— Я рад, что не ошибся в тебе, — сказал старик, кладя мне руку на плечо. — И мне приятно сознавать, что у нас впереди долгое и взаимовыгодное партнерство.
Стелла тихонько фыркнула, но говорить при этом ничего не стала, промолчала. И правильно сделала.
— И все-таки, — я прислонил кейс к багажнику автомобиля и щелкнул замками, — Карл Августович, что насчет амулета? Я готов рассчитаться с вами прямо сейчас, вы, главное, цену назовите.
Ого. Мое новое призвание заиграло новыми оттенками, и все они были не серого цвета, а оранжево-красного, с изображением Николая Николаевича Муравьева-Амурского. Это только четверть? Впечатляет. Однако выгодно Карл Августович вложил перстень Борджиа, выгодно. Тут не тысячей процентов дохода попахивает, а куда более впечатляющей цифрой.
— Вот, мальчики, как надо дело делать, — заглянув мне через плечо, сообщила Антону и Виталию Воронецкая. — Учитесь!
Шлюндт захлопнул кейс, укоризненно глянул на меня, а после погрозил пальцем ведьме.
— Длинный язык хорош только для кошки, чтобы было удобнее себя вылизывать, — сообщил он ей. — А человеку следует помнить, что он может стать для него источником бед. Валерий, относительно амулета — он твой, я дарю его тебе. А теперь пройдем в банк, пора завершить наш расчет окончательно. Стелла Аркадьевна, будьте любезны, передайте ключик, что был вам доверен, нашему общему другу!
И снова я услышал голоса предметов еще до того, как массивный ящик был извлечен из ячейки.
— Он вернулся, — шелестели они, похоже, общаясь друг с другом. — Вернулся! Хранитель, мы хотим уйти, помоги нам это сделать!
Лязгнула крышка, после чего Карл Августович отошел в сторону, жестом давая мне понять, что теперь эти вещи мои.
— Хранитель, — в унисон тянули они, — ну же! Мы здесь, и мы желаем свободы! Отпусти нас туда, где наш дом, где наше место!
Интересно, а где их дом? Он вообще существует? Люди живут на Земле, а после смерти попадают… Ну… Если честно, не знаю я, куда они попадают. Думаю, Библия права и каждому будет воздано по вере его. Ну а атеистам вообще ничего не достанется, поскольку они ни во что не верят.
Но это-то не люди. Это вещи. Потому совершенно непонятно, куда их влечет. По факту сам предмет и есть дом?
Ладно, не суть. Пусть идут туда, куда захотят, главное, что часть дела сделана.
На этот раз никто не перехватывал мою руку, она накрыла браслет, и я ощутил, как под моими пальцами шевельнулась вещь, помнящая те времена, когда мир был относительно юн. Шевельнулась, уколола руку так, будто еле-еле ударила меня электричеством, и затихла навсегда. Но в моих ушах еще долго звучал торжествующий вопль ушедшей в никуда души предмета.
Наголовный обруч оказался куда учтивей, он успел шепнуть мне «спасибо», а мою щеку словно погладила нежная девичья ладонь.
«Очень интересно!» — прошептал антиквар, не сводивший с меня глаз.
Я ничего ему не ответил, протянув руку к последнему предмету — к тускло поблескивающему золотыми боками кольцу.
И в тот миг, как я его коснулся, стол, находящийся в небольшой кабинке, которую мы со Шлюндтом заняли для решения наших вопросов, вдруг стремительно приблизился ко мне, после в глаза брызнула чернота, а все звуки вокруг исчезли так, будто их никогда и не было.
И меня не было. По крайней мере именно так мне показалось на мгновение, ровно до той поры, пока я не открыл глаза и не увидел отблески света на высоком каменном потолке. Причем это был не бетон, а природный камень.
— Вставай, Хранитель кладов, — голос, который показался мне смутно знакомым, раздался совсем рядом. — Я знаю, ты меня слышишь.
И лежу я тоже на камне, холодном и бугристом.
Ничего не понимаю!
Но спорить с тем, кто стоял рядом, не стал, поднялся на ноги и огляделся вокруг.
Это пещера какая-то, что ли? Похоже на то. И выглядит она очень антуражно.
В центре ее горел костер. Неяркий, не очень высокий и не дающий жара. Эдакий холодный огонь, если так можно выразиться. Но его света хватало на то, чтобы увидеть несколько изрядных груд золотых монет, какие-то массивные сундуки, расписанные узорами, украшения, кучками лежащие на каменном же столе, и оружие, прислоненное к стенам. Мечи, кривые сабли, копья с обоюдоострыми наконечниками, какие-то доспехи, щиты, положенные друг на друга. Короче, арсенал да и только.
А еще тут имелся трон. Деревянный, с высокой спинкой, с широкими подлокотниками и очень искусно вырезанными на нем изображениями двух птиц с человечьими головами.
И это был именно трон, а не просто кресло, я это откуда-то наверняка знал.
— Ну что, Хранитель, огляделся? — весело спросил тот, кто стоял рядом со мной. — Нравится тебе здесь?
Был он невысок ростом, но крайне хорошо сложен, не стар, но и не молод, не слишком красив, но и уродом его называть было бы неверно. А еще он был чрезвычайно рыж. И одет очень странно — в какой-то черно-красный старинный кафтан, доходивший аж до колен.
— Так себе, — я потер ладонью лоб. — Мрачновато. А это «здесь» — где? Я не очень понимаю…
— Где? — рыжий обвел глазами помещение. — Это курган.
— Курган? — совсем уже опешил я. — Какой курган?
— Погребальный, — охотно ответил мне тот, кто стоял рядом. — Какой же еще?
Плохо дело. Как видно, события последних дней все же сказались на моей психике и теперь я существую в двух реальностях — той, которая настоящая, и в этой, созданной моим сознанием. Наложились рассказы Карла Августовича на эмоции, которые я усиленно загонял внутрь себя, и вот, получите погребальный курган с экскурсоводом, одетым по древнерусской моде. Впрочем, может, за пределами кургана меня встретит еще и серый волк с молодильным яблоком в пасти. Сяду я на него и поскачу за леса, за моря, к острову Буяну, где лежит бык печеный… Ну и так далее по тексту.
— Страшно стало за головушку буйную? — участливо спросил рыжий. — Да?
— Скорее грустно, — сообщил я очень реалистичной галлюцинации, которая, кстати, откуда-то знала, что я Хранитель кладов. Хотя она же порождение моего разума, так что все логично. — Хотя некий шарм в этом есть. Все-таки не как все. Велика ли радость стать очередным Наполеоном? А тут экзотика.
— В себе ты, Хранитель. В своем разуме, — уже без шутовских ноток сообщил мне собеседник. — И это на самом деле погребальный курган, некогда в нем нашли упокоение князь Брячислав да десять его ближних воинов. Великое дело они сотворили, великого врага побороли, потому и честь особую заслужили. Не всякого в Нави упокоят, это место не для сна, а для искупления создано.
— В Нави? — потряс головой я. — Стоп. Навь — это тоже из фольклора. Как там… Явь, Правь, Навь… Что-то такое нам читали на втором курсе.
— Потому и вопрос твой был неверен, — словно не слыша меня, продолжил рыжий. — Надо было спрашивать не «где я», а «когда я».
— И когда я?
— А никогда, — он уселся на трон. — Здесь нет времени. Здесь нет «вчера» и «завтра». Навь уснула много сотен лет назад, серый туман забвения стал ее одеялом.
— Если нет времени, то нет ничего, — я помассировал виски. — Место без времени — это пустота, в ней нет входа и выхода.
— Отчего же? — незнакомец поерзал на троне. — Вон выход. Во-о-он там. Если хочешь, можешь отсюда уйти.
Я глянул в заданном направлении и в самом деле увидел черный проем. Мало того, разглядел ступеньки лестницы, ведущие вверх.
— Иди, — повторил рыжий. — Поднимись по ходу, толкни дверь — и ты выйдешь из кургана.
— Выйду куда?
Молчал этот странный человек, и только огоньки костра поблескивали в его глазах. Или это не огоньки?
Впрочем, на этот вопрос ответ я уже знал. Первое изумление прошло, а с ним вернулось умение складывать один и один.
— Лучше тут останусь, — поразмыслив, сообщил ему я. — Здесь уютно, тепло и компания хорошая. И потом, не всякий день выдается возможность пообщаться с тем, кто мою жизнь наизнанку вывернул.
— Я знал, что ты смышлен, — хмыкнул рыжий. — Выйди ты из кургана — и не было бы тебе пути обратно. Ни сюда, ни в твой мир. Ничто никогда никого обратно не выпустит. В нем нет дорог, а значит, невозможно никуда прийти. Даже Смерти — и той в нем нет. И бродить тебе в сером тумане ни живым, ни мертвым до скончания времени.
— А времени тут нет, потому это продлится вечность, — в тон ему закончил я фразу и отвесил поклон. — Исполать тебе, батюшка Великий Полоз.
Яркая вспышка — и вот вместо рыжего мужичка трон обвивает клыкастый змей, чье тело переливается словно жидкий огонь. Или как расплавленное золото.
— И второй раз тебя похвалю, — теперь это был не человеческий голос, в нем отчетливо слышались шипящие нотки. — Не за то, что смекнул, кто я есть. Это было несложно, и не догадайся ты — я был бы расстроен. За то хвалю, что выполнил первый урок. Правды ради замечу — не только для меня ты старался, но и для себя, поскольку я еще на поляне срок на то отвел, и ты в самый его предел уложился. Вам про то было неведомо, но это не столь важно. Не принеси ты мне сегодня дары Лыбеди — так нынче же ночью к тебе пожаловала бы незваная гостья, чтобы подарить свой поцелуй, первый и последний. А он таков, что доброго посмертия после него не жди, нет. И надоедливую муху, что я к тебе приставил, она бы тоже навестила. Ее, правда, больше для порядка. А вот тебя — за то, что ты меня опечалил. Не люблю огорчаться.
И ведь не пугает он меня, так и случилось бы. То-то в последние дни у меня знак на груди то и дело чесался, а после этого на душе как-то муторно становилось. Это мне две змейки скорую смерть пророчили. И встречу со своей старшей коронованной сестрой, которая и оказалась бы той самой ночной гостьей.
— А раз так, вот тебе моя награда, — продолжил Полоз. — До того времени, что я вам отмерил, бояться более нечего, не стану карать за промедление или нерадивость. Но в Змеиный день спрошу за все сразу, будь уверен. Выполните службу — получите награду. Нет… Ты смекалистый, поди, сам сообразишь, как оно тогда случится.