— Не пойдет, — припечатал ладонь к столу оперативник. — У меня, дружище, работа такая, что сегодня я жив, а завтра уже нет. Так что…
— Убедил, — перебил его я. — Если случится такое, что тебя, не дай бог, ногами вперед вынесут, то мой долг перед тобой будет выплачен непосредственно начальнику Отдела. Как его зовут?
— Ровнин, — ответил Павел. — Олег Георгиевич.
— Вот он сможет прийти и предъявить мне счет. Он — и никто другой. Но лучше бы такого не случилось. Мне нравится с тобой общаться.
— И лучше, если про эту сделку вообще никто знать не будет, — добавил оперативник, снова протягивая мне руку. — Для нас обоих лучше.
Мы обменялись рукопожатием.
— Мне, наверное, надо еще что — то сказать, Луной поклясться? — предположил я. — Соблюсти формальности?
— Не — а, не надо, — взялся за новое пирожное Михеев. — Мы ударили по рукам, этого достаточно. Поверь, где надо — нас услышали.
— Лихо, — усмехнулся я. — Ладно, проехали. Когда думаешь меня на кладбище отвести? Хорошо бы поскорее, время поджимает.
— Да прямо сегодня и пойдем, — вытер салфеткой пальцы, испачканные в креме, оперативник. — У меня завтра — послезавтра заняты, мне не до тебя будет. Так что часиков в двенадцать ночи встретимся у главного входа на кладбище. Не опаздывай!
Я слегка опешил. Просто не ожидал столь скорого результата заключенной сделки, думал, что Михеев еще пару дней на приготовления возьмет или что — то в этом роде. А, оказывается, мы уже сегодня отправимся в гости к мертвым.
— Вот что важно, — хлюпнул кофе Павел. — Там, на кладбище, ты молчишь — я говорю, ясно? Рот открываешь только тогда, когда я разрешу это сделать. Ну или в той ситуации, когда не ответить нельзя. Никому о себе ни слова, особенно в тех случаях, когда кто — то захочет узнать твое имя. Никому никаких обещаний не даешь, никакие просьбы выполнять не берешься, как бы кто о том ни просил. Запомни накрепко — в мире мертвых понятия «жалость» и «справедливость» отсутствуют в принципе, зато выполнение правила «сказал — делай» доведено до абсолюта. Ты для неупокоенных душ возможность улизнуть из — под длани Хозяина хоть ненадолго. А если повезет — может, и вовсе навсегда. И им глубоко плевать на то, что именно ты станешь после ответчиком за этот побег. Усвоил?
— Предельно, — кивнул я. — Молчу, говорю тогда, когда надо, никого не жалею.
— И, может быть, нам повезет. — Оперативник допил кофе, перевернул чашку донышком вверх и поставил ее на блюдце. — Хотя — не факт. Тебе страшно?
— Есть немного, — признался я.
— А мне нет, — развел руки в стороны оперативник. — Раньше было, а теперь — нет. Атрофировалось со временем данное чувство за ненадобностью, что очень плохо.
— Почему плохо?
— Потому что когда уходит страх, притупляются инстинкты, — пояснил оперативник. — И в один недобрый миг из — за этого я допущу ошибку, которая меня погубит. Это наша профессиональная болезнь, Валера, добрая половина моих предшественников именно так головы и сложила. Теперь главное ухнуть в небытие в одиночку, не прихватив с собой кого — то из коллег, не хотелось бы по ту сторону жизни после испытывать бесконечные муки совести из — за этого.
Сначала я подумал, что он так шутит, но после, посмотрев ему в глаза, понял — не — а, не шутит. Все именно так и обстоит.
Черт бы тебя побрал, Великий Полоз, с твоими предметами старины и отсутствием права выбора! Если до того я не знал, как попасть на кладбище, но очень хотел туда сходить, то теперь ситуация изменилась. Теперь у меня есть проводник, но идти туда именно с ним у меня нет ни малейшего желания.
Но выбора, как было сказано выше, у меня не имелось, потому в районе полуночи я топтался у черных кованых ворот, которые были закрыты. Погода совсем уж испортилась, ветер дул сильный и пронизывающий, да еще время от времени с небес на землю летела какая — то мокрая труха. Похоже, осень на самом деле была не за горами. Пока, слава богу, не календарная, а климатическая, но тем не менее.
В какой — то момент труха сменилась нудным дождем из числа тех, что промочит хуже, чем любой ливень, и я забился под крышу здания, находившегося рядом с воротами. Оно носило доброе и уютное название «Сторожка», на мой взгляд совершенно тут, на кладбище, неуместное.
Я то и дело поглядывал на часы, ругая себя за то, что приперся сюда раньше положенного времени. Одно дело думать о сегодняшнем визите дома, где тепло и светло, другое здесь, рядом с мрачной кладбищенской оградой, из — за которой то и дело раздаются какие — то непонятные звуки. Вероятнее всего, они носят исключительно мирный, бытовой характер, но разыгравшееся воображение поневоле рисует открывающиеся двери склепов, зеленые сгнившие руки, выскакивающие из — под могильной земли, и бродящих по аллеям оборванных зомби. Масс — культура слишком сильно проникла в мое сознание, стереотипы есть стереотипы.
В общем, когда машина, в которой сидел Михеев, тормознула близ ворот, я очень здорово себя накрутил, настолько, что бдительный оперативник это сразу заметил.
— Очкуешь? — вместо приветствия поинтересовался он у меня, открывая багажник. — Не комплексуй, это нормально. Все же не на пьянку в баню идем, а туда, где прошлое победило настоящее, став частью вечности. Что ты на меня так уставился? Я все — таки философский факультет МГУ закончил в свое время.
— А чего тогда в полицию пошел работать? — удивился я еще сильнее.
— Судьба. — Оперативник достал из багажника увесистый пакет. — Она играет человеком, а человек играет на трубе. Был философ, стал мент, в России и не такое случается. Пошли, я выяснил, где тут лазейка в заборе, через нее на территорию попадем. Сторож небось дрыхнет, иначе он тебя с крыльца сторожки давно бы шуганул.
Место, где находилась лазейка, оказалось мне знакомо. Именно тут мы с князем общались прошлой ночью. И призрак, кстати, тогда что — то на данный счет говорил, просто я запамятовал.
Я протиснулся через чуть погнутые в одном месте прутья ограды, спрыгнул с постамента и огляделся. Кусты, деревья, все серое и мокрое. И — тишина вокруг, одновременно похожая и не похожая на ту, что стояла с той стороны забора.
Или я просто продолжаю себя накручивать.
— Так. — Павел стряхнул с плеча упавший на него с березы листок и покрутил головой. — Если я ничего не путаю, нам вон туда надо топать. Там дерево.
— Дерево? — совсем уже оторопел я. — Какое дерево? И чем тебе эти не подходят?
— Не бери в голову, — отмахнулся оперативник. — Делай, как я говорю, да и все. Пошли, пошли. Есть у меня большое желание побыстрее все закончить и успеть сегодня хотя бы часиков пять поспать. И так вымотался, а вечером нам надо одного засранца — экстрасенса за глотку взять. Он где — то умудрился действующий артефакт в виде хрустального шара раздобыть, и теперь им активно пользуется, не понимая, что творит.
— А чего вы раньше его не схомутали?
— Не знали, как артефакт обезвредить, — пояснил Павел. — Без этого — никак, он же своего владельца еще и защищает. Хотя если подумать, кто тут кого использует, — это спорный вопрос, полагаю, душу свою этот дурак уже просрал. Ладно, тебе оно ни к чему. Идем уже.
Он пробрался через кусты до того места, где начиналась одна из многочисленных плиточных дорожек, которых на любом кладбище не счесть, зачем — то поклонился ей, попутно прошептав фразу, в которой я ни слова не разобрал, а после направился по ней туда, где размахивали мокрыми ветвями деревья, охранявшие могилы от солнца и мирской суеты.
Уверенность оперативника отчасти передалась мне, выгнав из души поселившийся там было липкий страх. Я вообще труса никогда не праздновал, научившись еще в детстве загонять это чувство как можно глубже, но одно дело помахать кулаками или объяснить отцу, почему столько «гусей» нахватал в школе, и совсем другое — иметь дело с мертвыми. Тут привычка нужна.
Павел бодро топал по дорожкам, поглядывая по сторонам и что — то насвистывая. Он, похоже, на самом деле знал, куда следует идти, и это окончательно меня успокоило. Настолько, что я даже не вздрогнул, когда дорогу нам преградили несколько призраков, выглядящих, надо признать, довольно импозантно. Да — да, именно так. Не жутковато, а импозантно. Внешний вид одного навевал мысли о девятнадцатом веке, когда в моде были вицмундиры с позументами, второй о временах гражданской войны, где уместными являлись кожанка и кепка со звездой, а третий напоминал обычного чиновника из министерства.
— Стоять! — рявкнул обладатель кожаной куртки и шаровар с лампасами. — Кто такие? Как звать?
— Ага, сейчас возьму и разоткровенничаюсь, — сплюнул призраку под ноги Павел. — Свали с дороги, нежить, нет у тебя над нами власти, мы пришли в ваш дом без злого умысла. И сразу, для понимания — не к тебе пришли, а к вашему Хозяину, ясно? Потому мы оба пока под его защитой, ровно до той поры, пока не скажет обратного. Тронешь меня — жди беды, отправишься червей пасти под землю лет на двести.
— Слушай, а я читал, что призраки первыми с людьми не заговаривают, — сказал я Михееву.
— Те, что приходят в твой дом — нет, — объяснил мне он. — А этим на условности плевать, они тут в своем праве. И вообще — помалкивай, мы же договаривались. Ну а ты, комиссар, веди нас к кладбищенскому дереву, причем короткой дорогой. И нечего красным светиться, ясно? Меня этой иллюминацией не напугаешь.
Дерево, которое за сегодняшний вечер уже несколько раз упомянули, оказалось довольно неприглядным. Старое, без листьев, с облезшей корой, оно вызывало чувство жалости.
— Это, по сути своей, алтарь, — пояснил мне Михеев, доставая из пакета массивный сверток, от которого пахнуло сырым мясом. — Упрощенное понятие, разумеется, но лучше слова не подберешь. С пустыми руками в гости не ходят, хозяина дома надо чем — то порадовать. В данном случае лучшее подношение — свежий фарш.
— Фарш? — уже не знаю в какой раз за этот день удивился я.
— Ну да. — Павел развернул бумагу и плюхнул красновато — бурую массу на плоскую часть ствола дерева, которая внешне более всего напоминала эдакий импровизированный поднос. — Местный Хозяин не только умершими повелевает, у него и живые слуги есть. Вон, кстати, кое — кто из них и пожаловал.