— Молодец, кстати, что сам на могилу с лопатой не поперся, — похвалил меня оперативник. — Или местную бичеву для этой акции не нанял. Хозяева кладбищ славятся не только своим скверным характером, но и редкостной мстительностью. А тут еще и место старое, что совсем уж паршиво.
— Если не секрет?
— Чем старее погост, тем сильнее его Хозяин. Чем сильнее Хозяин, тем непомернее его эго. То есть они очень сильно любят себя и не любят всех остальных. Нет, в переговоры вступают, если правильно себя подать, но навстречу идут только тогда, когда видят в этом какую — то выгоду. Ну или если их к тому обязывают определенные обстоятельства. Н — да… Чуть бы раньше тебе этим делом озаботиться, приятель? Обитал тут у нас один молодой да ранний ведьмак, с ним можно было договориться. Он еще на сторону Ночи целиком не перешел, людское в нем перевешивало ведьмачье, может, и помог бы тебе по доброте душевной, подкрепленной хорошим гонораром.
— Смолин? — уточнил я. — Александр? Да, мне Стелла про него рассказывала. Но он, насколько я понял, уехал невесть куда, потому чего о нем говорить?
— Это да, — согласился Михеев.
— Значит — нет? — подытожил я. — Верно мной все понято?
— Не гони коней, — посоветовал мне Павел и встал из — за стола. — Закажи лучше кофе. И мне еще пару пирожных «шу» попроси принести. Я их очень люблю.
Звонить руководству пошел. Михеев, собственно, это и не скрывал, доставая на ходу смартфон. Разумно, я на его месте поступил бы так же.
Отсутствовал он недолго, буквально пару минут, я за это время заказать кофе и десерт только и успел.
— Знаешь, Хранитель, я вокруг да около ходить не люблю, — усевшись на свое место, сообщил мне Михеев. — Нифонтов — тот бы непременно закрутил вокруг тебя какую — нибудь интригу с далеко идущими и даже ему самому не до конца понятными целями.
— Нифонтов? — уточнил я.
— Коллега мой, — пояснил Павел. — Не знаю, откуда у него взялась эта страсть к ловле рыбы в мутной воде, изначально такого в нем не наблюдалось. Попомни мои слова, приятель — он еще мной покомандовать успеет, не иначе как со временем в руководители отдела выбьется. С подобными закидонами только в начальство идти.
— Не вижу на твоем лице печали, — отметил я.
— Так ее и нет, — хмыкнул оперативник. — Я нахожусь на своем месте, мне другого не надо. Вот от прибавки оклада я бы не отказался, это да, что же до мягкого кресла и таблички на двери…. Мне по душе свобода, а не совещания в главке и груды отчетов. Но не это главное. Я — не Колька, я сразу тебе все прямо скажу, а дальше будем решать, как и что. Идет?
— Только «за», — поднял, как в школе перед ответом, руку я. — Излагай.
— В начале нашей беседы было упомянуто то, что я служитель закона. — Павел снова взял со стола перстень и глянул на меня сквозь его дужку.
— Было, — подтвердил я. — И?
— И это на самом деле так. — Оперативник подбросил перстень на ладони, а после убрал его в карман джинсов. — Я служу вышеупомянутому закону, как и тысячи других сотрудников правоохранительной системы Российской Федерации. Людскому закону, отмечу особо. Но с одной разницей — наравне с этим я и мои коллеги из Отдела чтим и другой закон, тот, что носит условное название Покон. Такова уж специфика нашей службы, Валера. Да, мы защищаем и охраняем людей от существ, живущих в Ночи, но иногда вектор меняется. Иногда люди являются злом большим, чем те, кто к человеческой расе не относится. А закон при этом все равно остается законом, как бы он ни назывался. Главное — чтобы не пострадали безвинные и были наказаны виновные, остальное — частности.
— Принципиальность сотрудников Отдела вызывает у меня восхищение, — поторопил его я. — И все же — ближе к делу.
— Ты хороший парень, Валера, — произнес Михеев. — Нет в тебе изначального зла и жадности, что при твоем новом статусе достаточно серьезное достоинство. Мы, что таить, думали, что первым делом ты начнешь золото на пару с артефактами копать со страшной силой и ими торговать, ибо слаб человек и корыстолюбив. Но нет, ничего такого за тобой замечено не было. Похоже, ты берешь только то, что твое по праву или само идет в руки. Ну а что двух остолопов Шлюндта призраку скормил — это в чистом виде самозащита была.
— О как, — слегка ошарашенно произнес я. — Вы в курсе?
Интересно — откуда? Или он сейчас меня «на попа» взял, а я, дурак, и раскололся?
— Само собой, — фыркнул оперативник. — Все тот же Колька сразу сказал, что это твоих рук дело, вопрос был только в том, как и за что ты их убил. От этого зависело, что с тобой дальше делать. Мы проверили, всё в рамках правил, потому дальше крутить эту тему не стали. Самозащита же. Ну а что до суда и всего такого прочего… Я же говорю — для нас важнее торжество справедливости в ее чистом виде, чем никому не нужные формальности. Да и потом — сомневаюсь, что хоть один суд примет к рассмотрению дело об убийстве двух граждан путем умерщвления оных руками призрачной твари, сторожащей сокровища. Кстати, в твою пользу говорит и тот факт, что сами сокровища остались на месте.
Нет, не «на попа». Сдается мне, лесовик язык развязал и все как было выложил.
— Да и у князя ты тогда себя вел достойно. По — хамски, но достойно. Хотя, ради правды, я тоже с этими паршивцами особо никогда не церемонюсь, даже тогда, когда перевес сил не в мою пользу. Не люблю я их. Скользкая публика. Гули уж на что мразота, а и то получше этих расфуфыренных типов будут. Правда, я до сегодняшнего дня понять не мог, зачем ты все — таки с ними контракт заключил. Ты же молчишь, как партизан на допросе, все в тайны играешь. А скажи ты мне с самого начала, что к чему, может, и карта бы по — другому легла.
— Не люблю откровенничать без нужды с кем — либо вообще, — признался я. — Нет у меня такой привычки.
— Может, оно и правильно. — Павел одобрительно глянул на официанта, поставившего перед нами по большой чашке кофе и крутящуюся трехступенчатую вазочку с пирожными. — Ого! А мы не лопнем?
— Не должны. — Я ухватил одно из них. — Паш, к чему была вся эта преамбула? Ты вроде сказал, что не любишь наводить тень на плетень, а сам время тянешь. Давай уже, излагай условия, на которых Отдел мне поможет.
— Первое — слово «поможет» здесь не очень подходит, — поморщился оперативник. — Мы… Вернее — я, так будет правильней. Я сделаю все, чтобы ты вышел с этого кладбища живым. Это раз. Я постараюсь сделать так, чтобы ты смог получить ту побрякушку, что тебе так нужна. Это два. Но при этом никаких гарантий ни по первому, ни по второму пункту я тебе не дам. Не имею такой возможности. Владения мертвых — та область, где никогда не знаешь, что и как получится. Может, все пройдет гладко на удивление, а может, наши кости еще долго будут таскать между могилами кладбищенские собаки. Одно могу пообещать наверняка — в случае чего я умру раньше тебя, перед этим сделав все для того, чтобы ты остался в живых.
— Все это звучит очень и очень мрачно. — Я отложил в сторону только — только взятое пирожное, аппетита после слов оперативника у меня как не бывало.
— Мрачно? — Михеев же наоборот, с видимым удовольствием лакомился кондитерским изделием. — Что ты, дружище! Это я еще лакирую поверхность, поверь.
— Бодрит. — Я отпил кофе. — Ладно, это все прелюдия. Теперь я хочу услышать цену.
— Не вопрос. Она стандартная для мира Ночи. Ты ведь наверняка уже понял, что такие пустяки, как золото, интересуют только вурдалаков и им подобных, сущности посерьезней предпочитают другую валюту. Мы к этим сущностям не относимся, но раз этот мир и наш тоже, то плату берем наравне с ними. С волками жить — по — волчьи выть.
— Ты о душе, что ли? — опешил я.
— Кха! — поперхнулся Михеев. — Ты совсем сбрендил, Швецов? Какая душа? Ты за кого нас держишь? Нет, конечно. Услугу ты нам будешь должен. Одну услугу! Открытый вексель, так сказать, стандартная расценка. В какой — то день, в урочный час мы предъявим тебе этот счет, и ты обязан будешь его закрыть. Может, это случится завтра, может, через год, может, вообще никогда — кто знает? Но когда мы потребуем плату, «нет» прозвучать не может.
— Нечто подобное у меня пытался выторговать Шлюндт. — Чашка брякнула о блюдце. — И получил отказ.
— Правильно, — одобрил Михеев. — Поверь, кому — кому, а ему веры нет. Никогда не знаешь, в какой момент он нож в спину может воткнуть.
— И сейчас откажусь, — закончил я предложение, подумав о том, что в моем новом мире кроме себя верить нельзя вообще никому. Правда, подумать — подумал, но сказал совершенно другое: — Паш, ты пойми — вам я, в отличие от антиквара, доверяю. Не то чтобы во всем, но тем не менее. У вас имеются принципы, наличествует дело, которому вы служите, причем служите на совесть. И пусть даже эта ваша честность в чем — то специфична, но, тем не менее, она есть, что само по себе здорово. Но я все равно не хочу жить под прессом мыслей, что в один прекрасный день ты придешь ко мне и скажешь, что я кого — то должен убить, например, того же Шлюндта. Сыпануть ему, к примеру, в кофе, цикуты. Или бомбу под кремлевскую стену подложить. Оно мне надо?
— Резонный довод, — согласился Михеев. — Тогда сформулируем мысль так — ты будешь должен Отделу услугу, не связанную с нарушением действующего российского законодательства или же с нарушением уложений Покона.
— Все равно очень размыто, — покачал головой я. — Давай так — я буду должен услугу, связанную с моей нынешней профессиональной деятельностью. Разумеется, речь идет не о работе в архиве, а о той стезе, которую мне подсунули против воли. Если так — то мы договорились.
— Н — да, на собаку узко, на кошку широко. — Павел откинулся на спинку стула, задумчиво посмотрел на меня, подумал о чем — то, а после протянул руку. — Но — ладно. Идет.
— И еще, — прищурился я. — Долг мой будет не перед твоим Отделом, а лично перед тобой. На кладбище меня поведешь ты, умирать, если что, тоже будешь ты, потому и благодарность распространяется только на тебя. Не на Нифонтова, ни на упомянутую тобой прожорливую Мезенцеву, а именно на тебя.