и Фьяметта[250]. Сегодня единственный сын княгини Екатерины Иоанновны Иван Фараче ди Виллафореста[251] рассуждает о значимости той церемонии: «Я не участвовал в церемонии перезахоронения в 1998 году. Тогда моя мама была жива, и мои сестры представляли её в Санкт-Петербурге. Во время траурных дней моя семья ощутила, что началось примирение великого русского народа с династией Романовых. Кажется, что всё движется вперёд (хотя и медленно), однако процесс примирения не будет завершён, пока останки Их Императорских Высочеств Цесаревича Алексея Николаевича и Великой княжны Марии Николаевны не будут захоронены вместе со своими родителями и сёстрами»[252].
Отличилась и княгиня Мария Владимировна. После того как правительство объявило о грядущей церемонии, в начале 1998 года некоторые коронованные особы Европы получили странные письма, где говорилось: «Правительство России сообщило нам о решении захоронить в соборе Святых Петра и Павла в семейном некрополе останки Николая II и его семьи. Поэтому торжественному поводу Мы в качестве главы Российского Императорского Дома сообщаем вам, что религиозная церемония в память моего горячо любимого кузена и предшественника Императора Николая II и Его семьи состоится 28 февраля этого года… Мы надеемся, что Вы примете участие в церемонии. Мария»[253].
Многие были шокированы таким приглашением, поскольку никаким статусом Мария Владимировна не обладала. Вскоре, и совсем неожиданно для всех, новоявленная «Государыня» заявила российским чиновникам, что приедет на церемонию лишь в том случае, если её примут как «главу Российского Императорского Дома». Спустя несколько недель «Императорская семья» вообще изменила своё решение по поводу останков и вслед за Церковью решила не признавать их подлинность. Этого мнения Мария Владимировна придерживается до сегодняшнего дня. Подлинная же причина отказа заключалась в том, что Кирилловичам правительство вновь отказало в особом статусе, а Церковь являлась лишь прикрытием. Комиссия, заседавшая в стенах Белого дома, постановила, что ни для кого из Романовых на церемонии не будет сделано исключений. Косвенно это подтвердила сама Леонида Георгиевна журналистам. «Церемония в Петербурге будет проходить не так, как хотели бы члены нашей семьи, – заявила княгиня. – Надо было более тщательно продумать и подготовить траурную церемонию. Но по какой-то неизвестной причине ответственные за это люди поспешили, не сделали так, как обещали. И намеченная ими организация похорон нам не подходит. Всё это очень грустно, но это так»[254].
Советник тогдашнего вице-премьера и куратора погребения Бориса Немцова Виктор Аксючиц [255] назвал поведение княгини Леониды Георгиевны неадекватным. «Меня удивляет, – сказал он, – что родственники, считающиеся самыми близкими и претендующие на главенство в доме Романовых, отказываются от участия в погребении по совершенно вторичным причинам»[256]. Виктор Аксючиц журналистам подтвердил претензии Кирилловичей к организаторам церемонии. По его словам, княгиня Леонида Георгиевна с семьёй настаивали, чтобы «со стороны властей отношение к ним выделялось от отношения к другим родственникам императорской семьи, чтобы они стояли у гроба ближе всех, чтобы их титуловали определённым образом»[257].
Через месяц после погребения Леонида Георгиевна всё же появилась в Петропавловском соборе и тайно посетила Екатерининский придел, где были погребены останки семьи, преклонив колени перед надгробием. По её словам: «Я приехала бы на похороны 17 июля, но не могла пойти против воли Патриарха»[258].
Ещё один конфуз, связанный с царской роднёй, случился 10 июня 1998 года, в самый канун царских похорон. Князь Михаил Фёдорович, проживавший в Париже, собрал во французской столице пресс-конференцию и неожиданно для всех заявил, что ни он, ни другие Романовы на церемонию не поедут, поскольку считают останки фальшивыми. В то же время рабочая группа в Петербурге уже обладала подтверждениями о прибытии в Россию не менее тридцати членов рода Романовых. Главе семьи Николаю Романовичу даже пришлось отправить губернатору Санкт-Петербурга Владимиру Яковлеву официальное письмо, где, в частности, говорилось: «Как Вам уже известно, многие князья и княгини намереваются быть в Санкт-Петербурге 17-го июля. Мне было сообщено удивительное заявление князя Михаила Фёдоровича, который имеет полное право решать о своём присутствии на похоронах, но не имеет никакого права делать заявления от имени прочих князей и княгинь дома Романовых»[259].
Накануне церемонии в прессе было опубликовано официальное заявление князя Николая Романовича по поводу приближающегося печального события. Своим чётким и лаконичным словом историограф дома Романовых подвёл черту под кровавыми событиями 1918 года, объединив разрозненные Гражданской войной эпохи: «День захоронения останков, замученных Императора Николая II и членов его семьи наступит уже скоро и явится событием исторически значимым. Это событие перевернёт кровавую страницу нашей истории, которая, начиная с этого дня, станет достоянием только историков и будущих поколений. История новой России, примирённой со своим прошлым, начнётся именно в этот день. Мы, русские – потомки эмигрантов и наши братья – русские, кто никогда не покидал свою родину, вместе признаём, что настал час раскаяния и взаимного прощения, когда 17 июля в Санкт-Петербурге колокола Петропавловского собора будут звонить по последнему российскому Императору, членам его семьи и по тем преданным четырём приближённым, кто погиб вместе с ним восемьдесят лет назад. Впервые с 1918 года более сорока Романовых встретятся на российской земле, в городе, основанном Петром Первым, их общим предком, городе славы, который, благодаря героизму русских воинов и горожан, никогда не был завоёван»[260].
К 14 июля 1998 года в Северной столице стали собираться многочисленные потомки дома Романовых. Это была первая большая встреча после кровавых событий 1918–1919 годов некогда правящей фамилии в России. Некоторые проделали огромный путь, прилетев из Австралии, Южной Америки, США и Европы. Позднее княгиня Доррит Романова, супруга князя Димитрия Романовича, вспоминала, как её поразило, насколько тёплой и родственной была эта встреча: «Все вели себя так, будто никогда не разлучались»[261].
Среди тех, кто приехал на захоронение, был князь Михаил Андреевич Романов[262], внучатый племянник императора Николая II, офицер военно-морского флота Великобритании и ветеран Второй мировой войны. Это была его первая встреча с Россией. В Санкт-Петербург Михаил Андреевич прилетел из далёкой Австралии, но, как признавался сам князь, поездка на Родину стала главным путешествием в его насыщенной жизни. Сегодня его вдова, княгиня Джулия[263], вспоминает: «Для Михаила Андреевича эта поездка стала самой эмоциональной, ведь до этого он никогда не был на своей Родине, а с некоторыми членами семьи он даже никогда не виделся или встречал их в далёком детстве. У меня нет слов, чтобы описать его эмоции. Эта церемония собрала всю семьи вместе и имела большое значение для каждого»[264].
Из Калифорнии на церемонию приехал родной брат Михаила Андреевича – художник князь Андрей Андреевич Романов. В поездке его сопровождала супруга и трое сыновей. Старший из них, князь Алексей Андреевич Романов[265], сегодня вспоминает, как разбросанные революцией дядюшки, племянницы и племянники неожиданно для себя узнавали друг друга в коридорах гостиницы «Астория». «Если раньше чувство семейственности у нас отсутствовало, – признался Алексей Андреевич, – то теперь появилась некая неразрывная связь»[266].
15 июля 1998 года Романовы побывали на Пискарёвском кладбище. Потомки русских самодержцев посетили музей блокады, где впервые увидели дневник Тани Савичевой, девочки, пережившей блокаду, но погибшей позднее в эвакуации. После музея Романовы направились к Вечному огню, где от имени семья был возложен венок, на ленте которого было написано: «Защитникам Города-Героя – от Романовых». Когда обступившие Николая Романовича журналисты спросили его, зачем Романовы пришли на это место, князь ответил: «Мы хотели сказать, что мы Романовы, и мы всегда будем благодарны героическим защитникам Ленинграда, которые спасли наш Санкт-Петербург».
В это же самое время в екатеринбургском бюро судебно-медицинской экспертизы останки Романовых укладывали в гробы. Дописывалась, как многие тогда полагали, последняя глава в деле убийства императорской семьи. Утомительная процедура передачи останков от Екатеринбурга Санкт-Петербургу подходила к концу. Вдоль стенки длинной комнаты стояло девять маленьких гробов, похожих больше на специальные ковчежцы. Гробы членов императорской семьи можно было легко отличить по позолоченным гербам, которые украшали боковые стенки. На крышке гроба императора находился большой кипарисовый крест. Кипарис был привезён из Крыма и, как рассказывал журналистам мастер, дерево росло в саду Ливадийского дворца, любимой резиденции императорской семье на юге России.