Как с тобой, так и ты, этот принцип мне был знаком с детства и никогда не подводил. Настоящему другу помоги во всем, врага не жалей, потому что он делать этого тоже не станет. Впрочем, не скажу, что в последние годы мне приходилось пускать это правило в ход, поскольку мое существование назвать полной жизнью сложновато, а без последней ни настоящих друзей, ни настоящих врагов приобрести невозможно.
Но мне оно нравилось. Да, скучновато иногда, зато все понятно и предсказуемо. Одно плохо — кончилось спокойное житье — бытье.
Или, наоборот, — это хорошо?
— Свезло тебе. — Марфа с брезгливостью оглядела Стеллу. — Заступник появился, говорит, что не такая уж ты и дура. Верю в это с трудом, но гостя не уважить не могу. И ты бы особо не кочевряжилась, взяла бы его, да ублажила как следует, хоть бы даже из благодарности.
Стелла бросила на меня косой взгляд, вроде как виновато — благодарный, но я успел увидеть в нем искорку такой ненависти, что даже призадумался — а может, ну ее? Пусть бы ее прямо сейчас тут и пришибли. Воронецкая может сколько угодно распинаться о том, как она теперь хорошо ко мне относится, но этот миг мне не забыть. Она — враг, и останется им всегда. Не знаю, началось ли это той ночью в лесу, или рубежной точкой стал сегодняшний вечер, но это так.
Отвечать она ничего не стала, ни Марфе, ни мне, только поклонилась, даже не поморщившись от боли в ногах, которая, я уверен, была ого — го какая. Порезы штука неприятная, знаю по себе.
— Ну что, Хранитель. — Верховная ведьма поднялась из — за стола, в ее руках забелел невесть откуда там взявшийся платок, в который она начала складывать румянобокие ватрушки. — Спасибо, что в гости заехал, не побрезговал. Моя бы воля, оставила тебя до утра в гостях, чтобы и пообщаться от души, и почтение достойное оказать, но вижу, что спешишь ты куда — то. Есть у тебя дела поважнее, чем со старой бабкой время коротать. Ну раз так, то езжай, чего теперь поделаешь. Эта паскудница отвезет тебя туда, куда надо.
Хотел я ей сказать что — то вроде «под конец немного сфальшивили», но понял, что для того все и говорилось. В каждой мелочи, в каждой фразе эта женщина раз за разом испытывала меня, составляя, как видно, в своей голове мой психологический портрет. Не хочу ее радовать. Хотя, с другой стороны, все равно по ее и вышло, любой результат будет занесен в мою пусть материально не существующую, но уже заведенную личную карточку.
Зря Воронецкая суетится. Ей до этой старушки пока далеко, приблизительно так же, как до Луны пешком. И до тех, кто рядом с ней стоит, подозреваю, тоже.
Впрочем, сейчас Стелле было не до карьерных устремлений, кровь продолжала сочиться из десятков мелких разрезов, и мне было непонятно, как она умудрилась завести машину и выехать со двора Марфы на дорогу. Сильная у нее воля, ничего не скажешь. Вон из глаз слезы текут, губа закушена, но рулит.
— Стой, — не выдержал я через пару минут, глядя на то, как на коврике появляются кровавые кляксы. — Да стой ты наконец! Прижмись к обочине.
— Извини, не спросила, — пробормотала она, вцепившись обеими руками в руль так, что у нее пальцы побелели. — Куда едем?
— На обочину, — рявкнул я. — И быстро!
Стелла выполнила приказ, автомобиль неловко вильнул, и застыл на месте. Девушка откинулась на сиденье, тяжело дыша, глаза ее были закрыты, из — под век все так же, одна за другой вытекали прозрачные слезинки.
— Ну у вас и нравы, — проворчал я, распахивая дверь. — Аптечка в багажнике?
— Да, — всхлипнула Стелла.
Надо отметить, что в этом плане она оказалась молодец, помимо стандартного набора, обязательного по закону, в довольно массивном чемоданчике красного цвета обнаружились другие лекарства, и некоторые из них сейчас очень пригодились. Например — стрептоцид, против нагноения он самое то. Хотя, конечно, если хоть в одной ранке осталось стекло, неприятностей все равно не избежать. Правда, она ведьма, наверняка есть у ее племени какие — то нетрадиционные способы лечения? Отвары там, зелья, все такое?
Но это уж пусть она сама расстарается, а я сделал то, что мог. Не обращая внимания на визги и писки, протер колени Стеллы ваткой, смоченной в воде, прошелся по ним йодовым карандашом, а после начал обматывать бинтами, в которые от души сыпанул измельченного стрептоцида.
— Вот за что ты со мной так? — в какой — то момент спросила меня бледная от боли Стелла. — Ну да, характер у меня дрянь, я знаю, но так — то зачем, Валера? Ты же не мог не понимать, чем все кончится? Хорошо, что вообще сразу горло не перерезали, а то ехал бы ты сейчас домой один.
— Ну такого я и представить не мог, — честно ответил я, аккуратно бинтуя ее колено. — Сурово у вас карают за проступки. Ну а за что… За плохой слух, Воронецкая, за что же еще? Не желаешь ты меня слышать, просто ни в какую. Говорил — не следи за мной? Говорил. Но тебе ведь все надо знать. Говорил — не лезь в мою жизнь? Нет, и тут нос хочется сунуть.
— Я должна все знать, — охнула от боли ведьма. — Понимаешь? Должна! Я очень хочу жить, Валера, ты даже не представляешь как. А ты все дальше и дальше уходишь от меня. Мне страшно, Швецов. Я боюсь пропустить тот момент, когда ты начнешь считать меня обузой, и те, кто уже вьется вокруг тебя, предложат от этой обузы избавиться. Да еще эти змеи…
— Какие змеи? — я аккуратно завязал бинт и занялся второй коленкой.
— Которые в снах моих ползают, — всхлипнула Стелла. — Каждую ночь, каждую ночь… И всякий раз боюсь одного — я проснусь, а они останутся. Но главное — ты! Вурдалаки, Шлюндт этот гребаный, теперь вот с отделом спелся… А меня будто нет, будто я так, приживалка незаконнорожденная. Ненавижу тебя, Швецов, ненавижу!
Град ударов прошелся по моему плечу, кулачки у нее были маленькие, но били сильно.
— Не дергайся ты! — прикрикнул я на разошедшуюся девушку. — Дай добинтую, а потом подеремся! И монашку из себя не строй, хорошо? Не надо этих «ах, меня все игнорируют, а я ведь такая милая». Обидели, понимаешь, мышку, написали в норку…
Ой как хочется ее ткнуть носом в смерть охранников антиквара, но — нельзя. Скажи я это, она мигом все поймет, а после… Вариантов может быть масса, и все они мне не сильно нравятся.
И самое забавное, что кроме этого да сегодняшнего инцидента у Абрагима, мне ей на самом деле даже и предъявить нечего. Ну, может, еще невроз Юльки.
— Скотина. — Удары прекратились, а ругань нет. — И спать со мной отказываешься! Нос воротишь! Все хотят, а он — не хочет. Хвост какой — то выдумал! Нет у нас никакого хвоста, это выдумки всё. Сериалов насмотрятся, а потом… Да тьфу на тебя!
— Ты давай особо не плюйся, — попросил я ее. — Не дай бог… Ну или кто там у вас? Так вот — если какое проклятие ко мне прилипнет, тебе точно кранты. Лично в мешок засуну и в речке утоплю. Я читал, ваше племя не только сжигать можно, но и топить.
— Инквизитор хренов, — сжала губы Стелла. — Только о том, как меня убить, и думаешь!
— Была охота. — Я завязал второе колено. — Можно подумать, на тебе свет клином сошелся. Не переоценивай свою значимость, Воронецкая, не надо. Что до нас с тобой… Скажу то, что уже звучало — ты сама во всем виновата.
— Ну конечно, всегда во всем виновата женщина, еще со времен Эдема. — Стелла вытянула ноги и посмотрела на две повязки. — Ох, как это все мерзко смотрится! И как я теперь машину вести буду?
— Никак, — ответил я. — Мы ее тут оставим, а по домам на такси поедем. Потом заберешь. Единственное, надо бы ее обратно к дому Марфы отогнать, чтобы неприятности какой не случилось.
— Ты совсем дурак? — Стелла повертела пальцем у виска. — Лучше пусть мою «ласточку» угонят, это наименьшее из зол. Короче — случившееся твоя вина, потому давай, решай вопрос.
— Хорошо, — согласился я и вздохнул. — Но если что, именно ты будешь платить «гайцам» за то, что у меня ни прав, ни доверенности нет. Давай, пересаживайся на пассажирское место.
— Тогда помоги, — велела Воронецкая, а следом охнула, когда, опершись на мою руку, встала с водительского сиденья. — Больно Стеллочке, больно бедненькой! Ох, Швецов, ответишь ты мне за это. Ох, ответишь! За каждую капельку моей крови расчет держать будешь!
— Слушай, сейчас тебя тут брошу, и гребись ты в доску! — не выдержал я. — Достала, честное слово! Вот правда, уже жалею, что замолвил за тебя слово и вытащил из комнаты, в которую тебя определили.
— Злой ты, Валера, — проныла ведьма. — Недобрый! Фу таким быть! Мне — можно, я ведьма, у меня суть такая, а тебе нельзя, потому что ты человек!
— Люди тоже так себе бывают. — Я помог ей устроиться на сиденье, которое максимально отодвинул назад. — Не говори, что ты на этот счет не в курсе. И пристегнись.
— Что за блажь? — Стелла поморщилась, пытаясь устроиться поудобнее.
— Пристегнись, я сказал! — не сдержавшись, зло прикрикнул я, неохотно садясь на ее место. — Или вызывай эвакуатор и сиди тут одна его жди.
— Ладно, ладно, — с интересом глянула на меня ведьма и щелкнула замком. — Вот, пожалуйста.
Я положил руки на руль, прислушался к себе. Да нет, вроде все нормально, пальцы не дрожат, в ушах не шумит, в глазах не рябит.
— Ты отвезешь меня домой? — поинтересовалась Стелла. — Сразу говорю — в гости не приглашу. Мой дом — моя крепость.
— Когда я в последний раз такое от девушки слышал, дело было исключительно в том, что у нее в квартире редкостный срач стоял, — не удержался от колкости я, попутно регулируя под себя зеркало заднего вида. — Небось у тебя тоже лифчики и трусы внавалку на стульях накиданы, вот ты и придумываешь оправдания на ходу. Ладно, не дергайся, не собираюсь я к тебе в гости набиваться, оно мне нафиг не надо, себе дороже может выйти. Ты же меня прямо от дверей в постель потянешь, наплевав на телесные повреждения, а мне…
На этот раз она ударила меня под ребра, причем так, что я даже скривился от боли.
— Достал ты меня уже! — в голос крикнула Стелла. — Достал! Мачо хренов! Сейчас домой вернусь, и первым делом на тебя сухоту нашлю. Но не грудную, как обычно, а ту, что пониже пояса мужиков бьет, чтобы у тебя твой инструмент на сдутый воздушный шарик стал похож!