серьезная борьба! Даст она себе небольшую передышку — и повторит все сначала. Но на этот раз не ограничится неопределенными угрозами. В новом сне какое-нибудь особо жуткое чудище пообещает сожрать спящего, если он не прекратит сеять рознь меж Силураном и Грайаном. Принц суеверен, на него это должно подействовать.
— Нет, и не успокаивай меня! — набычился Нуренаджи. — Такие сны зря не снятся! И мы его видели оба, ты и я… Сон не простой! Это к смерти! Вот только к твоей или моей?
Принц с неожиданной злобой поглядел на стоящего рядом Верджита, словно прикидывал: не надо ли его быстренько убить, чтобы зловещее предсказание сбылось, не затронув собственную драгоценную персону Нуренаджи.
— Это к смерти одной из дворцовых кошек, мой принц! — с улыбкой отозвался высокий молодой человек. — Если эта дрянь опять начнет мяукать у меня под окном. Повадилась тут одна — орет и орет, как в Первотравном месяце…
— Ты смеешь шутить?! — огневался Нуренаджи тоном, достойным самого Нуртора… ну, почти достойным.
Улыбка исчезла с красиво изогнутых губ Лебедя. Он заговорил серьезно:
— Да, сны порой открывают людям будущее… но не тогда когда снятся двоим одновременно. И не тогда, когда неподалеку притаился враг-чародей.
— Ты это о ком?
— О незаконнорожденной сестрице Джангилара.
— При чем здесь Нурайна? Разве она…
— Да, мой принц. Она чародейка, хоть и скрывает это. И она дважды срывала наши планы. Тот случай возле храма не был глупым недоразумением. И Донного Червя убила тоже она.
— Надо же! А по ней не скажешь! Я на нее за обедом поглядывал — такая спокойная, невозмутимая…
— Щука, когда карася слопает, тоже спокойная, невозмутимая.
Принц пропустил реплику собеседника мимо ушей.
— Такая величественная! И красивая… Хоть и не молоденькая, а все равно красавица. И чего ее до сих пор никто замуж не взял?
— Нурайна — сильная личность. Сильной личностью лучше восхищаться со стороны. Впрочем, Вепрь может выбросить эту особу из головы. Это моя добыча. Я тоже маг, и моя гордость задета… Но все, кажется, уже собрались, пора и мне… Позволит ли мой принц?..
Нуренаджи отпустил его коротким хмурым кивком.
Верджит взял с пыльного подоконника грубо сделанную маску. Белая голова птицы должна была изображать лебедя, но больше походила на поседевшего от ужаса стервятника: наклеенные на плотную бумагу перья торчали дыбом. По принятому в Стае правилу каждый должен был изготовить маску своими руками, а тут уж магия — плохой помощник…
Водрузив это уродство себе на плечи и превратившись в невообразимую тварь из Подгорного Мира, Верджит исчез за дверью. Принц помедлил, давая время остальным подготовится к своему появлению.
Он находился в старом, заброшенном крыле дворца. Мебель во всех комнатах была либо затянута чехлами, либо просто сдвинута по стенам. Полы — деревянные, а не выложенные каменной мозаикой, как в новом крыле — прогнили и были источены мышами, ходить по ним приходилось осторожно.
Что ж, пора… Нуренаджи шагнул в ту же дверь, куда только что вошел Лебедь.
Окна в зале были занавешены тряпками, и когда Нуренаджи закрыл за собой дверь, тьма стала кромешной. Свирепо ругаясь про себя, принц отсчитал десять шагов. Не рассчитал, ударился коленом о железную подставку для факелов, но сдержал вскрик. Незачем выставлять себя смешным перед теми, кто тихо дышит вокруг в темноте… Вынув кремень и огниво, принц начал выбивать искру.
Дурацкие правила! Но менять их Нуренаджи не будет, потому что сам их придумал. Правда, тогда ему было двенадцать лет. Он любил играть в старом крыле дворца вместе с высокородными сверстниками. Не Стая была тогда — стайка! Но он уже был вожаком.
Ребятишки превратились в юношей, а правила остались неизменными. Может, именно потому король, зная о существовании Стаи, снисходительно к ней относится? Мол, детские забавы…
За раздумьями Нуренаджи зажег оба факела. Тьма отступила к стенам просторного зала, все еще пытаясь спрятать под своим пологом людей со звериными и птичьими головами.
Без маски был один принц. Он произнес четко:
— Говори, Стая! Твой вожак слушает тебя!
Со всех концов зала поплыл негромкий говор слившихся воедино голосов. Он висел в воздухе, монотонный и зловещий. Трудно было различить, кому какой голос принадлежит, но вполне можно было понять, о чем Стая просила своего вожака.
Сорвать подписание мирного договора. Вышвырнуть из страны проклятых грайанцев. Стереть в порошок Незаметного, у которого везде глаза и уши. Использовать все свое влияние на короля, чтобы подготовить страну к войне.
Пока еще не прозвучало роковое пожелание — самому Нуренаджи любыми средствами занять престол. Но слова эти неслышимо висели в пыльном, темном воздухе зала и поджидали, чтобы кто-нибудь произнес их вслух.
Нуренаджи боялся этих слов — и ждал их.
— Детвора сопливая! — презрительно сказал Джилинер Холодный Блеск, отворачиваясь от темной, пылающей изнутри огнями поверхности зеркала.
Да, не этим мальчишкам разрушить его планы! Однако тянуть больше нельзя.
Ворон поднес к глазам цепочку, на которую нанизаны были кольца. Теперь их осталось только три. Чародей вспомнил, как само собой расплавилось и капелькой упало на пол кольцо, помеченное цифрой «1».
Как тяжело и долго умирал Первый! Как изощренно терзал его тот, кого призраки называли Безумцем! Сутки продолжалась мука Глиняного Человека. Эти сутки Джилинер почти не отходил от зеркала, даже еду рабыни приносили в кабинет. Джилинер считал себя тонким и глубоким знатоком и ценителем всякого рода пыток — как телесных, так и духовных, но он вынужден был признать, что за эти сутки узнал много нового, яркого, интересного…
Ладно, это все из области развлечений. Пора приступать к делу.
Сейчас в разные земли и миры полетят три приказа.
Второму: немедленно покончить с Волчицей.
Третьей: убить Нуртора, короля Силурана.
Четвертому: прекратить валять дурака и сейчас же уничтожить проклятого самозванца Сокола!
33
Наверху послышалась возня, хохот, чьи-то протестующие восклицания.
— Эй, в Людожорке! — прогорланил в люк веселый голос. — Не заскучали? Сейчас вам повеселее будет!